— Нет. Никогда, а я не спрашивала. Тогда мне было не интересно, а когда время пришло, было уже не у кого спрашивать.

— Думаешь, мы ещё можем состариться и умереть?

— А почему нет? Может быть, мы живём просто дольше. Я не биологи и не знаю, как наши тела работают. Мои познания заканчиваются на том, что усики делятся, а когда делиться становиться нечему, человек умирает. Умник, думаю, рассказал бы больше и как оно происходит на самом деле.

— Может быть, у нас эти усики просто очень длинные. И однажды точно закончатся, — кивнула сестра. — Ты так думаешь?

— Вроде того. Но у меня они закончатся раньше. Ты словно не изменилась, а вот про меня такое не скажешь, — Ан вспомнила отражение в зеркале. Можно ли назвать её постаревшей, или просто на ней сказались годы бродяжничества? Возможно, и то, и то.

— У тебя глаза прежние, — сестра взяла её ладонь в свои. — Ничуть не изменились. Я сначала подумала, что ошиблась, но глаза точь-в-точь, как я запомнила.

— Мы последний раз виделись давно.

Повисла неловкая пауза. Ан почувствовала раздражение. Разговор не клеился, и она не знала, как это исправить.

— Ты одна осталась? — решилась она. Всё равно придётся вспоминать ушедших родственников, и уж лучше они, чем думать о собственной смерти. — Из нашей семьи есть ещё кто-то живой?

— Есть, но нас мало. Я. Ты. Ещё трое, с которыми мы разошлись после того, как папа… мы решили проблему с моим отцом. С тех пор я несколько раз видела их живыми, и пока не видела мёртвыми.

— Кто они?

— Ювелир, Жадина и Высотник.

— Как же мало. Где они сейчас?

— Ты их не встречала?.. Я не знаю. Правда, не знаю! Когда мы поняли, что папин разум всё больше погружается в свои собственные фантазии, испугались. По-настоящему испугались. Он возомнил себя владыкой мира, а своё мнение единственно верным. Он и раньше был такой, но… для него утратила ценность человеческая жизнь. Вообще. Или Он был прав, и для папы мы никогда не представляли особого интереса, и он просто сдерживался. Так или иначе, однажды мы начали понимать, что так продолжаться не может, — Сестра нахмурилась. Уголки её губ дрогнули. — Первым это понял Умник. Помнишь его?

Ан помнила. Когда-то в детстве он попрекал её бродяжничеством. В ответ Ан заперла его в брошенном чулане для швабр и оставила на день. Счетовод так и не хватилась сына, и вечером вполне довольная Ан выслушала извинения брата и выпустила его. На этом их близкое общение закончилось, и друзьями они так и не стали.

Ан прикрыла глаза и отрицательно покачала головой.

— Извини, не помню его.

Сестра вздохнула.

— Жаль. А он о тебе часто вспоминал.

— Правда? И как он меня вспоминал?

— Считал, что у тебя хватило бы решимости противостоять папе.

— Прости, что? Умник… правда так считал?

Ан расхохоталась. Искренне, от веселья, не чтобы напугать кого-то. Она хохотала так, что на глазах выступили слёзы. Сестра обиженно поджала губы.

— Тебя это веселит? Мы все так думали. Тебя отдали на воспитание самому свирепому и… — Красавица щёлкнула пальцами, подбирая слово, — самому безжалостному и способному на насилие из наших отцов.

— Что ты имеешь ввиду? — веселье стихло так же резко, ка ки пришло. Ан почувствовала поднимающийся из груди гнев. Его сменило удивление. Столько лет прошло, а она всё ещё готова кидаться с кулаками на защиту отца. Красавица не уловила в её голосе изменений и просто пожала плечами. Комната внезапно стала неприятной и даже отталкивающей, а розовая от заходящего солнца кожа сестры — на несвежее мясо.

— Все знали, что тебя сделали для Строителя, а он от тебя отказался из-за этой бездомной кошки Рем, и тебя отдали Беспутному… Ну, то есть, твоему отцу.

— Рем была хорошим человеком.

— Но просто быть хорошим человеком недостаточно. Вот что в ней было, что Строитель тебя отверг? Ум? Как простая смертная может быть умнее нас? Про остальное и говорить нечего. Ты умнее, сильнее, лучше, но он выбрал Рем. Почему?

— Может быть, ему не нравились младенцы.

