Она встала и протянула ему руку, пытаясь соблюсти приличия. Заплаканное лицо и спутанные волосы мало помогали, но к счастью, Хани не знала, что выглядит как женщина, которая нашла и тут же потеряла любовь всей своей жизни.
– Да, я, – кивнула она.
– И я так понимаю, у вас есть все необходимые разрешения, и вы предупредили власти о том, что перекроете улицу?
Хани открыла рот… и закрыла. Никаких разрешений у нее не имелось. Конечно, заговорщики надеялись собрать людей, но человек сорок-пятьдесят, а не сотни. Приятно, спору нет, но акция набирала обороты. Проезжавшие мимо водители останавливались узнать, что происходит, а потом бросали машины и присоединялись к протесту. Устав от гудков, Нелл соорудила знак, приглашавший желающих принять участие в акции или воспользоваться объездом.
– Вы судебный представитель? – заревел кто-то, и все обернулись. Кристофер отодвинулся так далеко, как только смог, и размахивал свободной рукой, пытаясь привлечь внимание. – Я управляющий этого дома и требую…
Увы, его требования пропали втуне. Робин захлопал в ладоши и нараспев скомандовал:
– Пять, шесть, семь, восемь!
Затем раскрутил невидимое лассо и подал кому-то знак. Все девять его «учеников» тут же принялись танцевать, совершенно закрыв собой Кристофера, как бы тот ни старался высунуться. Толпа охотно присоединилась, и вскоре добрая половина присутствующих отплясывала у ограды под одобрительные крики резидентов.
Хани стояла, прижав ладони к щекам, и со слезами на глазах смотрела на подпрыгивающего Робина и его шевелюру. Поистине Гамельнский крысолов. И настоящий друг.
Офицер откашлялся.
– Итак, о разрешении…
Хани уже собиралась во всем сознаться, но тут загремел усиленный мегафоном голос Билли:
– Офицер Найджел Томсон! Чтоб мне пропасть! Да я тебя еще совсем мальцом помню. Твоя мать заведовала «Забегаловкой».
Полицейский прищурился, а потом расплылся в широкой улыбке, убрал блокнот, напрочь позабыв о всяких разрешениях, и сгреб старика в медвежьи объятия:
– Дядя Билли!
– Вообще-то я ему не дядя, – одними губами сказал хитрец Хани и подмигнул.
Глядя, как парочка идет обратно к полицейской машине, Хани выдохнула. Еще одна опасность миновала. После сегодняшнего дня ей понадобится длительный отдых в тихом месте, желательно на необитаемом острове, с холодильником полным шоколада и вина.
– Гм, Ханисакл, милая, – позвала Люсиль, вытягивая шею. – Это там что, фургон телевизионщиков?
Так. Похоже, мечтам о рае придется еще немного подождать.
– Трой Мастерс может пихать свой микрофон в мои штаны в любое время, -пробормотала Таша, пока три подруги наблюдали за появившимся из машины знаменитым корреспондентом круглосуточного новостного канала «Би-Би-Си».
Трой подошел к толпе и принялся болтать с протестующими.
– Ты слишком много смотришь американские шоу, – упрекнула ее Нелл. – Мы тут говорим «брюки», помнишь?
– О да, Нелли, я очень хорошо знаю разницу, – рассмеялась Таша.
– Да плевать, – вмешалась Хани. – Они хотят через полчаса взять у меня интервью, а мы все знаем, что ничего хорошего из этого не выйдет!
Нелл и Таша обменялись взволнованными взглядами.
– Ты, часом, косметичку не прихватила? – излишне небрежно спросила Таша.
Хани покачала головой. Утром ей было не до того.
– Лак для волос? Расческу? – спросила Нелл, оптимистично заправляя буйные локоны Хани ей за ухо.
– Нет. Ничего нет, и я понятия не имею, что говорить.
Мгновенье спустя Нелл собралась с мыслями.
– Где ключ от магазина?
Через пять минут содержимое Ташиной косметички разложили по прилавку, а сама Хани примостилась на стуле. Таша обошла ее, осматривая критическим взглядом.
– Ты особо не заморачивайся, – сказала Хани, вдруг почувствовав себя клиенткой салона, которую доверили накрасить вчерашнему ученику.
– Смеешься? – переспросила Таша, как обычно без обиняков. – Да ты похожа на любовницу Дракулы. Тушь по щекам смеха ради размазала?
Нелл покопалась в сумке и достала пачку влажных салфеток.
