Он устал от своей девственности, тяготился ею, сам понимал, что что-то с ним не так. Его влекло к женщинам, но он их побаивался. Родители внушали ему воздержание, потому что девушки только и думали, чтобы его «поймать и женить», о том, что это не по-христиански, родители не говорили, вероятно считали, что это и так понятно. Майкл вероятно мог бы после какой-нибудь пьянки с натуралами, уйти с одной из девиц, но он панически боялся заразиться «дурной», как мама говорила, болезнью. Ему хотелось думать, что он найдет подружку как только он сам этого захочет, просто сейчас ему не до этого, есть в жизни вещи поважнее, но правда была в том, что он не нравился девушкам. Как бы Майклу хотелось, чтобы нашлась женщина, которая была бы в нем заинтересована и сама взяла на себя инициативу, позвала его. Он бы пошел. Но никто не звал. В глазах Ребекки было понимание его проблемы, как будто она смотрела на него и знала все его сокровенные мысли. К черту эту Ребекку.

Майкл остановился купить еду в небольшом продуктовом магазинчике в центре, там был включен телевизор, новости. «… сегодня в районе городской ратуши произошли волнения молодежи из движения натуралов против вакцинации. Полиция атаковала пикеты, несколько активистов было задержаны…». Как же так, а он ничего не знал, торчал со своими стариками в лаборатории. На экране мелькнула пара знакомых лиц. Нужно немедленно ехать в Центр.

Через пятнадцать минут Майкл подъехал к старому кирпичному зданию недалеко от гавани. Они снимали под Центр небольшой таунхаус без мебели. Вокруг дома толпился народ. Майкл прошел внутрь. Члены штаба почти в полном составе сидели на старых продавленных диванах, принесенных ребятами с окрестных помоек и оживленно разговаривали. Его появление прошло практически незамеченным. Ну да, они все были там, держали транспаранты, а он, получается, ничего об этом не знал. Акция прошла без его участия. Похоже и тут его не ценят.

— Привет! — Майкл решил обозначить ребятам свой приход.

— А, вот и наш научный гений! Как поработал на благо человечества? — крупный черный парень Морти ему ответил, но на его лице играла глумливая ухмылка.

Неприятный покровительственный тон, к нему обращались не как к единомышленнику, а как к сочувствующему, которого просто терпят. Майкл решил не обращать внимания:

— Как прошла акция? Я видел ребят в новостях. Почему вы сегодня вышли, мы же планировали акцию на воскресенье.

— А мы вчера это переиграли. Ты не против? В воскресенье — это тебе удобно, ты же у нас работаешь, а нам, безработным, все равно делать нечего. К тому же сегодня у нас вторник, а посередине рабочей недели акция более эффективна.

— А мне почему не сообщили?

— Ну, извини. Ты бы так на работе и сказал: «Не приду к вам сегодня, чуваки, пойду на демонстрацию против всех вас, старперов и красавчиков». Сказал бы ты так?

— Ладно, просто расскажите, как все прошло?

— Как, как… наших пятерых арестовали, шьют агрессивные действия. Ой, там прикол был: старикашек встретили, одного повалили. Он все орал, что ученый… вроде тебя.

— Какой ученый?

— Да, откуда нам знать. Дряхлый, и двое других почти таких же дряхлых. Куда-то еле семенили, друг дружку держали, умора. Но полиция не тогда приехала, это уже потом было.

— Следующая акция назначена на пятницу. Вот, мы тебе говорим. Придешь?

Майкл промолчал. Конечно не придет. Пятница — это решающий день, важнейший итог их общего труда. Впрочем, ответом его никто особенно не интересовался. Майклу мучительно захотелось перехватить инициативу. Он должен, он умнее их всех, но как это сделать в атмосфере глухой неприязни. Они не любят его, он для них «умник». Как доказать, что он свой? Как? Желание взять верх над толпой, стать ее лидером стало императивным, и Майклу в голову стали приходить совсем уж дикие идеи. Он был готов стать героем, мучеником, готовым все поставить на карту ради дела натуралов. «А что если сказать им, что в лаборатории сейчас разработан процесс по выращиванию искусственных органов. И он может его сорвать. Но зачем… надо объяснить. А вот как он скажет… нечего вмешиваться в природу, нечего подменять собой создателя, нечего отделять счастливчиков от неудачников. У всех должен быть равный шанс, все должны идти своей дорогой» — вот что он им сейчас крикнет. А потом надо подключить социальный фактор, ведь натуралы в своем большинстве бедны… Он возьмет инициативу в свои руки, и его будут слушать, затаив дыхание.

