Забыл и не вспоминал.

До сегодня.

Это не могла быть она.

Длинные волосы спадают до поясницы. Яркие губы, накрашенные именно так, как ему не нравится. Потухший взгляд, тупой болью отдающий в сердце. Именно так он ощущал тревогу. Именно так он боялся этого момента. Именно от этого он убегал слишком долго. Нырял в учёбу. Тэхён смеялся тогда, потому что «Хён, ты и учебники?». Юнги понятливо кивал, потому что «каждый выживает, как может». И если учёба помогает другу оставаться живым, тогда это вовсе не проблема.

Да, Чимин хорошо помнит эти чёртовы взгляды на парах. Этот шёпот за спиной. Никто не знал, что случилось. Никто и не хотел этого знать. Только Чимин, натягивая на голову чёрную бейсболку и опустив стеклянный взгляд вниз, шагал по коридорам университета. Продолжал вариться в адовом котле, чрезмерно приправленный воспоминаниями. Такими ощутимыми, что почти больно.

Ему не давали забыть, кто он и где его место.

А он никогда и не забывал, давя из себя ухмылку, непонятную для других и болезненную для него. Иначе он просто не мог ответить. Юнги говорил взять «академ», пока не восстановится речь, но он не мог.

Спустя год ничего не стихло. Будто каждый день кто-то приходил и напоминал о том, что было и не прошло. После первых экзаменов он снова вернул себе первое место в рейтинге и потерял гораздо больше. Немного меньше на него стали обращать внимания. Изредка избивали, потому что немой. А это ведь определённо кайф, потому что молчит. По крайней мере, так считали многие, как Чимин успел заметить.

Но это было неважно, потому что вскоре стало хуже.

Вскоре стало почти невыносимо.

Вскоре Хосок вернулся из заграницы, куда летал на несколько месяцев по обмену, и не пожелал ничего забывать. И Чимину не позволил. Запись, сделанная в тот роковой момент его падения на самое дно, внезапно всплыла во всеуниверситетском чате…

Больше ненависти. Больше злобы. Больше драк на территории учебного заведения. Больше боли. Больше не желавших мириться с самим фактом чиминового существования на одной планете с ними. Больше желания говорить. Меньше веры. Меньше сопротивления. Меньше понимания. Больше больничных счетов. Меньше хороших оценок.

Шлюха не может хорошо учиться.

Убийственный взгляд Намджуна. Совсем не новость, что тот придурок, но он оказался ещё и злопамятным. И тогда отомстил за всё. За первое место в рейтинге, где раньше всегда было его имя. За тот случай в коридоре. За множество всего, что Чимин даже не запомнил, стараясь избежать сильных ударов. Один под рёбра. Второй — куда попал. Потом ещё несколько. Головой об асфальт. Слабый стон из груди. Почти отключка. Почти лихорадка. Почти смерть.

Кажется, говорить он всё ещё не может.

Он ничего сейчас не может.

Хрипеть. Содрогаться. Плакать кровавыми разводами на лице. Слышать женский визг и знакомый мат. Чимин, кажется, никогда ещё не слышал, чтобы Юнги так матерился.

И ему-таки пришлось взять «академ».

Внутреннее кровотечение. Врачи сказали, что это просто чудо, что он выжил. А он в чудеса не верил. Речь восстанавливалась долго, ещё почти полгода. Но легче от этого не стало. У него нерв в позвоночнике защемило и он почти не ходил. Да и вообще не двигался почти неделю. Потом стало получше, конечно. Друзья рядом. И та девчонка, Йевон, очень нравилась ему своей непосредственностью. Юнги повезло с ней, а ей — с ним. Все они так опекали Чимина, что он почти забыл обо всём. Только по ночам, стискивая до боли подушку в руках и просыпаясь в холодном поту из собственных ошибок, он понимал, что ничего не забыто. Ничего даже не ушло, а всё ещё продолжает жить в нём.

И вот сейчас, спустя столько времени, его должно было уже отпустить. Три года. Не неделя. И даже не месяц…

Её полуулыбчивый-полузабитый взгляд тревожит его больше, чем начало семестра и защита диплома. Больше, чем новая работа. Чем расстройства сна и необходимость сходить к психологу. Она тревожит его больше всего в этом мире. И так было последние три года.

Она шла медленно, словно раздумывая прежде, чем сделать шаг. А может так и было, Чимин не знал. Просто шёл следом, отставая на десяток метров, чтобы не напугать. Или не испугаться самому. Однажды Чимин будет готов встретиться с ней с глазу на глаз. Сказать всё, о чём думал и сожалел все эти годы. Он очень долго репетировал, что скажет ей, когда они снова встретятся. В том, что обязательно встретятся, он ни капельки не сомневался. И вот сейчас он чувствует, что не помнит ни слова из того бесконечного монолога.

