Однако Коннор просто продолжает смотреть на меня с этим мерзким выражением в глазах, внутри меня что-то щелкает, и я толкаю его. Сильно. Он не успевает среагировать. Оступается и падает на стекло, раня ладонь.

Я застываю от шока. Не понимаю, как могла такое сотворить. Не понимаю, как потеряла контроль после месяцев молчаливого повиновения. Я стою с округлившимися глазами, в то время как во мне поднимается страх, сковывая желудок и горло.

Мне не следовало этого делать.

Коннор молниеносно вскакивает и снова нависает надо мной. Я отступаю, но лишь ударяюсь головой о стену. Теперь виски пульсируют под стать бешено колотящемуся сердцу.

– Тебе не следовало этого делать, – произносит он, вторя моим мыслям. Голос спокойный. Ровный. Убийственный. Лучше бы он вышел из себя.

Потому что сейчас Коннор планирует, обдумывает свой следующий шаг.

А затем он отворачивается и выпускает монстра наружу.

Первым в ход идет наполовину съеденный ужин, который пролетает через комнату и растекается красным пятном по стене. Следом стул проносится всего в нескольких дюймах от моей головы.

Кровь из пореза на ладони Коннора въедливо капает на ковер.

– Почему бы тебе просто меня не возненавидеть?

Он не ждет ответа. Тупо разрушает это место. Схватив пульт, запускает его через всю комнату в зеркало, и оно покрывается паутиной трещин.

А я думаю лишь о семи годах неудач. Словно это имеет значение, словно у нас она вообще была, эта удача.

– Ты достойна лучшего! Ты слишком хороша для всего этого!

Он хватает лампу, и вот она уже вместе с проводом летит через комнату.

Все заканчивается так же быстро, как и началось. Коннор молча опускается на пол. Ни слез, ни криков, ничего. Он опустошен.

Я прохожу через весь этот хаос, ложусь рядышком и кладу голову ему на колени. Кажется, он меня не видит. Взгляд стеклянный. Он просто перебирает мои волосы одной рукой, я закрываю глаза и пытаюсь забыться.

Мы идем по пути без счастливого конца, и уже слишком поздно повернуть назад.

14 мая

8 месяцев, 14 дней

В городскую кофейню, где я торчу в очереди, ожидая свой заказ, заходит Эбби. От одного взгляда на нее у меня сводит желудок. Почему эта встреча не произошла в другой день? Когда бы я, приняв душ и нарядившись во что-то яркое и милое, смеялась, стоя вместе с Коннором.

Но это всего лишь я. Уставшая после очередной тяжелой ночи Коннора. Покупаю кофе – хотя он мне даже не нравится – для того, чтобы кофеин помог продержаться на экзаменах.

И теперь не остается ничего другого, кроме как ждать, когда подойдет Эбби. С робкой улыбкой на лице она долго разглядывает меня, а затем спрашивает:

– Как ты?

Она и так это знает. Видит. Неужели ей нужно, чтобы я произнесла это вслух? Чтобы призналась, как я устала, напугана и измождена?

– Хорошо.

Ложь. И она это знает, но не перечит.

– Здорово.

Мне хочется обнять ее. Выйти с ней под руку из «Старбакса», сесть в ее машину и уехать куда угодно. Притвориться, что ее жизнь – это и моя жизнь. Я могла бы жить, как она. Точно знаю. Жить в мире, где родители сидят за обеденным столом и спрашивают, как прошел день, где они поправляют тебе одеяло перед сном, а ты раздраженно закатываешь глаза, хотя втайне радуешься этому.

– Мама спрашивала, почему ты к нам больше не заходишь.

Передо мной ставят кофе. Можно просто уйти. Не обязательно ей отвечать.

– И что ты ей сказала?

– Потому что ты меня ненавидишь, – произносит она обыденным тоном. Словно эти слова для нее ничто.

– Я тебя не ненавижу. – Мой голос едва отличим от шепота.

Изучаю ее лицо, чтобы понять, неужели она действительно так считает. Это ведь я отказалась от нее, а не наоборот. Это я игнорировала ее звонки и едва кивала в школьных коридорах. Плохая роль отведена мне. Эбби не сделала ничего, чтобы заслужить ненависть.

Вместо ответа она молча ковыряет свои ногти, и мы стоим в тишине – две старые подруги, которым больше нечего сказать друг другу.

