Я сижу на раскладном стуле в окружении своих одноклассников. Они смеются, обнимаются и говорят, что будут скучать после расставания. А думаю лишь о том, что меня долго не было, но никто из них по мне не скучает.

Я знаю, Эбби сидит где-то сзади, рядом с теми, у кого фамилия начинается на «Р» или «С», и задаюсь вопросом, смотрит ли она на меня. Думает ли обо мне. Мне хочется обернуться и поискать ее. Взглянуть на нее. Но если она посмотрит на меня, как все остальные – будто меня и вовсе не существовало, – то я этого не переживу.

В сторону Блейка я тоже не смотрю, хотя догадываюсь, где он сидит в этом море фиолетовых выпускных шапочек и мантий. Я не видела его с уличной ярмарки на прошлой неделе.

С катастрофы на прошлой неделе.

Одна из моих одноклассниц стоит у микрофона и, сверкая белоснежной улыбкой, говорит о будущем, возможностях и о том, что мы можем все свои мечты воплотить в жизнь.

Это ложь. Судьбы некоторых предрешены с младенчества. Некоторым не дано шанса на будущее. Они получают лишь тьму и украденное детство. И это разрушает их жизнь навсегда.

Церемония длится словно целую вечность. Имя за именем. Вспышки фотоаппаратов и аплодисменты. Неужели это для всех большое событие? Неужели выпускной кажется им поворотным моментом в жизни или хоть чем-то значащим?

Он ничего не значит. Просто выдача листка бумаги.

Когда встает мой ряд, мне хочется сбежать. Я больше не одна из них. Кажется неправильным идти за Вероникой Мастерсон и Виком Мэтьюсом. Мне здесь не место.

Когда подходит моя очередь, я поднимаюсь на сцену и протягиваю руку за свертком бумаги. Директор кивает на фотографа, и тот делает снимок.

Я не улыбаюсь.

Только собираюсь вернуться на свое место, как вдруг замечаю ее.

Мою маму. Она смотрит на меня своими ярко-голубыми глазами. Ее светлые волосы ниспадают на лоб, отбрасывая тени на лицо, но я знаю, что она смотрит на меня. Мы неотрывно глядим друг на друга. Она пришла. Не могу поверить, что мама здесь. Смотрит на меня. Поддерживает, как некогда на моих соревнованиях по бегу.

Я замираю. Я не разговаривала с ней как минимум месяц. В последний раз это был короткий неловкий звонок. С тех пор она со мной не связывалась.

Мы чужие друг другу. И все же она здесь. Это что-то значит. Я что-то для нее значу.

Директор подталкивает меня вперед, разрушая момент, и я ухожу, но все еще чувствую на себе ее взгляд.

Зачем она пришла? Хочет поговорить? Или забрать меня домой, подальше от Коннора?

Нужно убираться отсюда. Не хочу, чтобы она нашла меня после официальной части и попыталась убедить бросить Коннора. Не хочу повторять один и тот же разговор снова и снова. Не хочу защищать себя и его. Это отнимает слишком много сил. Даже я понимаю, что мои оправдания звучат неразумно и глупо, мне никогда ее не переубедить.

Она никогда его не поймет. Она никогда не поймет нас. Я ненавижу тон, с которым она говорит о Конноре.

Не хочу ее сегодня выслушивать.

Вместе с потоком учеников возвращаюсь к своему ряду, но, когда они поворачивают, я иду дальше. Все пялятся на меня. Перешептываются. Им интересно, что я делаю, только мне объясняться нет смысла. Они все равно никогда не поймут.

Поэтому я просто продолжаю шагать, мимо последних рядов и к выходу. На улице меня ослепляет свет солнца, и я прикрываю глаза. Спотыкаюсь о бордюр и падаю на колени. Не успеваю ничего понять, как к горлу подкатывает желчь и меня тошнит на траву, прямо возле дверей. Глаза щиплет от слез, горло саднит от рвоты.

Так меня и находит Коннор. Он всегда меня находит. Убирает мои волосы с лица и тихо ждет, пока я соберусь с силами. Он привык к миру боли и знает, как себя вести в тот или иной момент. Когда нужно что-то сказать, а когда лучше помолчать.

– Давай уйдем отсюда, – прошу я. Не хочу, чтобы меня видели в таком состоянии. Не хочу, чтобы знали, как я расклеилась.

