– А что, разве так можно?

– Шютка, – улыбнулся Сталин и негромко, дрябло рассмеялся. – Вы бизнесмэн, делайте то, что вам ближе. Ладно, поговорили – теперь пойдёмте ужинать.

За ужином мне кусок не лез в горло, но я пихал в себя еду насильно, делая вид, что очень проголодался и всё очень вкусно. Хотя и впрямь было вкусно, несмотря на то, что блюда вроде бы подавались без особых изысков. Иосиф Виссарионович шутил и смеялся, и даже заставил меня рассказать анекдот о нём, пришлось вспоминать самый нейтральный.

– Сталин разговаривает по телефону с Черчиллем: «Нэт… Нэт… Нэт… Нэт… Да… Нэт… Нэт…» Кладет трубку. Поскребышев спрашивает: «Товарищ Сталин, а в чем вы согласились с Черчиллем?» «А это он меня спросил, хорошо ли я его слышу».

Дядя Джо долго смеялся, а просмеявшись, признался, что слышит этот анекдот впервые и постарается его запомнить. А на прощание, уже на крыльце, наклонился к моему уху и негромко сказал:

– И спасибо, вам товарищ Сорокин, за сына. Если бы не ваше вмешательство в ход истории, одного из сыновей я мог бы лишиться.

В первый момент я не понял, о чём он, но спустя мгновение сообразил. Ах да, это же Иосиф Виссарионович про Якова! В том далёком, ещё довоенном письме на имя Сталина я упомянул, что его старший сын в самом начале войны окажется в плену, а в 43-м погибнет, бросившись на стальную проволоку концлагеря. Вот только какого – я тогда так и не вспомнил. Но упомянул, что в плену Яков вёл себя достойно. Вот сейчас Великий кормчий и вспомнил о том письме.

Варе о предложении Сталина я рассказал только на следующее утро. Накануне вечером, после возвращения с «Ближней дачи», не хотелось лишать её сна. Однако, к моему удивлению, Варя восприняла это известие скорее позитивно, чем негативно.

– А что, я все эти годы знаешь как тосковала по Одессе?! – негромко заявила мне суженая, чтобы не разбудить спящих в соседней комнате детей. – Мне эта Америка даром не была нужна, и если бы не задание партии и Правительства… Ты даже не представляешь, как мне было противно изображать леди на всех этих выходах в свет. Хотя все знали, что я до знакомства с тобой как бы работала официанткой, и помню все эти перешёптывания за спиной. Как-будто сами – потомственные аристократы.

Она фыркнула, сминая между ног свою половину одеяла, и положила ладонь мне на грудь.

– У тебя волосы уже седеют, – заметила она, грустно улыбнувшись.

– Надеюсь, только на груди, – хмыкнул я.

– Ну, на голове я тоже замечала седые волоски, а вообще, мне кажется, лёгкая проседь только придаст тебе благородства.

– По мне – его и сейчас хоть отбавляй.

Следующие десять, а то и все пятнадцать минут мы посвятили друг другу, а по их истечении потные, но довольные по очереди направились в душ.

Через час, уже позавтракав, я постучался в номер Стетсона, но ответа так и не дождался. Похоже, Саймон на всю ночь завис с Вишневской. У них там, судя по всему, отношения налаживались полным ходом. Ладно, семь футов ему в штаны, а я отправился на «Мосфильм», где меня дожидалось портфолио потенциальных актёров, имена которых я озвучил по телефону ещё до прилёта в Москву.

Памятуя, что Куравлёв и Варлей сейчас пребывают в совсем юном возрасте, я заранее продумал варианты замены. В итоге после долгих размышлений и прозвонов в СССР на роль Хомы Брута я предложил кандидатуру Юрия Никулина, в настоящее время работавшего в цирке в дуэте в Шуйдиным. А образ зловещей и очаровательной Панночки я предложил воплотить студентке актёрского факультета Киевского института театрального искусства Элине Быстрицкой, уже успевшей сняться в паре фильмов. Оба только начинали свой путь к будущей славе, причём Никулин пока был сосредоточен исключительно на цирке. По своим каналам я выяснил, что после войны из-за якобы отсутствия актёрских способностей Никулин не смог поступить ни во ВГИК, ни в ГИТИС. Знали бы эти экзаменаторы в приёмной комиссии, каких высот достигнет этот парень.