— И ради этого стоило от тебя отказаться? Не обязательно же было забирать тебя сразу из колыбели. Можно было подождать лет пять. Многие так делали, — сестра искренне удивилась. — Мне этого, наверное, не понять до конца. Ты же с ней ещё дружила. Каково было смотреть на человека, укравшего твоё счастье и улыбаться ей?

Ан пожаал плечами.

— Я никогда не думала с этой точки зрения. У меня отец есть, и другого мне не надо.

— Ты шутишь, да? Он таскал тебя по всем помойкам, куда его тянуло, и папе стоило больших усилий надавить на Строителя, чтобы тебя наконец-то поселили дома и дали образование.

— …значит, я должна благодарить за это твоего отца?

— Разумеется.

— Тогда предлагаю больше не трогать эту тему. Мы только зря разругаемся.

Они обе недовольно уставились друг на друга.

— Что стало с дядей? С твоим отцом?

Красавица помрачнела и откинулась на спинку стула. Вся величавая доброжелательность сползла с её лица, и Ан внезапно осознала, что Красавица тоже постарела. Или свет от почти скрывшегося солнца лёг так, что Ан разом увидела мелкие морщинки у глаз и складки около губ.

— Мы с тобой не виделись почти сто лет, и первое, что сделали, чуть не подрались из-за пустяка. Мы не меняемся, да?

— Может быть, это наоборот хорошо. Мы не так сильно изменились.

— Брось, сто лет, Ан. Мы могли сделать уже целый круг и вернуться к началу с другой стороны. Не изменились, как же! Я-то уж точно изменилась.

— Так что все же стало с дядей?

Сестра помолчала, потом пожала плечами.

— Когда стало ясно, что он обезумел, мы… в общем, мы решили что-то сделать, пока он не превратился в полное чудовище и уничтожил даже память о себе. Умник придумал какой-то план, в который нас не посвятил. Ну… я думала, он справится. Ты… должна понимать меня. Он всё-таки мой папа, кем бы не стал. Я думала, я не смогу даже подойти к нему со злым умыслом. Но Умник где-то прокололся, и однажды мы нашли его голову на помойке, под крепостью, куда скидывали мусор из кухни.

— Он узнал про его заговор?

— Да. Мы не стали ждать, что он сделает больше и… мы его убрали, — Красавица отвела взгляд и посмотрела куда-то в пустоту. На её высоком лбу пролегли морщины, и внезапно она показалась не менее старой, чем та женщина, что сегодня взглянула на Ан из зеркала.

— Мы его убрали, — повторила Красавица. — После мы решили, что больше не стоит вмешивать в то, что происходит. Мы договорились разойтись в разные страны и больше не пытаться захватить этот мир ради своих стремлений. Некоторые пообещали вообще не вмешиваться в дела людей более, чем необходимо для своего благополучия. Мы пообещали стать другими. Не такими, как наши отцы.

Ан криво ухмыльнулась.

— Ты правишь этими людьми. Хочешь сказать, ты не такая, как твой отец?

— Нет, я не такая, — серьёзно кивнула Красавица. — Я не требуют от них быть такими, какими мне хочется. Я не считаю тех, кто не такой, как мне хочется, недостойным жизни. Я не спорю, я похожа на отца. Я люблю восхищение, я люблю быть правой во всём, я люблю быть выше людей. И всё же, я не такая. Я веду их вперёд, — Красавица грустно улыбнулась. — Пытаюсь. Не мы начали эту войну, но… я поступала неправильно. Очень неправильно. Я смотрела, как мир рушится. Я смотрела, как отец совершает ужасные вещи и молчала. Я смотрела, как его убивают и ничего не делают. Нет… знаешь, что мы сделали с папой? Мы… они сломали моего отца. Сломали ему все кости, содрали лицо и вбили в него колья, чтобы он не мог пошевелиться. Он кричал, а я ничего не делала. Он был чудовищем, но он был моим отцом.

— Вы его не убили?

— Мы… я… Нет. Мы не убили. Не смогли. Он со временем стал чем-то большим, чем человек. И, признаться, мы не смогли его убить. Мы спрятали его в тюрьме. Он построил тюрьму для членов семьи на брошенном мраморном карьере, где мы отдыхали. Папа не убивал отказавшихся служить ему, а прятал туда на случай, если они пригодятся.

— Мой отец тоже там?

— С чего ты взяла? — Ан показалось, что голос Красавицы едва заметно дрогнул, словно она услышала особенный вопрос.

— Просто предположила. Я так и не нашла его после. Ни следа.

Красавица несколько секунд смотрела ей в лицо, потом отрицательно покачала головой.