– Боюсь подумать, что станет, если их перестанут выпускать. На прошлой неделе пришлось срочно полировать ими телевизор, когда мама Саймона заявилась без предупреждения. – Легко проведя салфеткой по щекам Хани, она поджала губы. – Теперь вижу, о чем ты, Таша. Черт подери, Хани, ты что, сегодня рыдала?
Она потерла сильнее, но Хани сморщилась и отобрала у нее салфетку. Нелл взяла позолоченное зеркало на длинной ручке, в которое обычно смотрелись выбирающие ожерелья покупатели, и протянула Хани.
Та сама себя не узнала в отражении. Сходство, безусловно, осталось: те же черты, румяные щеки, которые теперь, стараниями Нелл, сияли как взлетные огни. А вот глаза… На Хани смотрела не девушка, а женщина. Хал не только сделал ее женщиной вчера на диване, она стремительно взрослела с их самой первой встречи.
В детстве Хани по воскресеньям ходила с мамой в церковь. Сейчас в памяти всплыли обрывки заученных строк: «Ребенком я мыслил, как дитя. Став взрослым, я оставил ребячество в прошлом».
Сегодня Ханисакл Джонс наконец распрощалась со своим ребячеством.
Забрав у Нелл зеркало, она положила его лицом вниз на прилавок и остановила Ташу.
– Не надо косметики, – тихо произнесла Хани. – И салфеток. Мне плевать, как я буду выглядеть. Важно, что я скажу. – На нее вдруг нахлынуло удивительное спокойствие. – Если сумею найти правильные слова, то появится возможность спасти дом. Это же замечательно, правда?
Нелл кивнула и сжала ее руку. Таша закатила глаза.
– Возможно, Трой Мастерс на досуге играет на пианино. Ну так, к слову.
Дрожа от волнения, Хани встала на указанное место рядом с корреспондентом. Оператор проверил свет и звук. Возле расположились Люсиль, Мими, Билли и старик Дон в футболке с военными наградами.
– Эфир через пять минут, – сообщил Трой, дружески улыбнувшись.
После стольких лет просмотра телепередач, Хани воспринимала его низкий тембр как голос давнего друга.
Она кивнула и с трудом сглотнула. Во рту пересохло. Оператор решил снимать поближе к магазину, с протестующими на заднем плане. Оставалось надеяться, что ее услышат и осознают масштаб акции. Даже сейчас продолжали подходить люди с импровизированными кандалами, прослышав обо всем по радио. Галстуки пользовались большой популярностью, равно как метры серебряной мишуры, которую кто-то из рабочих нашел в подсобке. Конечно, ею никого особо не привяжешь – даже детей, весело игравших на траве у ног родителей. Не в том суть. Можно было прицепиться просто полоской ткани, главное – посыл. «Мы все вместе, все до единого». От лент, тянувшихся к ограде от коляски с шестимесячным младенцем, до инвалидной коляски старика Дона, привязанной винтажным галстуком.
– Заткните кто-нибудь фургон с мороженым! – заорал оператор, и седовласый итальянец ринулся выключать музыку.
Узнав о протесте по радио, он приехал час назад и бесплатно раздавал мороженое детям. Наверное, расчувствовавшаяся Хани последнюю тушь слезами смыла.
– Одна минута, – предупредил оператор, и все расправили плечи.
Трой произнес на камеру вводную информацию о протесте, а затем повернулся с микрофоном к Хани:
– Мисс Джонс, вы ожидали, что акция привлечет так много людей?
Она улыбнулась.
– Мы, конечно, надеялись, но нет, я и подумать не могла, что столько народу захочет нас поддержать. Мы безмерно благодарны и надеемся, что владельцы дома задумаются о своем решении. Там живет более тридцати резидентов, и их пугает перспектива выселения.
Трой понимающе кивнул.
– Ваше будущее тоже под угрозой?
– Мое и многих других. Здесь трудится более пятидесяти человек. Но, честно говоря, дело именно в жильцах. Мы найдем другую работу, но что такое в девяносто лет оказаться на улице? Хотели бы вы подобного для своих родителей или бабушек и дедушек? – Хани чувствовала, как в жилах закипает кровь. Неожиданно нервозность в нужный момент придала ей сил. – Тут живут удивительные люди. Ветераны войны. Женщины, растившие детей под авианалетами. Поколение, вынесшее больше тягот, чем любой из нас. Разве нормально выбрасывать их на улицу, точно вчерашнюю газету, или пристраивать по чужим домам, как бродячих собак?