При первом же взгляде на нее я сообразил, что даже если муж отколотил ее, то это не было заметно. Ее светлые волосы были аккуратно уложены и горели в отраженном свете, а уж глаза не просто сияли, а искрились. На ней была надета темно-синяя рубашка, а под ней, это точно, ничего не было. Грудь ее смотрелась вызывающе, затвердевшие соски, казалось, были готовы прорвать тонкую ткань. Меня также приятно шокировало, что на ней не было юбки — только малюсенькие белые трусики.
— Рада тебя снова увидеть, Эл, — грудным голосом приветствовала она меня. — Заходи же скорее.
— Ты одевалась? — спросил я.
— Нет, — она посмотрела на меня как на дурака, — я одета.
— О, — умно произнес я.
Я последовал за ней в гостиную, которая выглядела как-то иначе, чем в прошлый раз. Уютнее, что ли? Мягкий свет, накрытый на двоих стол в одном углу, белая скатерть, серебряные вилки и ножи. Кто же придет ужинать, пытался сообразить я? Должно быть, состоится важная встреча с мужем, и она хочет, чтобы я первый узнал об этом.
— Тебя не затруднит открыть, Эл? — спросила она, передавая мне замороженную бутылку шампанского.
— Конечно, — ответил я. — Какой-нибудь праздник в доме?
— Так, многое надо отметить, — счастливо произнесла она. — Я подержу бокалы.
Бутылка открылась с глухим хлопком, и я наполнил оба бокала.
— Ты знаешь, что мистер Хеймер оставил мне магазин?
— Да, — ответил я. — Гетлер сказал мне об этом. Он рассчитывал, что его можно продать только по остаточной стоимости.
— Нет, это будет глупо, — ответила она. — Я долго говорила по этому поводу с Мейвис. Она же тоже осталась без работы, ты знаешь.
— Мейвис?
— Она работала у Майлза Джерарда.
— А, высокая и очень тощая блондинка?
— Наверно, так ты ее воспринимаешь, — сказала она. — И у нее, и у меня хороший вкус на антиквариат.
Есть несколько хороших вещей среди, того, что мне оставил Хеймер, и очень много — в выставочном зале Джерарда. Мейвис думает, что нам удастся недорого купить их, ведь ему понадобятся деньги на адвокатов. А мы из лавки Хеймера сделаем магазин, в котором будет продаваться действительно хороший антиквариат, а от нынешнего барахла избавимся.
— Надеюсь, дело у вас пойдет хорошо, — ответил я.
— И еще я поговорила с моим мужем. Он согласен с тем, что быстрый развод — самый лучший выход из создавшегося положения для нас обоих. Он просто счастлив от того, что живет со своим приятелем.
— Так в чем же проблема?
— Проблема? — Она во второй раз посмотрела на меня как на дурака. — У меня нет никаких проблем, Эл. А что тебя заставило подумать, что у меня проблемы?
— А почему же тогда я тебе понадобился?
— А с кем же мне праздновать? — Она подняла бокал. — Давай выпьем за мою свободу и за удачу.
— С удовольствием, — ответил я и тоже поднял бокал.
— У нас будет праздничный ужин. Но спешить с ним не надо — он от нас никуда не денется. Мы будем пить шампанское, хотя у меня есть и запас шотландского виски, если ты его предпочитаешь.
— Шампанское — это прекрасно. Но позже я смогу передумать?
— Конечно, — ответила она. — Как и ужин, скотч может подождать. Тебе все ясно?
— Абсолютно все, — заверил я ее.
— Я считаю, что идеальный праздник обязательно должен включать мое счастливое возвращение к женскому естеству. Ты согласен, не так ли?
— О конечно, — пробормотал я.
— Я была верна мужу всегда, даже когда он удирал к своему дружку. А сейчас, когда все открылось и когда мы скоро будем разведены, я считаю, что все, хватит. Ты согласен?
— Думаю, да, — сказал я. — Но трудность только в том, что я ни черта не понимаю, о чем ты говоришь.
Она забрала у меня бокал и поставила его рядом со своим.
—- О сексе, — просто ответила она. — Я уже достаточно побыла холодной, Эл. И именно с тобой я хочу отпраздновать мое возвращение к роли активно действующего лица в сексуальной игре. Достаточно ли ясно я выражаюсь, дорогой?
— Очень ясно.