Зажигательная речь зазвучала в его голове: «Долой власть медицины богатых! Долой дорогие процедуры, вылечивающие толстосумов, и бросающие в беде таких как вы! Хватит извращений, долой стариков, придумывающих баснословно дорогие технологии для самых богатых людей планеты! Эти процедуры никогда не будут доступны простому народу. Простые люди умирают в нищете и болезнях. Хватит!»

Эти мысли пронеслись в голове Майкла за долю секунды. Ему так хотелось верить своим словам, но его мощный интеллект их не принимал. Ерунда! Слабовато. Нужны не слова, а действия. Здесь и сейчас. Он может сорвать процесс. Отключит все в знак протеста и… будь, что будет! Хотя, разве он сможет допустить, чтобы органы погибли? Это — бред. Он ученый и не сможет пустить насмарку труд всей команды, просто не сможет, ему слабо. Но социальную карту можно и нужно разыграть: сейчас он им объяснит про программу, без подробностей, без терминов, без упоминания деталей технологии. Про стволовые клетки идиотам знать необязательно. Выращивают органы и все, а как… не их ума дело. Надо было немедленно что-то сказать, иначе он не лидер, а дерьмо, но что сказать и как, Майклу сейчас не приходило в голову. Он так ничего и не сказал, и ребята перестали обращать на него внимание. Никто даже и не заметил, как он ушел.

Дома он разделся, принял душ и улегся голым на кровать с банкой пива. Настроение упало. В ванной Майкл взглянул на себя в зеркало, которое вернуло ему отражение полного молодого мужчины, с безволосым торсом и бледной кожей. Да, куда ему… Сейчас Майклу и самому было непонятно, в чем он так разочарован: в своей внешности, в неуспехе у женщин, в одиночестве, в недостаточном признании в команде, в своем статусе в Центре? Следовало смотреть правде в глаза: он не сможет возглавить движение натуралов. Почему? Да, хотя бы потому, что он не из среды. Он — убежденный натурал, его отказ от вакцинации — идейный, а эта толпа, на семьдесят процентов состоящая из черных мужчин, живущих в бедных разваливающихся таунхаусах, просто не имеет доступа к научным открытиям, они всегда за бортом. Они считают, что их работу отбирают вакцинированные, не желая признавать, что хорошая высокооплачиваемая работа не достается им вовсе не из-за геронтов и ювеналов, а потому что они не учились и учиться не в состоянии. Они бедны и не живут в красивых домах, потому что не привыкли много работать. У них нет медицинской страховки и, соответственно, нет доступа к дорогостоящему лечению.

Но он-то, Майкл это понимает, а они — нет. Их проблемы — не его проблемы, но тогда он возглавит борьбу за доступ бедных натуралов к новейшим технологиям. Будет их рупором. Только натуралы должны быть реципиентами искусственных органов. Для кого будут выращивать их из стволовых клеток? Потом, когда их пилотная программа будет успешно завершена и процедура станет рутинной? Для этих бедных натуралов? Нет, не для них. Слишком дорогое удовольствие, доступное элите. И нечего мухлевать с вакцинациями. Они не позволят насиловать природу и создавать напряжение в обществе. Пора положить этому конец. Майкл не замечал, что в его сознании сами собой складывались пропагандистские клише, где социалистические требования приоритета натуралов перед вакцинированными, смешивались с его иррациональной ненавистью к геронтам и ювеналам.

Он встал, открыл холодильник и съел три огромных сэндвича с ветчиной, сыром, луком и майонезом, запил их кокой, а затем громко рыгал, в точности так же, как его дружки из Центра. Делали они это смачно, с удовольствием, прекрасно понимая, что, в, так называемом, приличном обществе, это было бы недопустимо. Они рыгали назло, а сейчас Майкл им уподоблялся, сам не зная зачем, и собственная отрыжка луком была ему противна.