– А Коннор? Как он?

И это она тоже знает. Эбби знает, кто он, и этого достаточно.

– Хорошо.

Хорошо. Все хорошо. Очередная ложь. Не знаю, почему я продолжаю упрямо твердить это.

Эбби начинает уходить.

– То есть…

Сама не знаю, что хочу сказать. Не знаю, почему ее остановила.

Эбби поворачивается ко мне и впервые смотрит в глаза.

Она видит, кем я стала, жалеет меня. Тишина между нами осязаема, тягостна, и нам больше не нужно ничего говорить, мы и так знаем все, что осталось невысказанным.

И тут Эбби меня обнимает. Объятие длится на несколько секунд дольше положенного, и, закрыв глаза, я растворяюсь в нем. Уже много месяцев я не ощущала себя в такой безопасности, как сейчас.

А затем, больше не взглянув на меня, она уходит.

Эбби – настоящий друг. И мне бы хотелось ее вернуть.

7 мая

8 месяцев, 7 дней

Мне кажется, я беременна. Не представляю, как это произошло и что теперь делать. Весь день я бегаю в туалет при малейшем спазме внизу живота, надеясь, что это месячные, но нет.

Мы же были так осторожны…

Прежде чем сообщать Коннору, мне нужно убедиться на сто процентов. У него и так ворох нерешенных проблем. Нельзя сейчас вешать на него еще и это. Он просто не справится.

В школе я никак не могла сосредоточиться – все высчитывала дни на пальцах, в тетрадях, но результат оставался прежним. У меня двухдневная задержка.

Этого не может быть. Это все разрушит. Станет последней каплей. Наверное, кто-то в состоянии справиться с такой проблемой. Но не мы. Не сейчас.

На физкультуре было хуже всего. Мы играли в баскетбол, но после того, как в меня третий раз попали мячом, я ушла, сославшись на плохое самочувствие.

И это правда. Мне реально дурно. Не знаю, то ли дело в беременности, то ли в моих переживаниях по этому поводу. В любом случае, я испытываю слабость и тошноту. Мне нужно прилечь. Спрятаться в какой-нибудь темной дыре, где меня никто не найдет.

Нам нельзя заводить ребенка. Не сейчас. Не в этом мире. Сперва нужно все наладить. Научиться заботиться о самих себе, а Коннору – контролировать свой гнев и быть счастливым. Забот хоть отбавляй.

Я ухожу перед шестым уроком. Когда выезжаю с парковки, из-под колес моей маленькой машины разлетается гравий. Охранник это замечает и записывает мой номер, но мне плевать. Меня точно накажут, оставят после уроков. Звучит так глупо, так по-детски. Они вправду думают, что меня это волнует?

Еду в соседний город Абердин, чтобы найти аптеку, где меня никто не узнает. Мне так стыдно, хотя я уже совершеннолетняя. Могло быть и хуже. Но все кажется таким неправильным.

Я покупаю сразу три теста – для полной уверенности. Не хочу возвращаться сюда, если одного будет недостаточно. Не хочу, стоя на кассе, молиться, чтобы продавец выдал непрозрачный пакет. Ненавижу каждую секунду происходящего.

Живот сводит до боли.

Этого не может быть. Это все испортит. Погубит меня, сломает Коннора и разозлит маму. Она наверняка меня возненавидит.

Припарковавшись у «Макдональдса», сижу и пялюсь на эти дурацкие золотые дуги. Они выглядят так ярко и весело – складывается впечатление, будто они надо мной насмехаются.

Не могу пошевелиться. Осталось только зайти внутрь и сделать тест. Если результат окажется положительным, это все изменит. Мне с этим не справиться. Это будет означать, что моя жизнь действительно кончена. Это будет означать, что я больше никогда не стану прежней. Никогда не стану той, кем когда-то была.

И мне придется сообщить о беременности Коннору. Не думаю, что смогу это сделать. Не думаю, что смогу взвалить на его плечи такой груз, когда он и без того завяз в проблемах. Не хочу увидеть разочарование и отчаяние в его глазах, а они точно появятся. Ребенок не заслуживает такой реакции, не заслуживает того, что я испытываю сейчас – величайший ужас и страх. Ребенок должен стать счастливой новостью, а не предвестником конца.