К счастью, они уже изучили основы акробатики. Софрония кувыркнулась в воздухе, приземлилась на согнутое колено, склонившись над другим, что смогло сойти на пародию, изображавшую глубокий реверанс. Получилось бы грациозно, если бы она, в попытке встать, не порвала подол и, завалившись на бок, не врезалась в ничего не подозревающую старшеклассницу.
В это мгновение вся школа обратила на Софронию внимание, и по столовой разнеслась волна смешков.
Софрония была совершенно унижена. Она так старалась выучиться хотя бы притворяться благопристойной и хорошо воспитанной.
— Мисс Тряпочертик! У вас все в порядке? — вопросила мадемуазель Жеральдин.
— Да, госпожа директриса.
Софрония почувствовала, как стремительно краснеет. Происшествие напомнило ей несчастный случай с кухонным лифтом и трайфлом. Только сейчас ей было стыдно.
«Дурацкая школа совершенства, — посетовала она, — научила меня на мою голову стыдиться подобных вещей».
— Где ваша осанка, юная леди?
— Кажется, чей — то башмак помог мне ее потерять, госпожа директриса.
Профессор Лефу уставилась на Софронию:
— Что это? Отговорки? Не ведите себя нахально, юная леди.
— Нет, профессор. Прошу прощения, госпожа директриса.
— Мисс Тряпочертик, выйдите и войдите, как положено, — строго сказала леди Линетт.
— Да, миледи.
Софрония повернулась и строевым шагом вышла из комнаты, потом вернулась. На сей раз она опустила глаза долу, хотя знала, что все на нее смотрят и они недавно учились, как ходить, задрав нос, глядя на всех свысока.
Она увидела, как дернулся чей — то башмачок, будто кто — то желал во второй раз поставить ей подножку. Башмачок из тонкой кожи козленка персикового цвета с розовыми лентами и на потрясающе высоком каблуке. А к башмачку прилагалась Моник де Лужайкуз.
Моник сладко улыбнулась Софронии, повернулась и громко заявила:
— Разве не умно со стороны мисс Тряпочертик носить синее? При ее сложении это самый подходящий цвет. Жаль, что подол не скроили чуточку более модно, бедняжка.
Софрония, втихомолку переживая, прошла и села за другой конец стола.
«Зачем нам подсунули Моник, — думала она, — неужели, чтобы мучить? Я знаю, что ее понизили, но уверена, что она может сидеть со старшими и оделять своим остроумием их».
— Не беспокойся, Софрония, — утешила Моник. — Уверена, что никто не заметил твой промах.
Приши подобострастно хихикнула.
Софрония воочию не видела, чтобы Моник подставила ей подножку, так что не стала делать голословных обвинений.
— Обычно ты не такая неуклюжая, — заметила Димити.
— Нет, ведь это скорее моя роль, — с робкой улыбкой сказала Агата.
Софрония посмотрела через стол на Моник.
— Вы правы. Неуклюжесть тут ни при чем.
Моник еще не закончила. После чая, отвлекшись на урок кадрили с мадемуазель Жеральдин, во время которого по указаниям леди Линетт нужно было стараться передать секретные записки в тайне от директрисы, Софрония и другие ученицы упустили из виду, что с ними нет Агаты. Бедная девочка не была их закадычной подругой, но они старались за ней приглядывать, как за Плосконюхом.
Когда Агата наконец к ним присоединилась, опоздав к уроку на десять минут, глаза у нее были красные. Мадемуазель Жеральдин сделала ей выговор за опоздание, от чего Агата расплакалась.
— О, дорогая, не тратьте понапрасну на меня слез, я ведь не мужчина. К тому же вы не из тех юных леди, которые умеют плакать с изяществом. У вас лицо идет пятнами.
На этой ноте в комнату грациозно вплыла Моник и незамеченной скользнула за спины собравшихся девочек. Она обычно манипулировала мадемуазель Жеральдин.
— Да, госпожа директриса, — откликнулась Агата, пытаясь совладать со слезами.
— Нет, нет, только не рукавом. Дорогая, сколько мне повторять? Никогда не вытирайте лицо рукавом. На это есть носовой платок. И даже тогда мы всего лишь промокаем лицо. Леди едва касаются! Где ваш платок?
Агата безнадежно пошарила в сумочке.
— Агата Рохлямох, у вас нет платка? Какой же светской дамой вы станете?
— Мне жаль, госпожа директриса
Мадемуазель Жеральдин обратилась к классу:
— Куда мы прячем запасной платок, леди?
