Уже позже Ын Ха понимает, насколько ужасно стремление упечь Чимина за решётку. В момент, когда надоедливый дяденька спрашивает её о страшных вещах, которые она хотела бы забыть, ей не хочется продолжать. Пусть он будет на свободе. Главное — не рядом с ней. Воспоминания болезненной волной накрывают, лишая возможности чувствовать себя живой. Чужие руки ощущаются сквозь память, сквозь одежду, сквозь желание жить. Они калечат, душат, ломают изнутри так, что не биться в истерике просто нельзя.
Чонгук рядом. Он ободряюще улыбается, сжимает её ладонь чуть сильнее, чем стоило. Он не хочет знать, Ын Ха видит это в его глазах. Поэтому прячет взгляд в ладонях.
Ситуация ощущается невероятно мерзкой. Ровные строчки в протоколе и корявые буквы, выжженные на сердце, совпадают слабо. Иногда настолько отдалённо, что не верится в их правдивость.
У Чимина ужасный почерк.
Ын Ха чувствует, как кривые неразборчивые буквы клеймят её душу. «Будь хорошей девочкой». Каракули жгли тело. Там ничего не было, но кожа горела. Он сделал ей больно. И продолжает делать, даже когда не рядом.
Она беспомощно смотрит на брата. В его глазах скрытая боль и слишком болезненная забота. В его глазах мёртвые души устраивают пир, хороня здравомыслие в ворохе из воспоминаний. На его лице понимание, а в кармане — сжатый кулак. Он хочет убить Чимина раньше, чем его посадят, но сдерживается. Смиренно сидит на месте. Смотрит, как следователь выпытывает показания. Так нельзя давить на жертву, но мужчине плевать. Он даже прикрикивает, когда Ын Ха зависает, пялясь в одну точку. И Чонгука клинит. Челюсти сжимаются слишком сильно, почти до судороги.
— Я не могу, — почти неслышно вылетает из её горла, застревая там всего на мгновение.
— Но тогда он так и останется безнаказанным, — выдыхает брат, хотя понимает, что вряд ли следствие сможет запереть Чимина в тюрьме больше, чем на несколько лет.
Закон редко справедлив к людям.
Он часто видел это на работе, но не думал, что это коснётся его самого.
Ошибся.
— Плевать, оппа, — почти плачет сестра, нервно заправляя короткие пряди волос за уши. — Пусть, — жадно вдыхая. — Я не могу…
Пусть.
И они уходят.
Протокол рвётся на части и моментально летит в мусорку. Ничего не было. Нет записи, нет преступления. Как пафосно и нечестно… Ын Ха не смотрит под ноги, спотыкается на ровном месте и почти летит снова вниз по лестнице, когда её поддерживают за локоть здоровой руки.
— Осторожнее, — протягивает незнакомый парень и стремительно спускается вниз. Он скрывается из виду, а Ын Ха продолжает смотреть ему вслед.
Если бы Чимин вот так смог… было бы не так больно?
Наверное.
Она медленно шагает по ступеньками, внимательно разглядывая свои голубые кроссовки. И ей хочется думать, что Чимин всё равно получит своё. Говорят, что «каждому воздастся по делам его», и Ын Ха надеется на это. Слабо, но всё же. Чонгук подходит к ней спустя минут десять. Злой. Она просто чувствует, как кипит в его венах кровь, и боится за него.
— Оппа, всё нормально?
— Да.
И домой они едут в тишине. К нему домой, потому что ей оставаться одной сейчас нельзя. Так думает брат, паркуясь. Они так же молча поднимаются на седьмой этаж, проходят в квартиру.
— У меня не прибрано, — неловко начинает Чонгук, жестом приглашая пройти на кухню. — Я здесь редко бываю.
Ын Ха кивает, присаживаясь за стол. Брат скрипит дверцами шкафчиков, гремит посудой и замирает, опуская голову вниз. Ему жить не хочется сейчас. А каково сестре, он даже представить боится.
— Ты будешь кушать? — спрашивает он, прогоняя прочь надоедливые мысли.
— Я не хочу.
На другое он и не рассчитывал. Чонгук ставит перед ней стакан с тёплым молоком и наталкивается на недоумевающий взгляд. Её всегда раздражало то, что он относился к ней, как к маленькой.
— Мне уже не пять лет, — тихо, но возмущённо, бурчит она, отодвигая стакан.
— Давно, — соглашается брат, плюхаясь на стул напротив. — Но я всё ещё старше…
Ын Ха молчит. Пусть будет так. Она даже смиренно выпивает стакан тёплого молока, как хочется Чонгуку. Они ещё недолго болтают прежде, чем она говорит, что устала и очень хочет спать. И это правда так.