— Я очень рада этому. Потому что мы уже потеряли больше чем надо времени на разговоры. Но это только начало, потому что впереди у нас делая ночь. Вот эта дверь, — она указала пальцем, — ведет в спальню. Я направляюсь сейчас туда. И хочу, чтобы ты оказался там, как только успеешь сбросить с себя всю одежду.
— Мне абсолютно все ясно, — сосредоточенно сказал я, — абсолютно.
— Отлично!
Я смотрел на приятное покачивание ее круглой попки под изящными трусиками, когда она направлялась в спальню. Глотнув шампанского, я выскочил из своей одежды не больше чем за пять секунд, не теряя времени даже на развязывание шнурков на туфлях. Я вошел туда и остановился у дверей. Джени стояла в центре комнаты и ожидающе смотрела на меня. Синяя шелковая рубашка и белые трусики испарились. Она не просила меня рассказать, как Джерард забрал мою пушку и как София дала ему по шее. Она вообще не задала мне ни одного вопроса об этом деле. Она медленно подошла ко мне и закрыла дверь спальни. Настало время закрыть дело, потому что мы начали праздновать...
Эллери Квин
Четверка червей
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава I
Голливудский «Божий дар»
Отлично известно, что любой, подвергающийся воздействию Голливуда более шести недель, становится ни с того, ни с сего неизлечимым психом.
Мистер Эллери Квин нащупал в раскрытом чемодане бутылку шотландского виски.
— За Голливуд, город сумасбродов! Пей до дна! — Он проглотил все, что оставалось в бутылке, и отшвырнул ее в сторону, продолжая укладываться. — Прощай, Калифорния! Я уезжаю — неоплаканный, непризнанный и невоспетый! Ну и черт с тобой!
Алан Кларк улыбнулся той загадочной улыбкой Моны Лизы[3], по которой безошибочно узнаешь члена братства голливудских посреднических агентов, будь он толстым или худым, высоким или низеньким, юным и свежим или изрядно потрепанным жизнью. Улыбкой мудреца, святого, циника, все знающего и все понимающего.
— Вы, новички, поначалу все ведете себя одинаково. Те, кто выдерживают, избавляются от комплексов и приживаются. Те, кто не выдерживают, поджимают хвост и, скуля, возвращаются на Восток.
— Если ты пытаешься вызвать во мне праведный гнев, Алан, — проворчал Эллери, пнув ногой свою объемистую сумку для гольфа, — то прекрати бесполезные попытки. Я собаку съел на всех ваших хитрых посреднических уловках!
— А какого же дьявола ты ждал — контракт по классу «А» в первую же неделю, как только ты сунул сюда нос, и торжественный банкет в твою честь в «Кокосовой роще»?
— Работу, — коротко бросил Эллери.
— Фу-у, — протянул агент. — Здесь не работа, здесь искусство. Ведь и Рембрандт не начинал сразу с Сикстинской Капеллы[4], верно? Дай себе время пристроиться, пообвыкнуть, познакомиться со всеми ходами и выходами...
— Похоронив себя в склепе, называемой конторой, куда меня посадили, и целыми днями плюя в потолок?
— Конечно, а почему бы и нет? — мягко произнес Кларк. — Ведь деньги-то платит «Магна», разве не так? Если студия вкладывает в тебя полуторамесячное жалование, то неужели ты думаешь, что они не соображают, что делают?
— Ты меня спрашиваешь? — фыркнул Эллери, швыряя вещи в чемодан. — Так я тебе отвечу: нет!
— Тебе надо почувствовать, вжиться в специфику кино, Квин, прежде чем приниматься за сценарий. Ты же не поденщик. Ты писатель, художник — и толковый, тонкий сыщик.
— Черт-те что, и луковица сбоку!
Кларк усмехнулся, сдвинув шляпу на затылок.
— Рад познакомиться, так сказать... И тем не менее, в чем дело? У тебя здесь будущее. Ты — генератор идей, а именно за это и платят в Голливуде. Ты им нужен.
— «Магна» подписывает со мной полуторамесячный контракт с правом на возобновление; сегодня кончаются шесть недель, они ни слова нс говорят о возобновлении контракта, и это означает, что я им нужен! Типичная голливудская логика!
3
Имеется в виду портрет Моны Лизы (т.н. «Джоконда») Леонардо да Винчи, на котором женское лицо озарено как бы «невидимой» улыбкой (Здесь и далее примечания редактора перевода.)
4
Церковь в Ватикане конца XV в. с росписями стен величайших художников Возрождения. Рембрандт не имеет к ней никакого отношения.