Слышно было, как рядом, в соседней каморке, возится его клерк Сен. Томас позвал его.

— Доброе утро. — И указал на кипу бумаг. — Эти можно подшить. А этот размножить, — он протянул отпечатанный на машинке документ, — для общего пользования.

Круглое лицо Сена сияло, точно любое поручение было для него знаком особой благосклонности начальства. Его увеличенные толстыми стеклами глаза, казалось, пожирали ящик с исходящими делами.

Томас считал Сена неоценимым помощником в унылой работе по управлению лагерем для интернированных. Сен знал буквально любого, кто пользовался весом в районе, и с его помощью удалось не только получше укомплектовать штаты, но и кое-как определить сроки пребывания арестованных в лагере в зависимости от степени их вины.

Сам Шэфер время от времени обращался к помощи этого человечка; но чтобы добиться назначения его клерком в зону, пришлось устроить огромный скандал. А ведь достаточно одного взгляда, чтобы понять, что Сен из тех, кто никогда не участвует в беспорядках; к тому же Томас всегда следовал принципу: доверяй местным жителям, только так они и сумеют заслужить доверие. Впрочем, в то же время он никогда не допускал Сена к материалам с грифом «для служебного пользования», не говоря уже о «секретно».

— Пока у меня все.

— Благодарю вас, мистер Томас, сэр.

Томас занялся донесениями из других районов, но никак не мог сосредоточиться и составить единую картину обстановки в стране. Когда-то, много лет назад, он видел в театре выступление кинозвезды. На сцене стоял бумажный экран с рельефным изображением этого актера, тростью указывавшего на кинокамеру; а в нужную минуту любимец публики, прятавшийся позади экрана, прорвал бумагу и предстал перед зрителями собственной персоной. Точно так же и пленный в изоляторе прорывался сквозь все бумаги, которые пробовал читать Томас.

А стоило ему отвлечься от донесений, как мерно гудящий вентилятор напоминал: пора тех, кто не верит в неизбежность перемен, кончается, уходит. Отстанешь от времени — и ты пропал. А выход один — чуть-чуть забегать вперед и поскорее копать новое русло, чтобы направить в него бег времени, да при этом помнить, что твой импровизированный канал не должен мешать общему ходу событий в стране. Только бы они дали ему достаточно времени!

А лопасти все вертятся и вертятся и гонят по кругу тот же старый, отработанный воздух. Томас подошел к окну, оно было плотно закрыто: па какой-то сомнительной теории считалось, что иначе в комнате застаивается ночная сырость; за окном на военном плацу группа солдат полола траву, люди еле двигались по жаре, медленней, чем растет здесь трава летом, подумал Томас. Тропический лишай, который Прайер едва залечил своими мазями, снова выступил на плечах и на шее и зудел так, точно по всему телу бегали мурашки.

И чего ради он год за годом торчит в этой проклятой стране? Разве можно винить Мэри за то, что она не пожелала больше терпеть? А раз он здесь, с какой стати ей оставаться его женой — живет она за тысячу миль с родителями и видит его только во время отпуска? Но, с другой стороны, вряд ли она решится на разрыв, пока он регулярно посылает деньги, да и сам он, по правде сказать, не очень расстроится, если она уйдет. Конечно, сейчас нельзя рассчитывать на хорошее место, пока он вроде как в опале, сейчас он не может просить о переводе. Точно игрок, что при проигрыше выходит из игры. Но если добиться здесь хотя бы небольшого успеха, если снова вернуть милость начальства…

Впрочем, не это главное. Если бы все упиралось только в карьеру, Томас никогда не очутился бы в Кхангту. Его и вправду заботило то, что происходит в стране; и если он искал одобрения начальства, то лишь потому, что без такого одобрения никак не мог осуществить идеалы, в которые искренне верил. Он знал, что и наверху кое-кто разделяет его взгляды, хотя они и допустили, чтобы он поплатился, высказав вслух то, о чем они лишь думали. Но зато у него скоро будет средство заставить их выступить в открытую.

