Слышно было, как подъехала мощная машина, у дверей громко захрустел гравий. Это, наверное, Суэйн или Веннер, подумал он. Для горных инженеров или управляющих плантаций еще рано. В округе существовал молчаливый уговор, что после сумерек здание клуба как бы вновь обретает свой прежний облик и здесь собирается мужская часть европейского населения; но весь район Кхангту гудел от слухов о пленнике, и любопытство заставляло кое-кого из штатских врываться сюда в самое неурочное время.

Это был Веннер, он явно важничал с тех пор, как стал носить пистолет. Ну что ж, они так же демонстративно носили оружие, как он демонстративно не носил. Но из принципа или просто чтоб отличиться от других — Томас не знал.

— Вы один на посту?

Томас кивнул, зацепил ногой стул для Веннера и подтащил под вентилятор.

— Как дела на шахте?

— Нормально. А почему вы спрашиваете?

— Обычно вы не ездите в город два дня подряд.

— Да вот добиваюсь усиленной охраны для машин с деньгами.

Веннер повернул пояс так, чтобы кобура легла на колени, и откинулся на спинку стула. Потом наклонился вперед и спросил с некоторым вызовом:

— А почему бы мне и не приезжать? Я хочу знать, что делается в городе. Как и все.

— Ничего нового. — Томас пожал плечами.

— Вы знаете, о чем я. С ним уже говорили? Томас нарочно дразнил его, делая вид, что не понимает вопроса.

— С пленным! — Веннер почти кричал.

— А-а, вы о нем! Прайер говорит, что с тех пор, как извлекли пулю, он толком и не приходил в себя.

— А выживет?

— Да, справится. Он крепкий.

— Черт возьми! — Веннер стукнул кулаком по столу. — До сих пор не понимаю, почему Лоринг вывез его вместе с нашими ранеными. Что стоило всадить в него еще две-три пули.

— Но уж если вывез, зачем было об этом трезвонить?

— Лоринг не виноват. Все говорили, что во время вылазки ему здорово накостыляли, и вдруг такое везение — настоящий трофей. Захватить эту сволочь лучше, чем пятьдесят туземных бандитов. Да, кроме того, разболтали, наверное, солдаты. Такие вещи не скроешь. — Тут Веннер вдруг понял оскорбительный смысл вопроса и рассвирепел: — А почему, собственно, мы не должны ничего знать? Мы те, кого правительство обязано защищать. Если бы нас слушали, когда мы их предупреждали после войны, со всем этим было бы покончено в несколько месяцев.

Солдат принес Томасу его обычную двойную порцию, он с жадностью опрокинул бокал и вытер рот тыльной стороной руки.

— Вы у нас новый человек, — продолжал Веннер. — Это вам не столица, где чиновники считают, что они цари и боги. А здесь мы все заодно.

Оны сказал это нарочно, чтобы напомнить Томасу, какую популярность завоевал у старожилов его предшественник, который, по их предложению, выдавал премии за каждое ружье, отобранное у мятежника. Многие до сих пор со смехом вспоминали случай с одним из первых награжденных: когда его спросили, действительно ли ружье снято с мертвого бандита, он в качестве доказательства тут же выложил руку убитого. А его, Томаса, чистоплюйство, если не сказать больше, словно в насмешку привело лишь к тому, что его отправили на передний край вместо человека, который благодаря своей кровожадности получил тёпленькое местечко в Рани Калпуре.

— По правде сказать, — признался Веннер, — я не очень-то верил слухам, что на их стороне есть какой-то белый. Об этом говорила вся страна, но я считал, что зря болтают. Боже праведный! Белый среди этих проклятых ублюдков, — вместе с ними стреляет из-за угла и насилует наших женщин!

Как уже не раз бывало, Томас обнаружил, что не разделяет чувства собеседника. Он невольно подумал, что только полная извращенность может заставить кого бы то ни было изнасиловать Чэрлотт Веннер. Подобные мысли — его бы просто линчевали, если бы могли о них догадаться, — часто приходили ему на ум; не мудрено, что за ним уже утвердилась слава человека скрытного, и это отталкивало людей.

— Ну так что же? — Веннер явно искал поддержки.

— Этот человек — динамит, — тихо ответил Томас.

— В каком смысле?

— С точки зрения пропаганды. Либо мы его используем, и тогда в воздух взлетят все планы бандитов, либо он взорвется у нас в руках.

