— Да, — сказал Тай и отвернулся. — Да, разумеется!

— Так значит, Джек?.. — удивленно протянул Бутчер.

— Да бросьте вы! — засмеялся Лу. — Зачем бы Джек стал играть в такие дурацкие игры? — Однако смех его прозвучал как-то неестественно. Он с тревогой покосился на Бонни.

— На пишущей машинке Джека Ройла... — Голос Бонни осекся, словно у нее перехватило горло. — Вы в этом уверены?

— Абсолютно. Поврежденные литеры в данном случае столь же убедительны, как отпечатки пальцев.

— Тай Ройл, ты слышал? — спросила Бонни, обращаясь к его спине и яростно сверкая глазами. — Ты слышал?

— Чего тебе от меня надо? — спросил Тай, не оборачиваясь.

— Чего мне надо? — закричала Бонни. — Мне надо, чтобы ты повернулся и посмотрел мне в глаза! Твой отец напечатал эту таблицу — твой отец посылал конверты с игральными картами моей матери — твой отец убил мою мать!

Тай с угрюмым лицом резко обернулся, готовый к защите и нападению:

— У тебя, очевидно, снова истерика, иначе ты бы поняла всю несусветную глупость подобного обвинения!

— Вот как? — вспылила Бонни. — Я знала, что в его раскаянии, в его предложении маме выйти за него замуж спустя столько лет обоюдной ненависти было нечто странное! Теперь я знаю, что Джек Ройл все время лгал, играя свою роль, — да, Лу, ужасную роль! — притворяясь до той поры, когда он... замыслил убить ее! Обручение, свадьба — все было ловушкой! Он нанял кого-то, чтобы симулировать похищение, и затем отравил маму своими подлыми руками!

— И себя тоже, я полагаю? — спросил взбешенный Тай.

— Да, потому что когда он понял, какой страшный поступок он совершил, у него возник первый за всю его жизнь честный порыв, и он покончил с собой!

— Я не собираюсь драться с тобой, Бонни, — глухо проговорил Тай.

— Враги... Два врага! Конечно, почему бы и нет? Ты и твой отец! Вчерашняя очаровательная любовная сцена... о, ты тоже считаешь себя очень умным! Ты знаешь, что он убил мою маму, и пытаешься прикрыть его! Скорее всего, ты даже помогал ему продумать свой план — ты, убийца!

Тай стиснул кулаки и медленно разжал их. Он потер тыльную сторону ладони, словно она чесалась или болела. Затем, не говоря ни слова, он повернулся и вышел из офиса.

Бонни, вся в слезах, упала в объятия Бутчера.

Однако позже, когда Бонни вернулась домой, поднялась наверх в свою комнату и не раздеваясь упала на кровать, в самом дальнем и темном уголке ее разламывающейся от боли головы зашевелилось сомнение: а так ли все было? Могло ли все происходить именно так? Притворился ли Тай вчера, когда уверял, что любит ее? Подозрения были страшными. Все факты свидетельствовали против него. Кто мог рассказать Поле Пэрис об их примирении? Только Тай. И это после того, как она умоляла его не выдавать пока их секрет!

А потом находка таблицы со значением карт... Нет, долгие и долгие годы ненависти невозможно стереть тремя короткими словами, как бы приятно они ни звучали!

О, Тай, ты — чудовище!

Бонни оставалась в своей комнате, запершись от всего мира, обессиленная, больная и опустошенная. Ночь тянулась медленно и казалась бесконечной, заполненной таким множеством теней, что в три часа утра, злая на разгулявшиеся нервы и содрогаясь от постоянно посещавших ее жутких мыслей, она встала и зажгла свет везде, где только могла. За всю ночь она так и не сомкнула глаз.

В восемь Бонни впустила обезумевшую Клотильду:

— О, Бонни, ты сделаешь себя больной! Смотри, я принесла p’tit déjeuner. Galettes et marmelade[47]...

— Нет, спасибо, Тильда, — устало проговорила Бонни. — Письма были?

Она углубилась в разборку почтовых конвертов, грудой лежавших на подносе. «Дорогая Бонни Стьюарт! Мое сердце стремится в Вам в Вашей печали, и я хочу сказать, как я Вам сочувствую...» Слова. Почему люди не могут оставить ее в покое? И в то же время, как-то невежливо так относится к состраданию... Ведь все они такие милые, так любили Блайт, так...

