А что сейчас? Сейчас всё по-другому. Утром Кел найдёт её остывшее тело с остекленевшими глазами. Таком будет конец Ан, бессмысленный и бесславный. Такой же глупый, как… Она не могла вспомнить его имени. Только перед внутренним взором предстал образ худой бесполой фигуры в мятых джинсах и старой футболке. Он вертел в руках обгрызенный карандаш и слушал новости. Вот так буднично, совершенно обычно, их создатель слушал утренние новости. Как он сам говорил, занятие совершенно бесполезное, в них всё равно не говорили ничего, что было бы настоящими новостями. Дядюшка тоже считал радио глупостью. Глупостью и слабостью создателя. Нет, разумеется, они вышли не теми, как задумывались, не из-за утренних новостей. Но их создатель был несовершенным. Не таким, каким мог бы быть и каким должен быть, не таким, чтобы создать поистине совершенное потомство. Возможно, поэтому дядюшка его и убил.

Или не он, Ан не знала, что именно тогда случилось. Столько смертей случилось в один день, что никого не интересовала судьба сумасшедшего гения.

…нельзя сдаваться. Ан попыталась напрячь тело. Никакого отклика. На мгновение ей показалось, что она плывёт. Из глубин памяти всплыло воспоминание, как она плавает в воде. Кисло-сладкой воде, которая движется в её лёгких, а она лениво шевелит руками и ногами. А перед ней — искажённые лица и человечки. Она ещё не знает их, а её отец и дед обсуждают её, какой она будет и когда сделает первый вдох.

— Ан!

Она вздрогнула. Кел тормошил её за плечо.

— Тупица, ты совсем замёрзла, — брат наклонился к ней. Ан почувствовала его дыхание не лице. Потом — слабое покачивание. Похоже, её подняли на руки. Это длилось бесконечно долго. Ан с трудом приоткрыла глаза, попыталась

Она лежала на дне ямы в темноте и замерзала. Она попыталась позвать Кела, но вместо этого из горла вырвался сип. Тело не слушалось. Ан не могла даже вздохнуть полной грудью. Над ней было бездонное небо. Ан увидела зыбкую границу между деревьями и звёздным ковром. Там, наверху, были звёзды. Они светили холодным призрачным светом и словно забирали из неё всё тепло. Ан смотрела на них и мысленно оплакивала свою жизнь, которая должна вот-вот оборваться. Если бы она верила хоть в какого-нибудь из богов, она бы молила его о спасении. Но богов нет, нет ни мировой справедливости, провидения, ни осознанного мироздания, ничего.

Одна из звёзд вспыхнула и ослепила её. Сверхновая? Да нет, глупость какая. Может быть, у неё снова галлюцинации.

— Она жива?

— Да нет вроде. Смотри, это она ногу сломала?

"Кто вы?" молча спросила Ан у голосов. Они настоящие или снова её галлюцинации?

— Спустимся?

— Ноги переломаем…

— Надо проверить.

— Да что проверять-то. Ты ей в глаз светишь.

— А ты идиот.

— Помогите, — прошептала Ан, и голоса умолкли. Звезда погасла. Ан провалилась в забытье, даже не успев подумать, что это конец.

Пробуждение было болезненным. Она словно наконец-то сумела вздохнуть, и лёгкие пронзили тысячи раскалённых игл. Ан распахнула глаза и закашлялась, судорожно дёргая руками и ногами. Она перевернулась на живот, и задохнулась от пронзившей каждую клеточку её тела боли.

Ан выпучила слепые глаза и хлопала губами, как выброшенная на сушу рыба. Она не слышала, не видела и не могла вздохнуть. Когда она сумела повалиться на бок и наконец-то подняла диафрагму, то была по-настоящему счастлива.

А потом к ней вернулось зрение.

Ан лежала на деревянном полу около опрокинутого стола среди гор мусора. Кто-то положил её на сваленные в кучу старые бумаги, занавески и накрыл сверху бумагами, синтетическим одеялом и серой курткой с содранными нашивками.

Её тело болело от холода и неудобной лежанки. Ан попыталась встать, но ноги её не слушались, а руки подломились. Она упала на пол и заплакала.

Потом внезапно пришло осознание, что она жива, хотя должна была умереть. От шока Ан сумела перевернуться обратно на спину и поднести к лицу свои дрожащие руки. Куртка на раненой была разорвана так, что целой осталась только одна манжета. Но под грязными окровавленными лохмотьями была целая бледная плоть. Ан с ужасом уставилась на свои тонкие руки. Когда на последний раз видела их без одежды, всего сутки назад, в своей мастерской, они такими не были. Они были жилистыми, сильными, едва тронутыми солнцем. Но не вот этим вот…

Ан выровняла дыхание, и поняла, что замёрзла и ей срочно надо что-то делать или помирать. Она оглянулась.