Вот только она боится.
Когда голова касается мягкой подушки в отведённой братом комнате, в голове возникает пожар из воспоминаний, медленно перетекающих в сон.
И вот перед ней Чимин.
Как всегда, красив.
Его волосы в беспорядке разметались и кажутся сейчас неестественно светлыми.
Ему не идёт.
Ын Ха думает, что ему пойдёт только адский котёл, но молчит.
И он молчит. Шевелит губами. Что-то неразборчиво шепчет. Не факт, что этот шепот вообще его, а не чей-то…
Обстановка накаляется почти до предела, когда свет тухнет. И загорается прямо над ним, освещая упрямые черты лица.
Он на коленях. Поверх его глаз какая-то чёрная лента, Ын Ха такой раньше не видела. Хотя нет… Вот Чимин в университетской столовой бессильно опускает лицо на согнутые в локтях руки. А на его шее блестит чёрный атлас — такой же самый, как на нём сейчас.
Ын Ха вскрикивает, прикрывая рот ладонью, когда Чимин откидывает голову назад и приоткрывает губы в немом полукрике. Он кусает внутреннюю часть щеки, стискивает зубы до противного скрежета. Прогибается в спине, когда хлыст проезжается по коже, выжигая «виновен», как приговор. Чимин скребёт цемент короткими ноготками, ломая их и сдирая кожу до крови. Когда чёрная ткань скользит вниз по лицу, в его глазах мерещатся слёзы, и она видит его таким впервые… Таким беспомощным. Таким забитым кем-то до садистского упоения. Таким настоящим она его ещё не видела. Он смотрит прямо на Ын Ха, будто знает, что она именно там, хотя темнота здорово скрывает её силуэт.
Из его глаз текут слёзы пугающего синего оттенка с отливом чёрного, превращаясь в кровавые дорожки на бледных щеках.
Он кривится.
Ему больно.
И Ын Ха жаль его.
Только на мгновение, пока она не открывает глаза, находясь всё в той же комнате, где уснула.
Всё же она ненавидит его.
И этот сон… не заслуживает большего, чем звание «кошмарного».
Потому что в нём был Чимин…
Потому что там он был другим…
Потому что ей было жаль его…
И Ын Ха плачет. Впервые за этот день. Надрывно. Громко. Истерически. Хватается за подушку руками и жмётся к ней со всей силы, пряча лицо в серой ткани.
И она, казалось, не видит в дверях тёмную фигуру Чонгука и опасный блеск в его глазах…
========== Будущее ==========
Комментарий к Будущее
Продолжение уже здесь.
Благодарю за отзывы и лайки, я ценю это больше, чем можно было подумать.
Будет приятно узнать, что Вы думаете, поэтому оставляйте отзывы, я с удовольствием прочитаю каждый.
Приятного прочтения♥
Не бывает хороших и плохих людей.
Бывают те, кого недолюбили…
[Три года спустя]
Словно это было вчера.
Ын Ха плакала по ночам, давясь горькими слезами, которые обжигали очень сильно. Просыпалась от кошмаров, которые мешали жить и были уж слишком реалистичными. Она даже снотворное начала принимать, чтобы только стало хоть немного легче, хоть немного не так паршиво.
Время лечит.
Ын Ха соглашается. Смахивает воспоминания. Закрашивает их чёрной подводкой. Прячет за яркой помадой. Вшивает в сердце крепко-накрепко, чтобы не вырвались. И улыбается. Это самое главное, чему научил её Чимин.
Боль не так страшна, пока о ней не знают.
Это то, что мучительно въелось под кожу миллионным чонгуковым «как ты?», сотым «я убью его» и, кажется, тысячным «прости». Так больно раньше не было. Пока не появился этот виноватый взгляд на лице брата. Пока он однажды не приходит и не говорит, что Чимина сбила машина. Так отвратительно не было до того, как Ын Ха сама испугалась своей какой-то злой и неправильной радости от услышанного и неприкрытого разочарования от того, что он жив. Это было очень больно. Ын Ха казалось, что она захлёбывается в желании сделать Чимину больнее. Ещё больнее. Так, чтобы и ему жить не хотелось. Так, чтобы он проглотил своё грёбаное: «Ты должна быть благодарна, что это я», и навеки замолчал.
Поэтому Ын Ха медленно оседает на пол, подтягивая к себе колени, когда «Он не может говорить» проникает в сознание миллионами острых колючек, рвущих изнутри. Теперь ей этого совсем не хочется. Теперь перед её глазами образ беспомощного Чимина, бесполезно пытающегося сказать, что ему плохо. Теперь ей мерещится немая боль в его глазах и по щекам начинают течь слёзы.