«Эх, шапочку бы невидимочку мне сейчас! — мечтал Сенька. — Надел бы я ее, стал бы рядом с немцем и посматривал, что он делает с золотом. Я все вижу, а Шульц меня и не видит. Он даже и не предполагает, что я рядом с ним стою и все наблюдаю да запоминаю».

Но шапки-невидимки только в сказках бывают, а сказка не быль — это Сенька давно знает, не маленький ведь.

Сенька начинал уже отчаиваться, на него порой стал находить страх и ужас: не разгадать им до пасхи секрета золотого рубина. А тогда не миновать ему с тятькою опять порки на конюшне: генерал свое слово сдержит.

«Буду тогда просить, чтоб секли меня одного, а тятьку не трогали. Я молодой, крепкий, выдержу и двойную порку, а тятька у нас хилый», — вздыхал Сенька.

Сенька настолько было упал духом, что перестал и думать о том, чтобы выход какой-то найти. Нет их, выходов этих, и все тут.

А выход-то и нашелся. К Сеньке пришла помощь оттуда, откуда он ее никак не ожидал.

Бывает иногда в жизни вот такое, что человек совсем отчаивается, думает, все пропало, опускает руки, а тут оказывается, что отчаивался он зря. Вспыхнет вдруг счастливая мысль, и человек догадывается, что делать нужно.

Сеньке помог Генерал.

Да нет же, не его превосходительство, не генерал Мальцев, а кот ангорской породы, по прозвищу Генерал. Так окрестили его рабочие за удивительное сходство его морды с обликом генерала Мальцева. Этот Генерал всегда жил в гуте, был тут за хозяина и важно прохаживался иногда по цеху. Удивительно, что и походка его напоминала походку самого Мальцева.

Свои кошки были везде: на фабрике, в конторе, на складах, даже в управлении были, не говоря уже о магазинах. Иначе от мышей и крыс спасу бы не было. Но то были простые кошки, обыкновенные, а этот, вишь, породистый, ангорский, пушистый, как хороший баран. Как он попал сюда, никто не знает, а только попал да так прижился, что возвращался в гутенский цех каждый раз, когда его пробовал кто- нибудь уносить к себе домой. А еще бы не возвращаться! Тут ему хорошо: зимой под ванной и горшковыми печами тепло и еды хоть отбавляй! Мышей много, и голубка на крыше можно сцарапать, да и рабочие его подкармливают — кто мяска кусочек даст, кто молочка нальет в хрустальные блюдечки и розетки. Чем не житье Генералу! И подраться было с кем. Когда другие коты пытались сунуть свой нос в его владения, Генерал так встречал их, что с пришельцев только шерсть летела клочьями.

Сенька хорошо знал этого Генерала, он частенько подходил к их печи, когда они с тятькой варили стекло и хрусталь. Он знал даже, почему он такой породистый: видимо, это сын кошки бухгалтера — он один водил такую породу кошек. А вот кто его сюда подбросил, Сенька в точности не знал.

Даниле Петровичу и Степану Ивановичу Генерал по душе пришелся; они всегда усмехались, глядя, как он важно выхаживает по проходу между их печами; они баловали его, как и другие мастера, подкармливали, если он крутился возле их ног.

А вот Сенька и Павлушка кота не жаловали. Они не раз видели, как Генерал жрал голубей. А для голубятников кошки, которые охотятся за их любимцами, так же ненавистны, как и ястреба. Сенька и Павлушка всегда косились на Генерала, называли его обжорой, голубиным кровопийцей и не прочь были запустить в него камнем или дать хорошего пинка под зад.

Вот этот-то ненавистный Сеньке Генерал и оказал ему такую услугу, что и сказать невозможно, — такую, за которую Сенька готов был простить ему все его грехи.

Вышел как-то Сенька на минутку из цеха, чтоб посмотреть на голубей, послушать, как они гуркуют на фабричной крыше, отдохнуть немножко. День был теплый, солнечный. И видит Сенька — гуркуют сразу штук пять голубей, ходят вокруг своих голубок и бормочут, бормочут… Постоят немножко, передохнут и опять за свое.

«Гурку-вар, вар, вар, вар! Гурку-вар, вар, вар, вар!»

Как же у них хорошо получается это гуркование!

Сенька стоит как зачарованный, глаз не сводит с голубей и слушает, слушает.