Чимин видит, как она останавливается на пешеходном переходе, ожидая «зелёный». И замирает в нескольких шагах позади неё. От неё пахнет его раскаянием, его муками совести, его медленной смертью и болезненным воскрешением. От неё пахнет силой, побольше той, что живёт в нём. И нежностью, которая для кого угодно, только не для него. Чимин движется за её фигурой вперёд. Спешит. Толкает прохожих. Встречных. Чужих. Как же они не понимают, что ему нужно? Что ему необходимо? Что ему жизненно важно не потерять её? Почему их так много? Почему навстречу?

Почему он сходит с ума?

Она отдаляется. Словно в тумане плывёт от него. А он не успевает. Ногтями впивается в кожу рук, сжимая кулаки до побеления костяшек. Загорается «красный». Дорога пустеет. Там только он, склонивший голову. Там только его слёзы, застывшие в районе сердца острыми иголками. Там только доведённый до автоматизма организм, наконец давший сбой. Там нет ничего, если быть точным. Машины не сигналят, проезжая мимо. Мимо него. Мимо боли…

Он теряет её из вида. Стоит. Переминается с ноги на ногу.

Не видит её, но чувствует где-то в сердце.

Он боится её ненавидеть, потому что любить не может.

Не разрешает себе…

Он кусает губы до крови, солёной и почти колючей.

Он хочет её увидеть, но не хочет её мучать.

Он стоит и почти каменеет, когда в хрупком свете заходящего солнца её фигура движется к нему.

Идёт, но совсем не смеётся.

Она боится его увидеть.

Боится его жалеть.

Боится сейчас заплакать кровавой тушью на бледных щеках…

— Я очень много думала о том, что скажу тебе, когда увижу снова, — Ын Ха грустно улыбается, опускает взгляд вниз и немного в бок. — И мне нечего сейчас сказать. Правда, — она поднимает голову вверх, закрывая лицо ладонями. — Я думала, что во мне так много накопилось — знаешь, три года это немало, — она закусывает нижнюю губу. — Кажется, я ошибалась. Вот здесь, — она указывает на грудь. — Совсем ничего нет. И мне нечего тебе сказать. Разве что… — выдыхает и улыбается наигранно-искренне. — Надеюсь, ты счастлив? Я правда тебе этого желаю. Я бы хотела, чтобы ты сдох, — она делает глубокий вдох. — И чтобы тебя любили. Не так, как ты, а по-настоящему. Я думала все эти годы, что ненавижу тебя больше всего в этом мире. Но, знаешь, нет, — делает шаг к нему. — Я по-прежнему ненавижу сигаретный дым и терпеть не могу орехи. А ещё, когда врут, не люблю, — слегка морщит носик. — Не люблю разговаривать. И людей. А ещё ненавижу машины, от них пахнет грязью и огромной болью. Видишь, — она улыбается, а в глазах блестят слёзы. — Тебя в этом списке нет… Совсем. И никогда не было.

— Ын Ха, — он выдыхает сквозь сведённое спазмом горло.

— Да, это я, — она не смотрит на него. — И когда-то я была в тебя влюблена, кажется, — она улыбается ему так, что сердце сдавливает отчего-то. — Но это не точно.

— Прости…

Из столько раз продуманного и отрепетированного до хрипа в голосе монолога. Сочинения, наполненного страхами и… болью. Почему только одно слово вырвалось наружу? Почему, чёрт возьми?! Чимин смотрит на девушку в упор, словно боясь, что она раствориться и исчезнет навсегда.

— Пожалуйста, — просит он, заламывая себе пальцы на руках. — Ненавидь меня.

— Я больше не хочу, — шмыгает носом она, поправляя упавшие на глаза волосы. — Видеть тебя не хочу. Я устала.

— Я… — шепчет он, роняя голову на грудь. — Уйду. Сейчас. Просто… — он закрывает глаза и давит в них слёзы. — Скажи, ты… ты хоть немного, самую малость… в порядке?

— Самую малость, — тихо и почти неслышно вторит ему.

И они замолкают.

Загорается «зелёный», и люди толпами шагают вперёд. Спешат. Толкают. Отталкивают друг от друга. Отдаляют. «Я тоже нет…» повисает в воздухе несказанным. Неуслышанным. Непонятым. Далёким и чужим. Чимин наблюдает, как фонари загораются где-то за её спиной. Они горят слишком ярко, а Чимин тухнет. Угасает. Гаснет. Умирает с каждым её тяжёлым вздохом. С каждым шагом от него. С каждой новой мыслью в голове.