«Лишилась своей силы. Добегалась. И чем теперь может помочь Радмиле? Мешаться под ногами?»

И верно нужно бы назад повернуть, в деревню, покаяться матушке-Ветрии, она, поди, от неё не отвернётся, примет, но что-то гнало вперёд. Нужно обо всём посовещаться с Наволодом, к тому же поведать о Вагнаре.

Однако сколь ни занимала она себя мыслями о Волдаре, а всё не находила покоя. Мыслила, что всё произошедшее с ней – ошибка, и Пребран не взял её там, в бане. Это просто морок, вещий сон, что угодно, но быть с ней такого наяву просто не могло. Всегда оберегаемая, любимая Богами, и чтобы вот так… с трудом верилось.

Холод обнимал её, как возлюбленную, от подобных мыслей толкая в отчаяние, но Зарислава, как могла, держалась, стараясь не броситься в омут безысходности.

А потом всё изменилось. Зарислава почувствовала мощный удар неудержимой, обновлённой силы, что дыхание оборвалось, а дорога перед глазами поплыла. Чувствуя, как внутри назревает что-то большее, непостижимое, тёмное, как скважины рудников, но манящее, как нектар, ещё не ведомое ей, Зарислава вцепилась в повод, силясь не выказывать нахлынувшую дурноту.

– Всё хорошо? – спросил тогда Заруба.

Травница только могла кивнуть, держась в седле непринуждённо.

А потом всё стихло, и Зарислава забылась, чуть погружаясь в безмолвие, где не было ни сожаления, ни страха, ни отчаяния, а только тягучий, как воск, туман, в котором застывали всякие её мысли и чувства, который поглощал без остатка ум.

За время пути Пребран не приблизился к ней больше, чем на две сажени, ни разу, но нутром она чуяла, что княжич порывался это сделать множество раз, и так и не решился. Схлынули с его лица, словно смытые дождём брызги грязи, ухмылка и хитрый прищур. Упал и полог с глаз, показывая его настоящий, неподдельный взгляд серых глаз, загляни в которые – дрогнет под сердцем. Взгляд его был то холодный, как ветер с вершин гор, то извиняющийся и тёплый, как костёр, то и вовсе виноватый и колючий, как шиповник. И ведомо ли от чего? Зариславе было сокрыто то. Верно Пребран тоже испытывал странные перемены и бросал все силы, чтобы не показывать то другим.

При виде его стенаний вся злость и негодование схлынули с травницы, как будто на неё вылили ушат воды.

Когда всадники остановились на привале, Зарислава вновь столкнулась с ним взглядом, от чего её тут же покоробило – теперь взгляд Пребрана был вожделеющим и мутным. Что-то происходило с ним неладное, и она чувствовала это нутром. Пребран, который ещё совсем недавно, до приезда к уставцам, улыбался ей и подмигивал, превращался в тень.

Раскаивается ли в содеянном, или же ненавидит за то, что отвернулась от него? Зарислава так и не сознала, но переменчивость его напугала её изрядно. Она держалась от него как можно дальше, впрочем, он больше не искал с ней встреч. Тем лучше…

Немного позже Зарислава снова ощутила, как внутри без её на то воли что-то происходит. Вместе с опустошением и горечью пришло тихое успокоение и расслабленность, будто её подпитывали чужие токи. А вспышки воспоминаний минувшей ночи более не заставляли её краснеть до корней волос и содрогаться, не ранили, не вынуждали чувствовать позор и боль, напротив – Зарислава стала более живой и подвижной, как вода в устье.

В то время, как кмети утомились с пути, измотавшись полуденной жарой, Зарислава же чувствовала бодрость и подъём, и тихий ток речки обратился бурлящим потоком, да таким, что травница едва себя удерживала, чтобы не припуститься в бег до самых стен городища. И от этого стало вовсе не по себе.

Зарислава часто слышала от ялынских девок, кои девичьи очелья сменили на повой, что внутри и внешне они словно другие стали, глубже ощущая, шире видя и слыша больше. Может, так же и с ней?

Как бы она ни рассуждала в уме, а чувства становились совершенно неподвластными ей, рвались наружу, а в глубине её естества будто закручивалась огненной воронкой сила, поглощавшая всякие мысли. Она сжигала чувства, и кровь растекалась по венам жидким огнём.

Отряд прибыл в Волдар после полудня. Зарислава окончательно оправилась, и приключившаяся беда казалась муторным сном.

