— Они все, батенька, сущие бандиты.
— Но почему так долго ведется бомбардировка?
— Приказано 70 снарядов.
— Зачем так много?
— А куда их деть? Все равно дальше не повезем. Мулы падают, стреляем для облегчения мулов {34}.
Ради своей главной цели — восстановления царской и помещичьей власти — Деникин не останавливался ни перед какими средствами.
Не является случайным, что в его штабе имелась группа лиц, которым было поручено изучить все способы убийства людей и представить по этому вопросу доклад. Судя по секретному докладу, в котором перечисляются «гуманные» способы убийства, эта группа «справилась» со своей черной задачей. В докладе перечисляются способы уничтожения людей:
«синильной кислотой;
впрыскиванием морфия;
удушение окисью углерода в особо приспособленной комнате;
вдыхание усыпляющего навсегда газа с устройством для такой казни особой комнаты по образцу парижской камеры для истребления бродячих собак;
электрическим током, способ, применяемый в США».
Красная Армия не дала возможности Деникину осуществить свои зловещие планы.
Трудное время
Красная Армия отступала. 31 августа советские войска оставили Киев. 20 сентября деникинцы захватили Курск, 6 октября — Воронеж, 13 октября — Орел. Страницы одесских деникинских и буржуазных газет пестрят заголовками: «Жмеринка в наших руках», «Прорыв на большевистском фронте», «До Москвы — 500 верст», «До Москвы — 300 верст», «В бинокль уже видна Москва». Американская газета «Нью-Йорк Таймс» писала в те дни: «Добровольческая армия врезалась в самое сердце Советской России. Уже видны златоглавые верхушки московских колоколен».
В этот период в Одесском партийном комитете возникли споры о методах борьбы. Леонид Тарский, Александр Гордон и Павел Китайгородский давали неправильную оценку сложившейся обстановке. Они утверждали, что наступила долгая ночь реакции, что господство Деникина на Украине задержится надолго. По их мнению на Украине отсутствует достаточная пролетарская база, на которую должна опираться Советская власть. Этим объяснялось и отступление Красной Армии. Тарский и Гордон считали, что надо временно отказаться от «чистой» формы Советской власти и осуществить что-то «среднее» между диктатурой пролетариата и петлюровщиной {35}.
Большинство членов комитета не разделяло этих взглядов.
— Мы на грани нового подъема и побед,— говорила на одном из заседаний комитета Елена Соколовская.— Скоро Красная Армия, энергично поддержанная украинскими рабочими и крестьянами, прогонит врага к морю, и там он найдет свой конец. Наша задача — идти в рабочую и крестьянскую среду, к солдатам-белогвардейцам и разъяснять им неотвратимость краха деникинщины. Свернуть агитацию — это значит превратиться в кроликов, которых с удовольствием проглотит деникинский волк.
Дискуссия обычно заканчивалась выступлением Елены Соколовской. Она глубоко анализировала все высказанные точки зрения, показывала несостоятельность одних взглядов и жизненность других. Соколовская обладала удивительной способностью органически сочетать местную практику с общепартийными задачами, четко определять пути и методы деятельности подпольной коммунистической организации. Работнику, который увлекался широкими планами и ставил невыполнимые задачи, Соколовская резко бросала: «Вы руководствуетесь не расчетами, а личными чувствами» и убедительно показывала нереальность его планов.
«Больше всех Гордону и Тарскому доставалось от Елены [14] и Нюры [15]. Жалко было смотреть на этих в общем-то очень хороших, честных работников. От их «теории» оставалось только «мимолетное видение». Да они и сами потом признали свои ошибочные взгляды» — писал об этих политических спорах Логгинов.
Правильная оценка утверждений Гордона и Тарского имела принципиальное значение. От этого зависела тактика большевистской партийной организации. Если бы победили взгляды меньшинства, рабочий класс Одессы был бы уведен в сторону от революционной борьбы с Деникиным {36}.
Общегородской комитет продолжал укреплять районные комитеты и заводские коммунистические ячейки. На 25 предприятиях уже работали уставные партийные организации, где регулярно проводились партийные собрания {37}. На других заводах действовали партийные группы. Аресты, проводившиеся белогвардейской контрразведкой в октябре, почти не затронули заводские комячейки.
Глубокая конспирация и пролетарская спайка помешали провокаторам проникнуть в рабочие коллективы. На отдельных заводах аресты продолжались.
Комитету пришлось много внимания уделять коллективу судоремонтного завода РОПИТ. Здесь работала сильная подпольная организация, во главе которой находились рабочие-большевики Григорий Смагин и Яков Морозов. В цехах имелись партийные группы. В котельном цехе подпольную работу вели Владимир Рудницкий, Степан Дзикунов, Григорий Мельничук. В модельном цехе работали Степан Коскин, Владимир Чумаченко, Кузьма Зимбровский, Григорий Сапельников. Василий Петрович и Василий Филюшкин работали в плотничьем, а Никита Позняков и Петр Кругликов — в малярном цехе{38}.
На заводе пользовались влиянием меньшевики и эсеры. Часть кадровых и особенно сезонных рабочих и служащих находилась в плену соглашательской идеологии.
Еще до прихода белогвардейцев в Одессу меньшевикам удалось провести митинги в заводоуправлении и в отдельных цехах, на которых высказывались антисоветские взгляды.
Заводская партийная ячейка находилась в сложных условиях: будучи в подполье, она не могла открыто выступать против взглядов и действий соглашателей. Меньшевикам иногда удавалось привлечь на свою сторону и отдельных кадровых рабочих. Так, с помощью соглашателей деникинцам удалось уговорить слесаря Николая Петрова и котельщика Федора Шевченко войти в делегацию для осмотра бывшего помещения ЧК, в котором белогвардейцы демонстрировали мнимые «зверства» большевиков.
Примечательно, что оба «делегата» с треском провалились на собрании рабочих завода, где они сообщили о всем виденном в здании ЧК.
— Чем вы можете доказать, что в здании ЧК находились расстрелянные рабочие и крестьяне?— спросили
у Петрова и Шевченко.
— Вот видите этот мундштучок, простой, кто с него курил? Я нашел его в кармане расстрелянного,— отвечал Шевченко.
— А вот видите крестик? Я его снял с трупа крестьянина,— отвечал Петров.
— А не мог кто-нибудь вложить мундштук в карман расстрелянного и повесить крестик на труп!— спросил старший станковой плотничьего цеха Алексей Винниченко.
«Делегаты» ответили:
— Нет, нам сказали, что трупы привезли с крестиком и мундштуком.
— Откуда привезли? Вы же говорили, что эти трупы остались в помещении ЧК после ухода большевиков? — снова спросил Винниченко.
Ответа не последовало — Шевченко и Петров растерялись.
— А как вы установили, что видели трупы расстрелянных именно большевиками? А может, их застрелил кто-нибудь другой? Может, налетчики? — спросил один рабочий, хотя остальные поняли, что он хотел сказать — «не белые ли»?
Петров и Шевченко в один голос заявили:
— Это дело рук ЧК. Нам так сказали.
Все было настолько шито белыми нитками, что рослый котельщик Архип Демянко, стоявший рядом с трибуной, не выдержал и бросил в лицо горе-делегатам:
— Эх, вы! Комиссия! Видно, шо Гапка млинці пекла, бо ворота в тісті. І брехати до діла не вмієте.
Рокот одобрения пронесся по заводской площади. Присутствующие понимали, что все эти «ужасы ЧК» — фальсификация.