После встречи с Колманом, Аня чувствовала себя усталой, прямо выжатой. Это было некстати, как как ей предстояла встреча с Сашей, который тоже сегодня прилетел из Нью-Йорка. Она еще успела немного полежать, сходить в душ и снова тщательно накраситься и переодеться. В вагоне Амтрака было не так уж мало народу, но она нашла себе место. Теперь впечатления от Лабораторий уступили место тревожному волнению: как она увидится с Сашей … Она совершенно не такая, какую он знал. Как он ее воспримет? Что скажет? Девочки и Феликс все-таки видели перемены, сколь бы быстро они не происходили, а Саша … для него все наступит сразу. Они договорились встретиться в Джорджтауне во французском ресторане La Chaumière. Аня там никогда не была, но Саша настоял, уверяя ее, что в таком европейском месте ей понравится.

Она пришла первой. Свернув с Пенсильвания Авеню и пройдя два шага по небольшой улочке М, Аня сразу заметила вывеску белыми буквами на красном навесе. В полупустом зале зале играла тихая музыка. Ее посадили за круглый столик с белой скатертью и предложила меню, но Аня сказала, что она ждет сына. Официант сразу отошел, принеся ей воду. Она огляделась: довольно большой зал, крахмальные белые скатерти, салфетки, посередине грубый, сложенный из огромных валунов, пылающий очаг. Там же барная стойка. По стенам фотографии, сводчатый потолок со стилизованными балками. Искусно сделанная иллюзия французской провинции. «Интересно, когда он придет?» — Аня встала, прошла к бару и уселась на табурет: «Джин-тоник, пожалуйста!» — негромко сказала она. Других напитков Аня особо и не знала. Она не ходила в Америке по барам.

Прихлебывая холодный напиток, остро пахнущий можжевельником и цитрусом, Аня как-то успокоилась. Ей предстояло провести два дня с Сашкой и никто им не будет мешать. Только сейчас она поняла, как она по нему соскучилась, и насколько давно они не были вдвоем. К стойке подошел молодой мужчина, вежливо поздоровался и попросил разрешения сесть рядом и купить ей какой-нибудь напиток. Аня подняла на него глаза, губы ее скривились в чуть брезгливой улыбке и уже сложились для небрежного «Нет, спасибо…», но она не успела ничего сказать, мужчина промямлил «извините» и отошел, ни на чем больше не настаивая. Ну, да … Аня это всегда умела … дать понять, что «ничего не выйдет и даже само поползновение абсурдно». Все правильно: она явно превращалась в Нюру, ту, которой она была еще до встречи с Феликсом. Тогда она, кстати, часто сидела в барах. Разумеется, она заметила мужичка, сразу охватила его взглядом: нет, не то … не тянул, да, впрочем, ей сейчас было не до него; она ждала Сашу.

Саша вошел в ресторан, огляделся, но мамы нигде не было видно. У барной стойки, спиной с нему сидела какая-то женщина. Ее фигура притягивала к себе его взгляд: то ли одеждой, то ли позой, то ли четко-очерченным тонким профилем … Старые фотографии из семейного альбома, который он много раз видел, всплыли в его памяти. Боже! Это же … мать! Разумеется, это она, но только молодая, совсем не такая, какую он ожидал увидеть. Папа ему говорил, что мама теперь другая, но разве он мог себе представить насколько. На ватных ногах Саша подошел поближе и окликнул ее: «Мам …» Аня обернулась и поставила на стойку свой стакан, в котором оставались кубики льда. Они сели за стол, к ним подошел официант и подал меню. Аня опять смотрела на себя и на сына «со стороны»: да, у нее мог бы быть взрослый сын, но не такой, как Саша. Саша был слишком зрелым, он не выглядел ее сыном. А кем? Интересно, что про них думали? Зря она сказала, что ждет сына. Глупо. Но она еще не привыкла это скрывать … Да, ладно, … почему это сейчас вообще ее волновало? Надо было что-то говорить, но Саша все никак не мог преодолеть свой шок. Аня взяла на себя инициативу:

— Сашенька, а так рада тебя видеть. Я очень соскучилась… как ты на меня смотришь. Не нравлюсь? Не узнал меня? Я тебе говорила …

— Мам, я — в шоке. Честно. Не хочу тебе врать, ты совершенно другая … я тебя узнал. Я тебя такой немного помню. Нет, нет не такой, но почти … Мам, ты — такая … с ума сойти … Я не знаю, что сказать. Я никогда не видел таких красивых женщин … Честно.