Фотопробы мне понравились, я тут же попросил уведомить актёров, что они утверждены на роли. По остальным ролям я предложил поработать приданному мне в качестве второго режиссёра некоему Адольфу Бергункеру.

– А массовку набирать будем из местных, – добавил я, глядя на обвисший нос своего помощника.

С ним же мы выбирали места для натурных съёмок «Вия». Церковь и хутор нужны были настоящие, а не макеты, хотя солидную часть предполагалось снимать в павильонах «Мосфильма». На натурные съёмки мне предстояло отправиться в компании Стетсона и остальных членов съёмочной группы, но без Вари и детей. У них была запланирована поездка в Одессу, к моей любимой тёще. Причём туда Варя и дети отправлялись по поддельным документам, а их маршрут из гостиницы на Киевский вокзал должен был напоминать уход от погони. Мало ли, вдруг за семьёй известного американского бизнесмена ведётся наблюдение.

Я же в данный момент был всецело сосредоточен выбором натуры. Заинтересовавшие меня фотографии я откладывал в отдельную стопочку.

Опа, знакомые места! Я держал в руках чёрно-белое фото церкви, на оборотной стороне которой было написано: село Зелёное, Гусятинский сельсовет, Тернопольская область. В памяти сразу всплыли события 43 года, когда я какое-то время партизанил на Тернопольщине, и где у нас с Варей впервые случилось ЭТО!

– Вот эта церквушка мне нравится, – сунул я снимок Бергункеру.

– Хорошо, тогда я сегодня же позвоню в Тернопольский обком партии, попрошу организовать встречу и размещение съёмочной группы.

– Кстати, когда будешь звонить, спроси, как там с бандеровцами, шалят или уже всех в расход пустили?

– Хорошо, и насчёт командировочных выясню…

– Все финансовые издержки я обязался покрыть из своего кармана, так что в этом плане можешь быть спокоен.

Н-да, фильм, конечно, обещал влететь в копеечку, согласно смете в пересчёте на советские деньги бюджет «Вия» должен был составить порядка 300 тысяч рублей. Но деньги уже перечислены, процесс запущен, заднюю включать поздно.

По возвращении в гостиницу я сказал Варе, куда собираюсь отправиться, и она взволнованно взяла моё лицо в свои ладони:

– Фима, почему именно туда, неужели нельзя было выбрать что-то восточнее?

– Церквушка приглянулась, места живописные, всё как-будто создано для съёмок «Вия». Да и националистов оттуда давно выкурили, так что волноваться не о чем, – приврал я для пущего спокойствия супруги.

Двое суток спустя самолётом из Владивостока прибыла долгожданная техника вместе с достаточно известным в Голливуде оператором Джеймсом Уонгом Хау. Тот наотрез оказался лететь отдельно от своих кинокамер, предпочтя сначала морское путешествие из Лос-Анджелеса во Владивосток, а потом самолётом до Москвы. Ещё день спустя утром я попрощался с Варей и детьми, которых у запасного выхода из гостиницы дожидался неприметный, мышиного цвета «Москвич», окна которого, тем не менее, задёргивались шторками.

А вечером того же дня один из вагонов поезда «Москва-Киев» полностью оккупировала наша съёмочная группа, которой предстояло создать первый советский фильм ужасов.

Глава VIII

В областном центре нас приняли радушно, с вокзала всю съёмочную группу повезли в лучшую местную гостиницу, заверив, что и в Зелёном нас готовы разместить. В тот же вечер меня, Стетсона, Бергункера, Хау, Никулина, Милляра и Быстрицкую повели в харчевню «Терноп╕ль».

Самую знаменитую Бабу-Ягу советского кино на роль старой ведьмы мне выделили без вопросов. Правда, Бабой-Ягой Милляр успел побыть однажды, в «Василисе Прекрасной». «Морозко» пока никто снять не удосужился.

В этой реальности он был на три года меня младше, однако все, включая меня, обращались к нему по имени-отчеству. Выглядел он и впрямь старше своих лет. Георгий Францевич, в свою очередь, оказался на редкость эрудированным, веселым и легким в общении человеком, так что в поезде скучать не пришлось.

Сейчас же, с дороги, мы с радостью приняли приглашение отобедать. Украинская кухня в её лучших проявлениях меня всегда радовала, а здесь принимающая сторона расстаралась на славу.