– Я решил всё же сообщить Толсону, вы с ним вроде бы в неплохих отношениях, он обещал направить в Синг-Синг своих лучших сотрудников, настоящих мастеров допроса, которые без пыток вызнают больше, чем если бы допрашиваемому загоняли иглы под ногти. Завтра они будут в тюрьме работать с Сальвадо, и я молюсь за успех предприятия.
– А уж как я молюсь… Вся надежда на парней Толсона.
Дальше у нас пошёл разговор о других делах. С открытием отеля-казино решили какое-то время повременить, хотя тот уже был готов принять первых гостей. Вдруг в ближайшие месяцы получится вытащить меня из тюряги, и если я лично перережу ленточку – это будет выглядеть куда символичнее, нежели без моего участия. Я сказал Варе и Стетсону, что в случае неудачи агентов ФБР с Сальвадо пусть не ждут, открывают с участием мэра, губернатора и привлечением СМИ, в общем, куражатся по полной.
А вот недельные гастроли артистов Ленинградской филармонии прошли «на ура» и, как вполголоса сообщил мне Саймон, у него «наладились отношения с миссис Вишнеффской». Он устроил ей отдельную экскурсию по Нью-Йорку, когда туда добралась советская делегация, особенно гостью восхитил Бродвей с его постановками и расположенный там же «Метрополитен-опера». Близости у них пока ещё не было, но подающая надежды советская певица уже смотрит на него влюблёнными глазами.
Ещё одна хорошая новость – приобретение контрольного пакета акций «The New York Times» компанией, которой пока руководила моя супруга. Правда, обошлось это удовольствие в 12 миллионов долларов, что изрядно опустошило наш бюджет, но выгода от такой покупки была очевидна.
– На финальной стадии переговоров миссис Бёрд проявила себя настоящим профессионалом, – выдал комплимент Саймон в адрес чуть зардевшейся Вари.
А затем мы со Стетсоном распрощались, а с Варей в специальной комнате с запирающейся снаружи дверью до утра остались наедине. Не думал, что мои чресла хранят в себе такой запас сексуальной энергии, я делал это, словно в последний раз, и под утро жёнушка выглядела обессиленной, но счастливой.
– Как бы после этой ночи нам не пришлось третьего рожать, – целуя меня на прощание, прошептала мне Варя на ухо.
– Почему и нет? Лично я не против.
– Ты что, я уже старуха…
– Я тебе дам – старуха! Ты ещё любую молодку за пояс заткнёшь.
Полный светлой грусти, всё ещё храня кожей тепло её пальцев, я отправился в библиотеку. Сегодня я собирался вплотную заняться переплётом.
Да-а, я в очередной раз убедился, что каждое дело нужно доводить до конца. Именно эта мысль пришла мне в голову, когда во время следующего визита – уже без Вари – Стетсон сообщил новость, от которой у меня едва глаза не полезли на лоб. Оказывается, правая рука Сальвадо и его официальный адвокат Мичел Мария Хименес каким-то чудом сумел выжить после того, как я распорол ему глотку, а на память о той ночи у него на шее, словно у Бендера после бритвы Кисы Воробьянинова, остался приличных размеров шрам. Правда, в отличие от Остапа Сулеймана Ибрагима Берта Мария Бендер-бея, прикрывавшего свой шрам длинным шарфом, мексиканец предпочитал сорочку с высоким воротником и галстук. Обитал он в данный момент там же, в Тихуане, но, словно паук, закинул свои сети и в Штаты, и, разумеется, в Колумбию, опутав по пути несколько стран Карибского бассейна. Именно Хименес, получив от своего босса весточку, взялся за разработку операции по подставе человека, засадившего Сальвадо в тюрьму, а его самого едва не отправившего на тот свет.
Всё это выяснили люди Толсона, раскрутившие Сальвадо на признательные показания. Подробностей Стетсон не знал, видно, рангом не вышел, но и того, что он мне сообщил, хватило для того, чтобы моё сердце перешло в галоп. Опять же, припёртый к стенке Кантор разговорился и сдал Хименеса, с которым поддерживал непосредственный контакт.