Сердце замерло.

На подносе лежал конверт — ужасно знакомый конверт... Она трясущимися пальцами надорвала уголок — но нет, этого не может быть! Адрес на конверте напечатан на машинке, довольно небрежно. Но сам конверт, штемпель Голливуда...

Синяя игральная карта выпала из конверта. Семерка пик.

Больше ничего.

Клотильда, раскрыв рот от удивления, уставилась на нее:

— Mais chérie, il semble que tu[48]...

— Иди, Тильда, — выдохнула, Бонни.

Семерка пик. Опять... «Враг»...

Бонни отбросила конверт и карту, словно они были чем-то отвратительным, мерзким и грязным. И впервые в жизни, свернувшись клубком на своей развороченной постели под встревоженными взглядами Клотильды, она почувствовала тошнотворную слабость от охватившего ее страха.

Враг. Тай... Тай был ее единственным врагом.

Прежде чем Эллери покинул территорию киностудии «Магна», он по наитию, захватив с собой пишущую машинку Джека Ройла, отправился к ряду каменных бунгало, где находились гардеробные и уборные кинозвезд, и проник в туалетную комнату Блайт Стьюарт.

И здесь Эллери, как он почти что ожидал, обнаружил напечатанную под копирку копию желтого листа со «Значением карт», спрятанную от посторонних глаз в ящике гримерного столика.

Итак, Блайт Стьюарт был известен смысл получаемых ею посланий? Эллери не сомневался, что слишком безразличное отношение ее к странным письмам скрывало тревожное знание.

Он выскользнул на улицу и направился к ближайшему телефону-автомату.

— Пола? Эллери Квин.

— Очень приятно! И к тому же так скоро! — Судя по голосу, звонок Эллери ее действительно обрадовал.

— Я думаю, — отрывисто бросил в трубку Эллери, — совершенно бесполезно спрашивать у вас, откуда вы узнали про Тая и Бонни?

— Совершенно бесполезно, сэр Сыщик!

— Полагаю, что здесь не обошлось без Клотильды — больше просто некому. Вот вам и верная прислуга!

— Вам ничего не удастся выкачать из меня, мой дорогой мистер Квин! — сказала она, однако по ее слегка настороженному тону Эллери понял, что угадал.

— Эх, почему же вы не сказали мне об этом утром, когда я был у вас? Впрочем, речь теперь о другом. Пола, поверили бы вы, что Джек Ройл убил Блайт Стьюарт — что его раскаяние, обручение, свадьба были лишь частью тщательно продуманного зловещего замысла, направленного на то, чтобы отомстить ей?

— Я бы сказала, — сухо ответила Пола, — что настолько глупую версию об этом преступлении я еще не слышала. Джек никак не мог... Версия принадлежит вам?

— Нет, Бонни Стьюарт.

— О! — вздохнула она. — Бедная девочка выдала мне по телефону «Держись, Колумбия!»[49] несколько минут тому назад. Конечно, публиковать такую новость сразу после похорон было не очень-то порядочно. Но ведь такова специфика газетного дела. Нельзя быть профессиональным репортером и непогрешимым моралистом одновременно.

— Послушайте, Пола. Не согласитесь ли вы сделать величайшее одолжение? Напечатайте опровержение, которое потребовала от вас Бонни. Прямо сейчас.

— Зачем? — В голосе ее сразу зазвучало любопытство.

— Потому что я прошу вас об этом.

— Ох! Ну и настырный же вы!

— Отбросим в данном случае личные качества. Дело жизненно важное. Понимаете значение этого слова? Пола, вы должны! Вернитесь к их прежним отношениям — к их неутомимой вражде с самого детства, к тому, как они ненавидят друг друга, как смерть родителей еще более оттолкнула их. Подбросьте побольше сочных эпитетов. Держите их в постоянной драке!

— Но почему вы хотите разлучить этих двух несчастных запутавшихся детей? — медленно спросила Пола.

— Потому что, — ответил Эллери, — они любят друг друга.

— Блестящая логика! Или вы противник браков, явившийся со своей миссией в этот грешный мир? Держать их врозь, потому что они любят друг друга! Зачем?