Инициативу и изобретательность проявили работники тыла 13-й армии под руководством его начальника генерала Г. А. Курносова, приспособив для своих нужд узкоколейную железную дорогу протяженностью свыше 25 километров. С помощью мотовоза по этой дороге в вагонетках доставлялись боеприпасы и продовольствие в войска.
Немало усилий потребовалось от тыла фронта, чтобы обеспечить всем необходимым пришедшую к нам 2-ю танковую армию под командованием генерала А. Г. Родина. Подробную информацию о нуждах танкистов я получил от начальника тыла этой армии генерала К. В. Суркова.
Незадолго до начала оборонительного сражения командующий фронтом выехал в войска, в первую очередь в 13-ю армию, расположенную на главном направлении. Я сопровождал его. Везде, где мы появлялись, генерал К. К. Рокоссовский неизменно задавал одни и те же вопросы: в достаточном ли количестве имеются боеприпасы, хорошо ли накормлены бойцы?
Объезжая боевые порядки войск, нам казалось, что нет свободного места, чтобы выложить еще какое-то количество снарядов: 18 соединений и отдельных частей входили тогда в состав 13-й армии, плотность сосредоточения войск и артиллерии была необычная. Но место, конечно, находилось, и подвоз продолжался. Все укладывалось в штабеля, по возможности укрывалось в землю или обваловывалось. Мне приятно было слышать заявление командарма генерала Н. П. Пухова, что у него нет никаких дополнительных требований к тылу.
После встреч и бесед с командирами соединений 13-й армии командующий фронтом отбыл в соседнюю 70-ю армию. Туда он ехал, чтобы определить, насколько соответствуют своему назначению руководящие работники. Мне, в частности, поручили поближе присмотреться к начальнику тыла и в случае необходимости заменить его.
Еще раньше у меня возникло сомнение в способностях этого генерала, но все же оставалась надежда, что он освоит новый для него масштаб работы. Эта надежда не оправдалась. Я уже говорил о том, что 70-я армия состояла из бывших пограничников; в связи с этим я подумывал, не перебросить ли сюда на должность начальника тыла бывшего пограничника полковника М. К. Шляхтенко из 48-й армии. Многие пограничники его знали и относились к нему хорошо. Командующий фронтом одобрил мое предложение и поручил объявить об этом командующему 48-й армией генералу П. Л. Романенко.
В тот же вечер у меня состоялся разговор по ВЧ с П. Л. Романенко. Увы! Пришлось выслушать немало грубостей. Я начал с того, что напомнил, как он был недоволен работой М. К. Шляхтенко всего полгода назад, и предложил взамен его одного генерала, рассчитывая, что приход генерала поможет мне получить согласие на перевод полковника. Но Романенко почти дословно ответил следующее:
— Не нужен мне твой генерал! Я вполне удовлетворен работой полковника и ни за что не отпущу Шляхтенко. Это я его вырастил, и он мне нужен в моей армии. Что же касается звания, то я об этом уже позаботился, и ты на днях получишь материал с представлением его в генерал-майоры.
Я еще раз сказал, что мое сообщение есть решение командующего фронтом и не могу его обсуждать. Все же, прежде чем положить трубку, командарм выругался — в пространство, разумеется.
Не успел я на следующий день доложить командующему фронтом в общих чертах свой разговор с Романенко, как из Москвы раздался звонок по ВЧ: нам запретили забирать Шляхтенко из 48-й армии. Мне стало ясно тогда, что Романенко успел позвонить в Москву и добился своего. Я, конечно, был горд и рад за Шляхтенко и Романенко; бывало так, что хорошие люди не сразу нравились друг другу, однако в боевой обстановке вырабатывалась настоящая фронтовая дружба, и после этого они стояли друг за друга горой.
Мне пришлось искать другого начальника тыла для 70-й армии.
Не раз обращал на себя мое внимание заместитель начальника штаба полковник П. Ф. Стрельцов. Он выделялся своими волевыми качествами, умением глубоко анализировать обстановку и давать деловые предложения. Я не сомневался, что Стрельцов выправит положение в 70-й армии. Действительно, еще до начала оборонительного сражения он успел перестроить работу армейского тыла, и новый командарм И. В. Галанин был им доволен. П. Ф. Стрельцов впоследствии стал генерал-лейтенантом.