– Так что, мистер Бёрд, – с трудом сдерживая улыбку, заключил Стетсон, – не хочу бежать впереди паровоза, как говорит Галина, но, мне кажется, вы надолго в тюрьме не задержитесь. Потому, думаю, мы ещё немного задержимся с открытием отеля.
– Ты даже не представляешь, Саймон, как сейчас поднял мне настроение! Буду молиться за успех нашего предприятия. Поверь, нет ничего хуже, чем лишиться неволи, зная, что ты ничего противозаконного не совершал. Во всяком случае, того, за что тебя сажают.
Надо ли говорить, что последующие дни в ожидании новых вестей я не находил себе места. Это не укрылось ни от моего сокамерника, ни от Морриса, ни от Диксона. Невзирая на статус и ранг, всем троим в ответ на их расспросы я сказал одно и то же: моё дело приобретает новый поворот. Пока же больше никаких подробностей, так как по старинной русской традиции боюсь сглазить, да и вообще сам не знаю многих нюансов.
Три дня спустя меня в наручниках посадили в автобус и отправили на процесс по делу о моём избиении и убийстве Молчуна Лу. Я выступал в качестве как свидетеля, так и потерпевшей стороны, вторым свидетелем стал один из двух надзирателей, которые первыми прибыли на место разборки. По итогам судебного заседания Пабло Эстебан получил пожизненное, а отбывать срок его отправили на остров Терминал.
Подельники Пабло, которые всё никак не могли выбрать нового предводителя, моё возвращение встретили свистом и угрозами. Впрочем, подходить ко мне они опасались, в том числе и потому, что моей охраной с некоторых пор занимались не только надзиратели, бдительно следившие за передвижениями мексиканцев, но и люди Лански. Тот же Лука, несмотря на свои скромные габариты, показался мне вполне квалифицированным бойцом, да и умело припрятанная заточка всегда была при нём. Правда, постоянное присутствие Луки поблизости немного напрягало, но хотя бы в библиотеке я мог побыть один.
Между тем события набирали оборот, и новость об аресте Хименеса я узнал, как это ни странно, из пришедшего в библиотеку свежего номера «Los Angeles Times». Подробности ареста не разглашались, но я без труда догадался, что, коль адвокат сидел в своей Тихуане безвылазно, то фэбээровцам пришлось самим наведать к нему в гости и попросту выкрасть недорезанного ублюдка. Браво, мистер Толсон! Вот что значит настоящий, верный друг – как пелось в одной детской песенке. Никогда не думал, что буду так благодарен директору Бюро. Если выйду на свободу – с меня ящик самого дорогого виски.
Периодически Стетсон меня информировал о том, как проходит следствие. С большим воодушевлением я воспринял новостью о том, что Хименес под угрозой смертной казни сдал имя конкретного исполнителя, который и нож из моего дома выкрал, и прирезал несчастного Брейквика. К сожалению, взять его представлялось задачей нелёгкой, так как этот тип скрывался в одной из стран Южной Америки.
В середине марта 1952 года, буквально за несколько дней до церемонии вручения «Оскаров», на которые, как обычно, претендовали несколько моих фильмов, за мной в библиотеку пришёл надзиратель и велел двигаться к директору. Тот принял меня с широкой и немного грустной улыбкой. Даже похлопал по плечу.
– Итак, мистер Бёрд, у меня такое чувство, что вы и впрямь надолго у нас не задержитесь. Ваше дело отправили на доследование.
– Спасибо за хорошие новости, мистер Диксон!
– А завтра, – директор сделал торжественную паузу, – завтра вашими стараниями мы открываем комнату отдыха с телевизором, бильярдом и настольным теннисом. Несмотря на ужесточение режима после памятной вам истории мне удалось добиться разрешения на её открытие. Она будет открываться после ужина и закрываться перед отбоем.
– И это неплохая новость! Но на сколько же человек она рассчитана! – начал прикидывать я в уме.
– Нет-нет, всех скопом туда никто не пустит. Право посетить комнату будут иметь лишь те, кто соблюдает внутренний распорядок тюрьмы и сотрудничает с администрацией. А таких, к сожалению, пока не так уж и много. Но я рад, что вы входите в их число. И, знаете что, давайте прямо сейчас туда спустимся и вы сами оцените.