Спеша скорее уединиться, поднявшись прямо с дороги в клеть, в которую Радмила отселила её от Верны, травница разделась догола, скинув ненавистную одежду Пребрна, что царапала и жгла кожу всю дорогу, будто рубаха соткана была не из льна, а из крапивы. Глубоко и часто задышала, смотря неподвижно на серые стены, всё страшась оглядеть себя. Как назло, стали всплывать обрывки воспоминаний: прикосновения Пребрана то грубые и настойчивые, то ласковые и едва уловимые.

Зарислава задрожала, облизала сухие обветренные губы – это не те касания, кои она бы желала вспоминать с наслаждением, совсем не те. Они коверкали и ломали её, били плетьми, вынуждая сжаться в комок и исчезнуть.

«Но теперь уже ничего не исправишь, – Зарислава прикусила губы, – как бы этого ни желала…»

И когда травница с замиранием опустила взгляд, осмотрев себя, изумилась. Раны на плече и бедре зарубцевались, и теперь от них остались лишь розовые следы. А уж мелких царапин и синяков и след простыл.

Не веря своим глазам, она вновь и вновь оглядывала себя, осторожно гладя кончиками пальцев места, где ещё вчера была распорота кожа, воспалённая и раскрасневшаяся.

«Шутка ли? Колдовство?»

Зарислава ощутила, как захлёбывается страхом и смятением. Отчаянно потёрла кожу до боли и красноты. Хотя чего ей удивляться? За последние дни она много поведала необъяснимого для себя.

– Славунья, ты ли так заботишься? – Зарислава судорожно вдохнула в себя воздух, не зная, во что и верить, на что пенять. Голова помутнела. Пытаясь найти разумный ответ, Зарислава вскинула руку, подставляя обручье на запястье к свету, рассматривая его.

– Может…

Шаги за дверью и тихий стук быстро вывели из оцепенения. Зарислава, прикрывшись походной одеждой Пребрана, бросилась одеваться к сундуку, благо остались ещё вещи Радмилы, кои она так и не взяла с собой.

«Будто бы знала, что вернусь», – горько усмехнулась.

Облачившись наспех, открыла сворку. На пороге стояла девица с медными, похожими на цвет мокрых, вымоченных дождём осенних деревьев, волосами. А рядом с ней чернавка Доляна.

– Принимай, Радмила велела к тебе подселить, дабы не скучно одной девице было, – сказав это, Доляна презрительно скривила рот и, резко отвернувшись, отступила к лестнице, ушла. Верно, не ждала столь скорого возращения травницы в Волдар. А как припомнила Зарислава, что она является подстилкой для Марибора, так и кольнула неуместная ревность.

– Я ненадолго, обвыкнусь только, – сказала робко девка, напомнив о себе.

И Зарислава, наконец, вспомнила её. Мира! Челядинка, занявшая место Верны. Травница открыла шире дверь, впуская Миру и ликуя одновременно, что Радмила прибыла в Волдар.

Укол совести тут же вынудил её провалиться сквозь землю.

«Пришлось Зарубе повозиться с ней, что даже княжна нагнала их следом!»

Оставшийся день проходил как во сне. Мира бегала то к Радмиле, то к Зариславе, передавая вести. Радмила отложила их встречу, потому как нужно было навести порядок в детинце, к тому же собрать кметей и оправить их на поиски княжичей.

«Надо же, какие тяжёлые заботы взвалились на хрупкие девичьи плечи», – Зарислава только искренне посочувствовала ей.

В создавшейся суматохе и переживаниях нарастали, что снежный ком, тревоги, давили. Зарислава не заметила, как подкрался вечер, а Радмила всё не звала. Зато травница тщательно отмылась в бане, с охотой съела две чаши ушицы, и Мира смотрела на неё с удивлением и пониманием.

Девка оказалась на диво покладистой и исполнительной, ко всему серьёзной и ответственной, чем быстро вызвала у Зариславы уважение. Впрочем, наверняка и у Радимилы тоже. Но надолго ли?

Как бы травница ни гнала от себя мысли о Мариборе, но время от времени думала о нём, от чего кожа покрывалась холодом, сковывалось сердце льдом.

И только когда солнце начало закатываться за окоём, Зарислава услышала шум во дворе. Выглянув в окно вместе с Мирой, она мало что разобрала из-за ветра, но из обрывков слов поняла – нашли княжичей далеко в лесу. Охватила и радость, и дикое волнение, даже ноги отнялись. И когда кмети во главе с Зарубой отправились за ворота, Зарислава так зашлась тревогой, что зуб на зуб не попадал.