Кроме опрокинутого стола и мусора в маленькой комнате были ещё стулья и настенные шкафчики. Всю площадь, не занятую шкафчиками, занимали оборванные и почерневшие схемы, карты и таблицы.

Она в старой метеорологической станции.

Но она сюда не приходила.

Паника подхлестнула силы Ан. Она встала на четвереньки, толкнулась, выпрямилась и встала на двух ногах. Её хватило на два шага. Ан упала прямо на обитую плёнкой дверь. Скрипнули петли, и она рухнула на пол, глядя на приоткрывшуюся щель на свободу. Солнце мягко освещало высокую траву и кусочек почерневшего крыльца, засыпанного сором и опавшими листьями. Ан протянула вперёд руку и попыталась открыть дверь шире. Не получилось. Она приподнялась на локтях и навалилась на дверь головой. Снова никакого результата. Кто-то заклинил или подпёр дверь снаружи. Ан с ужасом поняла, что это конец. Она устала, она замёрзла, она брошена кем-то, кого она даже не помнила. Ан заплакала и толкнула дверь. Она не подавалась.

— Да что б тебя! — не свои голосом завизжала Ан. Не могла она так умереть. Она живая, молодая, сильная, должна сдохнуть здесь? Запертая в холодном грязном сарае, обречённая уснуть и не проснуться. Ну уж нет! В её груди поднялась волна гнева, несколько секунд колебалась — и накрыла её с головой.

Ярость кипела и бурлила. Ан даже не знала, что способна на такой взрыв. Она ненавидела эту дверь, ненавидела урода, который запер её, ненавидела весь белый свет. Попадись ей сейчас под руки Кел — разорвала бы голыми руками за то, что посмел её бросить и не прийти за ней. Ан выдохнула, сжала зубы и отошла от двери.

Первый удар не принёс никакого результата. От второго дверь хрустнула. Ан издала слабый победный клич и ударила в третий раз. Дверь открылась, и она рухнула на колени.

Ярость внутри погасла.

Вот и всё.

Ан из последних сил выползла на крыльцо. Она увидела, что дверь подпирала простая колода. Неужели она настолько плоха, что не способна была её сдвинуть с места? Она подтянулась к ступеням, и скатилась с них на землю. Ан даже не почувствовала боли. Тело словно отказывалось признавать её своей хозяйкой. Последний рывок ушёл, чтобы подтащить себя на пятно солнечного света и рухнуть среди пышной лебеды.

Ан лежала на спине и не могла даже вздохнуть полной грудью. Себя она чувствовала даже хуже, чем покойник. Тело не слушалось, а когда попало на солнце, её начал колотить мелкий озноб. Ан прикрыла глаза, чтобы их не сожгло солнце. Она лежала так бесконечно долго, ожидая, когда её тело наконец-то либо согреется, либо умрёт.

Она не умирала. Это почему-то страшно её расстроило. Ан свернулась на пятачке солнечного света и разрыдалась. Никакая она не сильная. Она маленькая, избитая, раненая, голодная и холодная. Она одна-одинёшенька на всём белом свете, никому не нужная и никем не любимая. Папа не придёт, не согреет, не накормит, не расскажет что-нибудь хорошее и не пообещает показать ей море, если она не будет плакать.

Не придёт. Кел не придёт… И папа не придёт. Не будет хорошего финала ни у Бесприютной, ни у Ан, ни как её ещё звали.

Ан лежала на голой земле и плакала. Даже когда закончились слёзы, она не могла остановиться. Так и лежала, мелко вздрагивая, когда рыдания, казалось бы, иссякшие, возвращались с новой силой.

Когда сил не осталось даже на жалость к себе, Ан просто лежала и не шевелилась.

Никто её не спасёт.

Ан лежала и, прикрыв глаза, вспоминала море. Почему именно море? Из-за холода или шума в ушах? Море. Впервые она увидела море северное. Небо закрывали сизые облака, и горизонт сливался с такими же сизыми волнами. Ан, видевшая море только на фотографиях и видео, чувствовала себя обманутой. Какое же это море, когда ты идёшь вдали от воды, укутанная по шею в пуховик и боишься промочить ноги? А потом в разрыв между серыми облаками заглянуло солнце. И мир преобразился. То, что было серым и невзрачным, заиграло мириадами цветов. Толща воды оказалась какой угодно, только не серой. Даже бурая пена изменилась, став розовой, золотистой, голубой, зелёной. И мир изменился. Её уши услышали шум моря. Не унылый монотонный шум, а крики птиц, шелест набегающих на влажный песок волн, тихий, едва различимый звук столкновения волн о виднеющиеся впереди прибрежные камни.