Веннер несколько раз тупо моргнул и отрицательно покачал головой:

— Не нахожу. Не нахожу, что он важен для кого-нибудь, кроме нас. Наше право — знать, что изменник умрет, и не легкой смертью. Томас уже пожалел о своей болтливости.

— Кому еще он нужен? — не унимался Веннер. — Кучке красных мерзавцев? Так нам наплевать на их мнение. Им все равно никто не верит. Я бы и сам не поверил, если бы мне не рассказал субалтерн из отряда. — Он похлопал по кобуре на своем животе. — Пустите меня, Суэйна или любого из наших в военный госпиталь, и мы в две минуты решим эту проблему.

Томас рассмеялся, хотя отлично знал, что, издеваясь над отчаянной решимостью Веннера, наживет себе смертельного врага. Пистолет был для Веннера символом его принадлежности к братьям по оружию — пока в стране Чрезвычайное положение, он на равной ноге с любым белым. Там, на родине, он растворился бы в безликой, зараженной снобизмом массе мелкой буржуазии; здесь он прямо-таки герой газетных передовиц, защитник своих прав в чужом краю. Его фото даже попало в газеты, после того как неподалеку от своего бунгало ранил человека, который, возможно (поскольку никто не утверждал обратного), имел связь с повстанцами.

Томас сидел, лениво поглядывая на горящее злобой, костлявое лицо и не пытаясь поддерживать разговор, раз уж Веннера все равно не выживешь отсюда. Он, наверное, потому не терпит кое-кого из своих соотечественников и даже злорадно делит их на виды и подвиды, что из-за них ему трудно сохранить веру в дело, которому они все здесь служат. А он в него верит, хотя Веннера и ему подобных его взгляды испугали бы, пожалуй, ничуть не меньше, чем планы мятежников. Он верил в свое дело и в то же время понимал, что Чрезвычайное положение может помочь ему продвинуться по службе и даже каким-то образом оправдать занятую позицию, с которой он так промахнулся. Хотя он слегка гордился тем, что открыто высказал свое мнение и был сослан в Кхангту, но если его по-прежнему будут считать только идеалистом и не оценят практический смысл его протеста, его гордость будет сильно уязвлена. Томас знал, что он честолюбив, и пока честолюбие не толкнуло его на сделку с собственной совестью, оно лучшая гарантия его решимости отстаивать свои взгляды. О, он знал себя почти наизусть и считал, что опасность всегда таится именно в тех чертах характера, в которых не отдаешь себе отчета, — так люди, которых не сразу раскусишь, могут оказаться опасными; кстати, сюда относится и самодовольная уверенность, что видишь себя насквозь. Он был слишком умен, чтобы не знать себе цену, и давно понял, что миром правят люди ничуть не умнее его, и потому, несмотря на сегодняшнюю неудачу, довольно бодро смотрел в будущее.

Веннер сидел напротив, ссутулившись, широко расставив колени, и с такой силой сжимал стакан, точно прохлада от него через руки распространилась по всему телу; он так и влип в кресло и, казалось, готов был сразиться с любым, кто посмеет сдвинуть его с места.

Томас взглянул на часы. Обычно в этот час Лоринг, или Шэфер, или они оба были уже здесь, чтобы пропустить стаканчик перед обедом. Чем они там заняты вместе? Когда он строил свои планы, то всегда прежде всего заботился о том, чтобы эти двое не могли объединиться против него; кто-то из них непременно должен стать его временным союзником. По правде сказать, он столько усилий тратил на интриги против своих коллег, что просто не мог уделять должного внимания общему врагу.

Ветерок от вентилятора едва шевелил на лбу влажную прядь, поток воздуха с каким-то дурацким постоянством кружился на одном месте, и время скользило слишком быстро, чтобы можно было осуществить надолго рассчитанный план. Гиблый климат и гиблая страна: он бы пропал, если б не сумел обратить свой ум на себя, на свой внутренний мир, — как местные, одетые в желтое монахи, которые мудростью могли бы поспорить с любым европейским философом, а меж тем весь день только и делали, что сидели на корточках под солнцем, держа перед собой плошку для милостыни. Тут была своя опасность, но он вовремя предусмотрел ее и сумел избежать. Длительное молчание становилось все враждебнее и было особенно тягостно для Веннера. Он с облегчением услышал в коридоре шаги: шли двое, один ступал быстро и легко, походка другого была медленная и грузная.