ГЛАВА 28

Когда Тео наконец стабилизируется, то его сразу транспортируют на вертолете. Места в нем хватает только пилоту, медработнику и самому больному. А мы – Куп, Колин и я – просто наблюдаем со взлетной площадки на крыше больницы, как взлетает и как улетает на восток вертолет, пока не исчезает на горизонте

Они не позволили нам увидеть его. Я восприняла это за дурное предзнаменование.

Однако мы видели Крейга. Его заставили сдать анализ крови и мочи на алкоголь после того, как полиция допросила Колин. Крейга вывели из отделения неотложной помощи в наручниках, шаркающего ногами и потрепанного. Купу пришлось сдерживать меня от нападения на него.

Бедная Энджел, женщина за стойкой регистрации. Она была так напугана моим криком банши и дикими дерганьями, когда я пыталась наброситься на Крейга, что убежала без оглядки. Ее заменил высокий здоровенный санитар, пристально таращившийся на меня, заняв ее место за стойкой регистрации.

Моя репутация в Сисайде, должно быть, становится все эпичней и эпичней.

Колин настаивала, что хочет отправиться в Портленд со мной и Купом, но я приказала ей пойти домой и отдохнуть.

– Тебе нужно позаботиться о себе, – прошептала я. – Ради ребенка, хорошо? Я позвоню, как только что-нибудь узнаю.

Мы долго обнимались на стоянке, плача в объятиях друг друга.

Был шанс, что Тео выкарабкается, но я слишком хорошо знала Бога, что совсем потеряла веру в чудеса. Он был хулиганом, который давал конфеты только для того, чтобы посмеяться над слезами, когда отнимал их.

Вся долгая поездка в больницу Портленда проходила в тишине, нарушаемая только радио, играющим блюз-станцию.

Но когда началась песня «At lost^[12]», мне пришлось выключить и его.

Как же много боли способен вынести человек...

Операция длилась двенадцать часов, самые долгие и мрачные часы в моей жизни, что уже о многом говорит. Когда позже вышел доктор и нашел нас с Купом в приемной, было далеко за полночь.

– Мы сделали все, что могли, – сказал он, в этот момент мои колени подкосились и Купу пришлось помочь мне сесть на стул. Я слушала, как остальные тихо поскуливали в заднем ряду на пластиковых, соединенных вместе больничных сиденьях, твердых, как мерзлая земля.

– Он в искусственной коме. Это необходимо из-за опухоли в его мозгу. Через несколько часов станет известно больше, но я должен быть с Вами честен... готовьтесь к худшему.

Он продолжал сыпать какими-то терминами, но я больше ничего не слышала. Любые слова заглушали звуки моих рыданий.

Следующим утром в десять часов пришла симпатичная блондинка-медсестра и сказала, что мы можем его увидеть.

К тому моменту я была похожа на смерть, Куп тоже выглядел не ахти. Никто из нас не ел и не спал. Не хотелось. Мы вошли в комнату Тео вместе с затаенным дыханием, держась за руки и дрожа от страха перед тем, что нас ждет.

Я взглянула на Тео и упала в объятия Купа с задушенным криком ужаса.

Никто не должен выглядеть так плохо и все же быть живым.

Он был черным, синим, фиолетовым и различных оттенков зеленого. Оба глаза были отекшими. Рваные раны оставили уродливые красные полосы на лице и руках. Губы были в синяках и опухшими. С выбритой стороны головы торчала трубка, из которой вытекала желтая жидкость. Он был подключен к аппарату искусственной вентиляции легких, всевозможным штукам и звуковым аппаратам. Если бы не медленный и устойчивый подъем и падение его груди, я была бы уверена, что он мертв.

Переведя дыхание, Куп тихо прошептал:

– Тогда он выглядел лучше.

Я расплакалась и уткнулась лицом ему в грудь.

– Ну, хватит, – успокаивал он меня, обнимая. – Вытри слезы и иди поздоровайся.

Сердце колотилось, пока я подкрадывалась к кровати. Прикоснувшись к руке Тео, я почувствовала холод. Наклонилась и поцеловала его в лоб, который оказался ледяным.

– Не смей покидать меня, – дрожа, умоляла я. – Держись. Ты мне нужен. Я люблю тебя. Вернись.

Тео ничего не ответил. Никакой вспышки жизни не пробежало по его лицу. Его тело здесь, но насчет всего остального я сильно сомневалась.

Началась самая трудная часть.

Ожидание.