По услышанному травница поняла, что тысяцкий вернётся к утру. И Зарислава не находила себе места, вилась в клети, как пойманная лисица. Всё внутри дрожало, как лёд под копытами лошадей. Зарислава то ложилась на лавку, зарываясь лицом в подушку, то вставала и ходила из угла в угол, заглядывая в окошко на княжеский двор, видя, как стражники снуют по крепостным стенам в ожидании дружинников. Вконец сбив ноги и измотав себя, Зарислава покинула клеть, прямиком направившись к храму Мары, постучала в дверь Наволода. Тот открыл сразу, будто ждал прихода девицы. Выслушав сбивчивый рассказ Зариславы о том, как добиралась до Волдара, и какое девичье горе её постигло, волхв, помыслив недолго, хмуря брови, молча поднялся с лавки, взял нож и воду, велел Зариславе следовать за ним.

И вот теперь она идёт рядом с Наволодом ни живая, ни мёртвая, чувствуя жгучую неловкость и стыд. О стремительном исцелении она умолчала – разберётся с этим позже – а сейчас хотелось лишь покоя да избавиться от огненной воронки, что так нещадно поглощала всю прежнюю её. Желала поскорее спастись от разрушительной, гложущей тяги.

Наволод остановился. Зарислава замерла чуть поодаль, наблюдая, как ветер гладит тёмные, пронизанные сединой волосы старца, треплет подол длинной суконной рубахи, ворошит нитяные кисточки пояса. Наволод воздел посох к небу, видно, просил Богов о благосклонности, а может, воздавал хвалу, благодарил за спасённые жизни – то осталось для травницы неведомо. Старик наверняка, как только узнал о нападении степняков, решал куда более важные нужды, и Зарислава, по всему, только помешала волхву, от чего ещё пуще засовестилась.

Понурившись, она не отвлекала, робко стояла за спиной. Ветер беспрерывно шелестел по траве, навевая тягостное уныние на сердце. Где-то вдалеке едва слышно гудел посад: блеяли овцы, мычали волы, рвали глотки цепные псы. То горячие, то холодные потоки ветра накатывали на Зариславу, заставляя то задыхаться от палящей духоты, то вздрагивать и сжиматься от холода.

«Да что же это такое!» – огненные жернова продолжали крутиться, затягивая Зариславу в пропасть.

Наконец, Наволод опустил руки и повернулся к травнице. Волхв пребывал в глубоком спокойствии, не выпускал из-под своего взгляда серо-зелёных, как трава, глаз.

– Подойди, – велел он.

Как только Зарислава подошла, Наволод положил на её плечи жилистые широкие ладони, вынуждая опуститься наземь. И она безропотно подчинилась, не смея больше поднять на него глаз. Волхв тем временем стянул нож с пояса, расчехлив, подступил со спины Зариславы, так, что она теперь видела его продолговатую тень, падающую на неё и на землю. Подняв нож над головой, он принялся водить им по воздуху, вычерчивая руны, не касаясь макушки, но Зарислава чувствовала каждое движение его руки, тёплое, трепыхающееся, словно полёт бабочки. Так он делал довольно долго, покуда Зарислава не ощутила, как тугие горячие волны начали стекать от макушки по рукам и ногам, уходить в землю. Голова вскоре потяжелела, веки начали опускаться, а тело – становиться онемелым. Волхв же, не дав повалиться в траву, резкими движениями руки разрезал воздух с обеих сторон от плеч Зариславы лезвием, а потом от спины и живота, будто отсекая ненужные нити.

Зарислава не успела опомниться, только лишь вздрогнула. Наволод, вернув нож на пояс, откупорил тару с водой, плеснул на руку, окропил голову Зариславы. Множество прохладных капель попало в лицо, на губы и глаза. Она часто поморгала. А после пришло облегчение и чувство свободы, будто спали пудовые оковы с рук, с ног, и с сердца, и казалось, не было тверди под ней, а плыла по небу. Как дым, улетела тревога, а огненная воронка перестала жечь её изнутри.

– Теперь ты свободна… – объявил старец, отступая.

Взяв посох в руки, он не спешил уходить, присел на каменную глыбу, облепленную сухим, жёлто-зелёным мхом, и с глубокой вдумчивостью оглядел Зариславу, видно было, намеревался что-то сказать или позволить выговориться травнице.