И туг он увидел, как из-за конька крыши показались сначала уши Генерала, потом вся голова. Генерал тоже глаз не сводил с голубей. Только у него была другая цель, чем у Сеньки: он пришел не слушать, а кушать. Глаза у Генерала горели, он смотрел на голубей и соображал, как бы это так сделать, чтобы подкрасться к ним незаметно? И ведь сообразил! Втянул голову свою обратно за конек крыши и исчез.

«А, разбойная твоя морда! Не удалось тебе полакомиться голубочком, сорвалось у тебя? Так тебе и надо!» — думает Сенька радостно.

Но радоваться Сеньке было рановато. Генерал не совсем исчез. Он вновь показался на крыше, только теперь там, где Сенька его и не ожидал: кот полз возле водосточного желоба, да так ловко прятался за ним, что Сенька не сразу его и Углядел, Генерал прямо сливался с желобом. И до голубей ему оставалось доползти совсем немного, каких-нибудь аршин пять.

— Да гад же ты этакий! Да я ж тебя сейчас так угощу, ты и жисти своей не рад станешь! — выругался Сенька и стал высматривать подходящую кирпичину, которой удобно было бы метнуть в разбойника.

И на его счастье такая кирпичинка ему тут же подвернулась под руку. Сенька и метнул ею в Генерала. В кота он, конечно, не попал: кирпичинка ударилась о крышу возле него, но напугал он его и голубей ужасно. Г олуби тут же снялись и перелетели на другую крышу, а Г енерал задрал хвост трубой и, метнувшись к слуховом} окну, исчез на чердаке.

А Сенька хохочет, так хохочет, как давно уже не хохотал: уж очень смешным ему показалось, как Генерал прыснул в слуховое окно.

И вдруг Сеньку осенило, он сразу умолк.

«Постой, постой, — говорит он сам себе. — А ведь это же крыша составного цеха. И слуховое окно почти над самой лабораторией Шульца. Да кто ж мне мешает самому-то забраться туда, залезть на потолок да просверлить дырочку, прямо над столом немца, и глядеть, как он сыплет в посудину золото или монеты кладет? Ведь он же нипочем не догадается, что я за ним подсматриваю, что у него кто-то над головою сидит! Эх, дурень я, дурень! Рукавицы у меня за поясом, а я их шукаю. Вот же у нас с тятькою выход, да еще выход-то какой! Надо только так мне туда прошмыгнуть, чтоб никто и не заметил».

Сенька стремглав побежал обратно в гуту, к своей Горшковой печи, к тятьке своему. Конечно, тятьке пока не нужно всего говорить, а то он еще отговаривать его начнет, скажет, что из этого опять ничего путного не получится. А вот лобзик и буравчик он у него попросит. Ну и отпросится у него завтра на часок-другой, как раз на то время, когда они Шульцу помогают шихту с раствором смешивать. У тятьки есть разный инструмент. Данила Петрович, как и многие другие мастера, любит в свободную минутку иногда дома смастерить что-нибудь: рамку для картинки какой, табуретку или еще что. И у него этих стамесок, рубанков, буравчиков, коловоротов, долоточек, пилочек и лобзиков и не перечтешь! Правда, он Сеньке не очень-то дает ими пользоваться — боится, как бы он их не изуродовал, но Сенька все же иной раз украдкой, а берет их и тоже кое-что мастерит.

— Тять, можешь ты уважить просьбу мою одну, а? — говорит Сенька, подойдя к отцу.

— Какую еще такую просьбу твою? — насторожился Данила Петрович.

— Мне нужен лобзик и буравчик. И еще чтоб ты завтра отпустил меня часика на два, когда Шульц будет смесь свою составлять. А ты ему один будешь помогать в это время.

— Да ты что это задумал? — еще более насторожился Данила Петрович.

— Сейчас я тебе ничего не скажу, но если ты разрешишь мне все это, то считай, что секрет золотого рубина у нас в кармане, — говорит Сенька отцу.

— В каком кармане? В дырявом? — горько усмехается Данила Петрович.

— Нет, не в дырявом, а в самом крепком будет. Разреши, тять, после не пожалеешь, спасибо мне скажешь. Я, кажется, нашел выход, подобрал верные ключи к Жульцу.

— Ох, парень, выйдут тебе боком эти ключи. Такой выход даст тебе немец, что ты волком взвоешь. Тебе, видно, мало того, что шишку он тебе подсадил да уши надрал, ты еще хочешь получить взбучку от него?