— Спасибо, Саш, но … все это временно. Ты наверное понимаешь, что будет дальше. Понимаешь? Я, ведь, такой не останусь. Все у нас, Саша, нарушилось. Зачем? Я сама ничего не понимаю. Я умру, т. е. не умру. Сама не знаю, что со мной будет. Я сейчас такая, но мы же знаем, сколько мне лет. Другие не знают, но мы-то все знаем. Это так тяжело. Как мы это вынесем? Я, папа, вы … Сашенька, я никому этого не говорила, а тебе скажу … Я не хочу досматривать этот триллер до последнего кадра … я уйду сама. Не бойтесь. Я надеюсь, что я буду знать, когда … Я не могу через это пройти, и не уверена, что вы все можете.

— Мам, ты хочешь себя убить? Так?

— Так, Саша. Человеческая жизнь должна заканчиваться обычно. Я — ошибка природы. Но ее можно исправить. Ты сидишь сейчас рядом с молодой женщиной, но видишь ли ты во мне свою мать? Да ты выглядишь старше меня. Не обижайся. Так неправильно. Я по-привычке сказала официанту, что жду сына. Теперь он смотрит на нас, и уверен, что я солгала.

— Мам … дай мне подумать. Давай закажем еду. Успокойся. Какая нам с тобой разница, что думает официант?

Саша сделал знак официанту и у них приняли заказ. Аня прикинула, что в этом дорогом ресторане по счету придется заплатить гораздо больше ста долларов. Интересно, Саша заплатит, или нужно будет предложить ему половину. Впрочем, Аня могла бы поспорить, что он заплатит. Конечно ее Саша был полноценным американцем, но московская закалка «старого света» не могла испариться из него полностью, вряд ли он серьезно воспринимал феминизм. Когда принесли еду, и налили им по бокалу вина, Саша заговорил:

— Мама, послушай меня. Я знал твою ситуацию. Мы с папой об этом говорили и с девочками. Но одно дело … говорить, а другое — увидеть … Это разные вещи. Я вижу тебя и … вот что я тебе скажу. Такое, как с тобой, случается, я уверен, один раз из миллиарда … Тебе и всем нам повезло …

— Саша, ты слышишь себя? О каком «повезло» речь? Я бы нормально старилась, и потом бы умерла … А так …

— А что такое «нормально»? Зачем тебе пошлость похорон? Их не будет … и отлично. Да дело даже не в этом, а в том, что прекрасно идти неизведанным путем: разве не прекрасно, что все умрут, а ты — нет? Мам, пойми, ты не умрешь. Мы никогда не увидим твое мертвое тело. Наоборот, мы будет знать, что ты где-то есть. И потом …

— Что потом?

— Я имею в виду, что будет жить еще одна Анна Рейфман, и неважно, как ее назовут. У тебя будет второй шанс. Что тут плохого?

— А вы все? А папа?

— А что папа? Счастливый мужик! Он второй раз видит свою женщину молодой и прекрасной. Ты лучше подумай о том, как нам всем повезло. Я не могу ручаться за Лиду и Катю, я могу тебе только свои ощущения объяснить. Понимаешь, я сейчас увидел свою мать не матерью, а женщиной, а поверь: я тобой горжусь! Я и представить себе не мог, что ты была такая. Да, видел фото, даже помню тебя своей молодой мамой, но … сейчас, не знаю, понимаешь ли ты меня. Нам дано заглянуть в прошлое. Никто не может, а мы можем …

— Я слышу тебя, Саша. Спасибо. Ты меня очень поддержал, я не ожидала. Мне не приходило в голову так об этом думать. Но … что со мной будет? Это так страшно. Моя семья ни с того ни с сего должна будет возиться с ребенком. И выхода не будет.

— Не бойся. Кроме того, может все так и останется. А потом … время еще есть. Даже к этому можно морально подготовиться. Это ведь не какой-то ребенок, это наша возможность увидеть, какая ты была маленькая и может даже что-то про тебя понять. Почему это плохо?

— Вот как ты это видишь … ладно, посмотрим. Просто у меня нет мужества жить дальше, а потом умереть таким образом …

— Вот мам, в этом-то и дело: ты не умрешь, ты просто исчезнешь, а это разные вещи. Разве не здорово исчезнуть, а не умереть? Чтобы не было трупа, похорон …

— Здорово. Я подумаю над тем, что ты мне сказал.