— В наше décolletage, — пропели хором все.
Директриса лучезарно улыбнулась, тряхнула рыжими кудряшками и выпятила собственное обширное décolletage как образец.
— Она — то может спрятать в своем декольте целую мануфактуру, — прошептала Софрония Димити.
Димити зажала рот, чтобы не рассмеяться.
— Ну — ка, покажите, леди! — продолжила директриса.
Девочки послушно полезли за корсаж и достали квадраты тонкого муслина. Поскольку большинству из них исполнилось тринадцать или четырнадцать лет, лишь у нескольких имелось подобие ложбинки, чтобы выудить платок, кроме разве что Моник. Шиак была настоящей жердью. Софрония считала, что с этим у нее дела не так плохи. Приши, как водится, имела совершенную грудь. Димити говорила, что скорей всего Приши, как младшая, просто — напросто подкладывает под корсаж.
— Сама знаешь, подушечки с розмарином.
Себя же Димити называла «жалким недоростком».
Казалось, у Шиак возникли трудности с исполнением приказания мадемуазель Жеральдин.
— Леди Царьветр, где ваш платок?
— Да чертов платок. Я ж его положила. Кажется, он соскользнул вниз и застрял в корсете.
Мадемуазель Жеральдин принялась обмахиваться веером.
— Леди Царьветр, не надо посвящать нас в такие подобности. Воспитанные леди о таких вещах не упоминают.
— Что? А что я такого сказала? — искренне удивилась Шиак.
— Корсет, — прошипела ей Софрония.
— Мисс Тряпочертик! И вы туда же.
— Прошу прощения, госпожа директриса.
И Софрония присела в почти совершенном реверансе. Чем, кажется, смягчила мадемуазель Жеральдин.
— У нее не хватает в груди, госпожа директриса, — вмешалась Моник.
— Потише, мисс Лужайкуз. Мы не обсуждаем внешность леди принародно. Леди Царьветр, дорогая, вы уложили платок до шнурования или после сегодня утром?
— До, иначе я бы потом забыла, — честно и прямо ответила Шиак.
— Надо было уложить после. Тогда он бы не исчез. Мисс Тряпочертик, одолжите мисс Рохлямох запасной платок, пожалуйста. Тогда у нее хоть что — то будет. Итак, леди, на чем я остановилась? Ах, да, кадриль.
Агата заняла место рядом с Шиак и Димити. Софрония выступила, чтобы стать с Агатой в пару и протянула ей платок. Агата засунула его за корсаж, пробормотав «спасибо».
— Леди, начинаем с первой фигуры Le Pantalon. И раз, два, три, четыре. Шаг вперед, приветствуем партнера — нет, мисс Чмок, помните, вы выступаете за джентльмена. Поклон.
Директриса встала четвертой к Моник, Приши и швабре, обряженной в шляпу. Это затруднило ученицам передачу записок незаметно от мисс Жеральдин. Швабра, разумеется, в этом деле была совершенно бесполезной.
— Что случилось, Агата? Ты себя хорошо чувствуешь? — спросила Софрония, когда появилась возможность в танце поговорить.
— Тебя не касается.
— Дай угадаю. Моник? — По ходу разговора Софрония передала Димити сложенный листочек бумаги. Бумага была пустая: они просто набивали руку.
— Я увидела, — предупредила Шиак.
— Возможно, во время L’été удобнее передавать? — прошептала Димити.
— Она злая, — ответила на вопрос Софронии Агата.
— Что она сказала?
— Ничего важного. — Агата покраснела. — Для тебя, во всяком случае.
Каким тоном она сказала, навело на мысль, что Софронию каким — то образом это касалось.
Они перешли от Le Pantalon к L’été. Как и предположила Димити, записки стало легче передавать, но Агата свои постоянно роняла. Когда это случалось, всем танцорам приходилось останавливаться, пока она заглядывала под подол и выискивала на полу кусочек бумаги. Это решительно нельзя было признать скрытым действием. Всем пришлось притворяться, что она зашнуровывает башмаки.
К концу часа мадемуазель Жеральдин захлопала в ладоши, чтобы привлечь внимание.
— Это было приемлемо, леди, но лишь приемлемо. Вам предстоит отрабатывать две первые фигуры по десять раз за вечер. На следующем уроке мы перейдем к La Poule, посему я жду, что вы запомнили Le Pantalon.
— Как считаешь, — обратилась Софрония к Димити, когда они покидали классную комнату, — она слышит, что сама говорит «дваждый»?