Вместе с командующим фронтом мы посетили 60-ю армию генерала И. Д. Черняховского. После напряженной работы он пригласил нас пообедать в бывшую усадьбу князей Барятинских. Усадьба находилась в 30–40 километрах южнее Льгова.
Был конец июня 1943 года. Погода стояла чудесная. Уже давно я слышал о необыкновенной красоте дома, где после революции размещался санаторий. Но то, что увидел своими глазами, превзошло все ожидания. Свернув налево от главной дороги, мы въехали в липовую аллею, из которой виднелись в глубине очертания прекрасного здания. По обе стороны аллеи простирались фруктовые сады на добрый километр. Комнаты были превосходны по планировке, стены обиты шелковыми тканями. Правда, мебели не осталось, и наш обеденный стол состоял из наспех сколоченных досок. Территорию парка украшало множество гротов и островков на фоне серебристой глади большого пруда. Один из островков знаменит тем, что князь генерал-фельдмаршал А. И. Барятинский принимал здесь Шамиля как пленника, которого он доставлял русскому царю в августе 1859 года из Дагестана.
Как уцелело это великолепное здание при отступлении немцев? Служащий рассказал, что весь дом и прилегающие к нему строения были сплошь заминированы. До последнего момента здесь оставался немецкий офицер, которому поручили привести в исполнение план взрыва. Однако офицер, архитектор по образованию, не мог допустить такого варварства и ушел, перерезав провода. Благодаря ему сохранился архитектурный памятник. Уцелел ли сам офицер?
Возвращаясь в штаб фронта, я по дороге спросил К. К. Рокоссовского, когда же «начнется война»?
— Да вот, проклятые, не начинают… — ответил он. — А нам нельзя торопить события. Пусть начнут и испытают силу нашей обороны, а затем мы им дадим духу.
М. С. Малинин на такой же вопрос ответил мне то же.
Между тем с каждым днем обстановка становилась все более напряженной. Ставка предупреждала, что противник, возможно, начнет наступление между 3 и 6 июля. Захваченные в ночь на 5 июля пленные показали, что наступление назначено на утро 5 июля.
В плане нашей обороны предусматривалось проведение артиллерийской контрартподготовки по районам сосредоточения ударных группировок противника. Эти районы были хорошо известны. Весь вопрос заключался во времени. Любой просчет мог иметь опасные последствия.
В те критические часы на нашем фронте с целью координирования действий с другими фронтами находился заместитель Верховного Главнокомандующего Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. В момент, когда надо было решать вопрос, начинать ли контрартподготовку, оба полководца пришли к единому мнению: немедленно открыть огонь.
Мощный артиллерийский удар обрушился на боевые порядки противника, на его командные и наблюдательные пункты, на огневые позиции артиллерии. То было начало исторической битвы под Курском — одной из грандиозных битв Великой Отечественной войны.
Враг понес большие потери, еще не начав наступления. Немецкая атака все же началась в 5 часов 30 минут 5 июля 1943 года. К исходу первого дня противнику удалось вклиниться в нашу оборону на 2–3 километра в сторону станции Поныри, причем на очень узком участке. Генерал М. С. Малинин сказал в ту же ночь, что это начало конца фашистского наступления на Курск.
На второй или третий день некоторым лицам из руководства фронта стало казаться, что противнику все же удастся прорвать нашу оборону и врезаться острием своего клина прямо в Курск. Были рекомендации: немедленно эвакуировать подальше в тыл все имущество, сосредоточенное на фронтовых складах, особенно продовольствие. Сомневаясь в правильности этих рекомендаций, я обратился лично к командующему.
Генерал К. К. Рокоссовский сказал:
— Немцам не удалось достичь решительного успеха в первые дни. Тем менее это возможно теперь. А если уж произойдет такое несчастье, то мы будем драться в окружении, и я как командующий останусь с окруженными войсками.