Коннор помогает мне подняться, и мы уходим, оставляя взрывающийся аплодисментами зал позади.

Это ненастоящий мир. Реальный мир здесь, за дверьми этого зала.

Мой мир.

6 июня

9 месяцев, 7 дней

Сегодня на набережной проходит уличная ярмарка. Мы с Коннором идем туда поесть яблоки в карамели и посмотреть всякие вещички. Делать покупки мы не собираемся, но можно на все поглазеть. Подобные дни идеальны. Ленивые и оторванные от реальности, можно забыть о том, кто ты есть, и притвориться другим человеком.

Сегодня солнечно, это первый по-настоящему жаркий день лета, и мне не терпится провести его с Коннором. Еще не знаю, чем мы займемся вечером, но я что-нибудь придумаю, лишь бы разделить с ним каждую свободную минутку.

При виде ассортимента бейсбольных карточек у Коннора разбегаются глаза, и я отхожу к палатке с масляной живописью. Здесь выставлено множество картин, и они все потрясающие. Изображения лошадей, коров, гор и океанов – каждой природной красоты, которую только можно представить. Я теряю счет времени, рассматривая их. Реальный мир меркнет, пока я изучаю яркие цвета.

Но все становится серым, когда раздается его голос.

– Привет, незнакомка.

Блейк. Мое сердце подскакивает к горлу, то ли оттого, что я давно не виделась с парнем, то ли потому что у соседней палатки спиной к нам стоит Коннор.

Блейк хорошо выглядит: бейсбольная кепка на темных волосах подчеркивает выразительность карих глаз. Рассматривая его, я вспоминаю тот день, когда мы вместе бежали по лесу, снова и снова проигрываю в голове этот момент и пытаюсь сдержать панику.

– Привет. Эм, слушай, сейчас не самое подходящее время, ладно? – шепчу я. Звучит нелепо. Даже для меня.

И Блейк знает, почему я так себя веду. Он выпрямляется и озирается по сторонам, ища в толпе своего противника.

Словно по сигналу Коннор оборачивается и встречается с ним взглядом. Его пальцы соскальзывают с бейсбольных карточек, он резко засовывает руки в карманы и размашистым шагом подходит к нам быстрее, чем я успеваю придумать выход из ситуации.

– Какого черта ты здесь делаешь? – громко спрашивает Коннор. Слишком громко. Все окружающие его слышат. Я чувствую на себе их взгляды.

Эти люди осуждают меня. Все так делают.

– Ничего, мужик. Просто разговариваю со старым другом.

– Я предупреждал тебя держаться от нее подальше.

Блейк заламывает бровь. Он выглядит одновременно раздраженным и позабавленным, будто Коннор не представляет для него угрозы.

– Насколько я знаю, ты мне не командир.

С моего лица сходит краска, сердце стучит так громко, что я едва различаю их слова. Порываюсь подойти ближе, встать между ними, но Коннор преграждает мне путь. Неужели он думает, что меня надо защищать от Блейка? А может, от своих же кулаков, если решит пустить их в ход?

– Отвали, приятель, – рычит Коннор.

Он несколько крупнее Блейка, но я знаю, что тот сейчас в отличной форме. Это видно по натянутым мускулам его рук и ног, когда он сжимает кулак – скорее для защиты, чем для нападения.

– Мне не нужны неприятности, – заявляет Блейк. Я знаю, что это правда. У него нет причин лезть в драку. – Я просто хочу с ней поговорить.

– Время разговоров закончено.

Блейк делает шаг назад, но не уходит. Вот только на этот компромисс Коннор не согласится. Коннор не идет на компромиссы.

– Ты не понимаешь, что творишь с ней, – не сдается Блейк. – Ты все у нее отбираешь.

– Я бы сказал, это не твое собачье дело.

Блейк издает какое-то утробное рычание, будто пытается подавить желание замахнуться и врезать Коннору по лицу. Меня удивляет эта реакция. Удивляет, что Блейк способен на такую ярость. Но затем он вновь грустнеет и качает головой.

– Ты разрушаешь ее. Разве ты этого не понимаешь? До встречи с тобой она была совершенно другим человеком.

Не в силах больше это выдержать, сажусь на бордюр. Не хочу, чтобы люди решили, будто я с ними. Мне не нравится видеть жалость или любопытство в глазах прохожих, когда они притормаживают, чтобы насладиться драмой, словно это какое-то прикольное телешоу, а не моя гребаная реальность.