Взгляд случайно упал на обручье, и Зарислава разом помрачнела. Радость её, как выяснилось, была шаткой и недолгой, тут же вернулось и дикое волнение перед неизвестным – не потяжелеет ли к зиме. Зарислава сжала зубы, порываясь спросить об этом, и одёрнула себя тут же. Совсем стыд потеряла! А когда глянула на Наволода, вмиг прихлынула кровь к лицу, загорелись щёки, да так, что можно было обжечься.

Волхв терпеливо наблюдал за ней и улыбался, щуря от закатного солнца глаза.

– Тебе не нужна горькая вода, – ответил он, будто мысли прочёл. – Я бы упредил тебя о рождении чада. Видно, силу ты полученную от того, кто… на другое ты её расточила, – во взгляде Наволода скользнула мутным дымом тревога, и…

…К ней, наконец, пришло осознание.

Зарислава разом похолодела, перестав дышать. Раскрыла рот и тут же плотно сжала губы, не веря собственной догадке.

«Неужели тянула силы с Пребрана?!»

Зарислава мотнула головой, но чем больше вспоминала княжича, его туманный взор и хмурость, тем больше в том уверялась.

«Теперь ясно, как исцелилась…» – и сила та доброй не была.

– Боги не ошиблись, недаром испытали тебя, – сказал лишь сухо волхв, подтверждая её домыслы. – И хорошо, что пришла ко мне, иначе… – Наволод замолчал.

– Мара забрала бы его жизнь, – закончила за него Зарислава. – Выходит, я пила его силу, которою он щедро делился со мной.

– Скажу только одно. Боги явили в тебе свой замысел, а значит, для чего-то он нужен. Советую тебе послушать себя и стать жрицей, – сказав это, Наволод замолк, а помолчав, добавил: – А я ведь с самого начала видел в тебе глубинные токи… – прошелестел его стихший от чего-то голос.

Зарислава, не зная, что и думать, вскинула на Наволода глаза. Оранжево-малиновый свет обливал старца с головы до колен, делая его лицо мягким, а взгляд – тёплым. Волхв не шутил, выказывал твёрдость.

– Но как мне стать жрицей, коли не сохранила себя для служения? – проронила Зарислава с горьким сожалением.

Наволод сжал посох в цепких пальцах и, положив локоть на коленку, подался немного вперёд, осмысленно поглядел на травницу.

– Чадо моё, из-за этого ты так расстроилась? – спросил волхв с таким участием и легкостью, что Зариславе и самой за свои сомнения неловко стало. – Как раз тебе и нужно ей стать.

– Матушка-Ветрия сказывала, что только девственной можно прийти к жертвенному алтарю, она меня и предупреждала беречь себя…

Но теперь непонятно, почему не прочь была видеть Дивия рядом с ней? И всё оттягивала посвящение. Надеялась ли на что-то? Всё это не укладывалось в голове.

– Вот и не зря наказывала, потому как знала о силе твоей, выдумав условие сохранять чистоту телесную.

Старик хмыкнул, выпрямился, погладив растрёпанную ветром седую бороду. Зарислава совсем онемела. Что же выходит, не доверяла ей Ветрия, не посвятила в тайны страшные. Обида незаметно подкралась к груди, сжала горло, перехватывая дыхание.

– Чистота телесная – это одно из условий, но дар ты не потеряла, если это тебя гложет. Можешь хоть сейчас идти собирать огневицы, – кивнул он в сторону луга. – Только смерть отнимет дар.

Зарислава даже вытянулась, расправив плечи, чувствуя, как ледяная глыба упала с груди.

– Нет такого условия. Разве что трудность есть на пути этом, ведь на волхование нужно искать силы и посвящать себя, хотя бы изредка, служению. Потому проще отдать себя целиком, нежели между двух огней метаться. Коли у тебя будет семь ртов, тут уж не до высших сил. И это не значит, что ты не достойна нести волю Богов.

А ведь прав волхв! Потому-то ведуньи выбирают отшельническую жизнь, уходя подальше от мирской суматохи. Вот и она когда-то желала уйти подальше от людей и, верно, чтобы не докучали, не отвлекали, желала уединения и покоя, чтобы быть ближе душой к Богам.

Наволод отвлёкся, посмотрел в сторону посада.

А следом неожиданно послышался голос. Зарислава подскочила на ноги, следом и Наволод поднялся. По лугу стрелой бежал рыжеволосый отрок Млад. Она сразу его узнала, он прислуживал у Данияра. Но чего ему надо?