Многое ставилось на карту в зависимости от исхода допроса, и Томас чувствовал себя неспокойно. Надо быть очень осторожным, а то поспешишь и наделаешь глупостей. Кроме того, он был суеверен и считал, что, когда хочешь слишком многого, можно потерять все. Надо скрывать от судьбы свои заветные желания и при этом виду не показывать, что хитришь и дурачишь ее; и вот когда увлечешься такой игрой в прятки и сам забудешь, чего хотел, тут-то оно и приплывет в руки, но стоит вспомнить, что это игра, и тогда — начинай все сначала.

— Сен!

— Да, сэр.

— Если меня будут спрашивать, я — в столовой. Когда снимете копии документа, можете тоже пойти поесть.

— Очень хорошо, мистер Томас, сэр.

Если что-нибудь и было подозрительным в манере Сена, это готовность, с которой он брался за любую работу.

В баре клуба Томас заказал лимонад со льдом и как раз направлялся к столику, когда в зал вошел Лоринг. Томас лениво помахал ему, и Лоринг подсел к его столику со своим стаканом.

— Они там схватили трех бандитов у Джелангора, — улыбочка была скупая, лишь резко дернулись мускулы в уголках рта, — видно, это Кортни со своей частью.

— Да, — Томас кивнул, — об этом есть в донесениях.

— Забавно, — Лоринг закурил. — Поймать троих теперь — это уже событие. Их стало меньше, и они не хотят рисковать. — Он быстро взглянул на Томаса. — Ну, не стесняйтесь, говорите.

— Вы чуть было не сказали, что как раз в наших местах они пошли на риск, и очень удачно.

— Нет. Я хотел сказать, что для них это плохо. Небольшие успехи поднимают их дух и мешают видеть, что конец уже предрешен.

— Вы были у него?

— Сегодня утром.

— Есть успехи?

— Мне некуда спешить.

— Безусловно. Только не очень копайтесь. Мне противно думать, что эта сволочь еще жива… и дышит одним воздухом со мной.

— Да, воздуха здесь и так маловато, — ответил Томас. И добавил: — А на самом деле, зачем вы вывезли его сюда?

— Чтобы получить информацию, разумеется. Но не только это, — Лоринг внезапно потушил почти целую сигарету и с такой силой раздавил ее о пепельницу, словно ткнул кому-то в руку. — Когда мы пробились назад к просеке и увидели, что они захватили весь груз, я от злости слова не мог вымолвить. А тут ребята притащили эту падаль и бросили на землю. И как я не догадался, что только белый мог измыслить такую хитрую штуку. Я подскочил, и пнул его ногой, и продолжал бы топтать, но он ничего не чувствовал. Так какого ж черта? Пусть знает, что его ждет, и пусть будет в полном сознании, когда это случится.

— Вы считаете его одним из главарей?

— Разумеется.

— У разведки о нем мало данных.

— Разведка далеко не все знает. Взгляните, они объявили весь район на военном положении, словно засаду устроил кто-то из местных. А я узнал этого бородатого бандита, великана; он с Люпаньских гор.

— Что ж, может быть, я скоро смогу проверить эти подробности.

— Да, уж сделайте милость. Кстати, вот еще что. Вчера вечером в гараже я встретил Бигрейвса и Милна. Эти типы любят зря драть глотку, но уж если вобьют себе в голову, что вы слишком миндальничаете с изменником, у вас будет куча неприятностей. И по правде сказать, — он закурил с той же кривой улыбочкой, — тут уж и я им помогу.

— Не сомневаюсь. — Томас отмахнулся от угрозы. — Но вы же дали согласие, чтобы я действовал по-своему.

— Это нигде не записано.

— Если хотите, чтобы я передал дело Шэферу…

— Не сейчас. Если вы чего-нибудь добьетесь, я готов взять на себя ответственность за то, что разрешил вам вмешаться в оперативную работу.

— А если нет?

— Тогда заявлю протест своему непосредственному начальству, и рапорт пойдет вверх. А там какой-нибудь высокопоставленный генерал лягнет одного из политиканов, а тот отфутболит пинок вниз, к вам.

Томас невесело усмехнулся.

— Вы забыли, что меня уже раз лягнули.

— Меня тоже. С той только разницей, что мне на это наплевать. — Он скомкал едва раскуренную сигаретку и встал. — Пойдемте закусим.