Развернувшись, Коннор кулаком бьет в стену, и на идеальном свежевыкрашенном гипсокартоне появляются большие круглые дыры.

Когда-то он пообещал, что не будет так со мной обращаться. Не могу поверить, что повелась на это.

Я в ужасе, нет сил стоять. Сползаю на пол, сворачиваюсь калачикам и утыкаюсь лицом в пахнущий шампунем коврик.

И начинаю плакать. Слезы льются ручьем, и я не могу их остановить. Коннор затихает, когда слышит всхлипы.

Не знаю, что он делает, я не смотрю на него, но чувствую где-то рядом.

А потом Коннор подходит и прижимает меня к себе той самой рукой, которой недавно был готов наносить удары. Он заключает меня в объятия, но желания ответить тем же не возникает.

– Извини, сам не знаю, что творю. Мне очень жаль.

Я лишь громче рыдаю. Ненавижу, когда он такой.

Я безумно его люблю.

Но иногда я его ненавижу.

30 августа

Один год

Его шаги на ступеньках становятся все громче и громче, я панически отодвигаюсь назад, пока не упираюсь в кровать. Понимаю, что деваться некуда, и прислушиваюсь.

Он дергает за ручку, но дверь не поддается.

Достает из кармана ключи. Несмотря на шум дождя, я слышу, как они бренчат и звенят, пока он вставляет их в замок.

В ожидании прислоняюсь к кровати. Знает ли Коннор, что я еще здесь? Может, он решил, что я закрыла квартиру и ушла.

И все же какая-то часть меня отчаянно желает, чтобы дверь открылась, он подбежал ко мне, заключил в объятия и заставил боль исчезнуть. Он мне нужен. Я хочу спрятать лицо у него на груди, заплакать и позволить ему стереть мои слезы.

Коннор отпирает замок, ручка поворачивается, но дверь не открывается. Он прекращает свои попытки и стоит в тишине – наверняка догадался, что я закрылась на засов.

– Энн?

Я могу определить его настроение по тому, как он произносит мое имя. Гнев уже ушел, растворился так же быстро, как и появился.

– Любимая? – неуверенно зовет Коннор.

Он больше не имеет право называть меня любимой. И то, что он позволил себе это, вызывает во мне чувства злобы и горечи.

– Дорогая, я знаю, что ты там. Здесь твоя машина.

Черт.

– Энн, прости меня. Я сам не понимал, что делаю. – Его голос дрожит, как у ребенка. Он знает, что зашел слишком далеко. Всего час назад он выглядел таким грозным, а теперь разговаривает как маленький.

Я подтягиваю колени к груди, опускаюсь на них лбом и начинаю напевать себе под нос.

Я не могу встать и открыть дверь.

Не могу.

Тогда почему мне так сильно этого хочется? Почему я поступаю так из раза в раз?

Я больше не чувствую себя равной ему. Я – его половой коврик, его груша для битья.

Это произошло постепенно, шаг за шагом. Я не могу назвать точной даты, когда все так изменилось, потому что это случилось не в один момент.

Сколько бы я ни оглядывалась назад, сколько бы ни пыталась понять. Нет никаких «до» и «после». Есть только год принятых решений.

И вот я здесь, сижу на полу, боясь открыть дверь человеку, которого люблю больше всех на свете.

Возможно, если я буду и дальше его игнорировать, он уйдет, и мне не придется делать выбор.

Может, я просто останусь здесь навечно.

10 марта

6 месяцев, 10 дней

Уже поздно, но нам не спится.

Мы лежим бок о бок в кровати, переплетя пальцы рук. В новой квартире Коннора холодно, но, чтобы отрегулировать отопление, нужно вылезти из нашего теплого гнездышка. Делать этого совершенно не хочется, поэтому мы лишь теснее прижимаемся друг к другу, закутавшись в одеяло по нос.

– Однажды я заработаю столько денег, что смогу оставлять отопление включенным на всю ночь. Ты будешь вылезать из кровати, когда захочешь, и не мерзнуть, – произносит он.

Я ухмыляюсь.

– А ты сделаешь ту штуку с подогревом пола – когда древесина нагревается, и можно ходить босиком?

– Ага. И куплю большой дом. Такой большой, что ты сможешь уйти на другую половину, если я начну действовать тебе на нервы.

Игриво толкаю его плечом. Я знаю, что он шутит. Коннор никогда не действует мне на нервы.

– А как насчет отпуска? Я хочу поехать в Европу.

– Обязательно. Мы проведем там три месяца и побываем в каждой стране. Поднимемся на Эйфелеву башню и прокатимся по каналам Венеции. Тебе не захочется возвращаться.

Я улыбаюсь, представляя эту картинку. Однажды наша жизнь действительно станет такой. Мы со всем разберемся и забудем о беспокойных временах.

Все будет идеально.

– Что ты во мне любишь? – спрашиваю я. Сегодня мне хочется нежных слов, чтобы смаковать это воспоминание, держать его при себе, пока приходится преодолевать трудности.

– Все, – повернувшись, отвечает Коннор, и целует меня в нос. – Твою улыбку. Ты хоть представляешь, как часто улыбаешься? Для меня это редкость. Я к такому не привык. Твой смех. Как ты разговариваешь. Знаешь, ты очень болтливая. Просто до невозможности.

Я смеюсь и снова игриво толкаю его плечом.

– И ты умная. Ты ведь собираешься поступать в колледж, да? Я никогда ничего такого даже не планировал, а для тебя это само собой разумеющееся.

Я открываю рот, чтобы возразить, но тут же его закрываю.

Я забыла обо всех крайних сроках подачи заявок и пока ничего ему не сказала. Нет, это ложь. Я не совсем забыла. Я просто так сосредоточилась на Конноре, что учеба отошла на второй план. Какой смысл подавать документы, когда мне ненавистна сама мысль о том, что придется его оставить? Я подумывала провести пару лет в местном колледже, а затем, когда Коннор сможет поехать со мной, поступить в университет, отказаться от общежития и вместе с ним снимать квартиру.

Сейчас даже местные колледжи – это слишком. Не хочу об этом думать.

И не думаю. В общем, такие дела. Я просто выбросила из головы эти мысли, решив сосредоточиться на том, что передо мной – нашей сильной, прекрасной любви. Вот что сейчас для меня важнее всего. Важнее, чем колледж.

Но ничего из этого я ему не говорю. Это испортит момент.

– И как ты относишься к людям. Таким, как я. Ты не осуждаешь, как большинство. Ты видишь в людях хорошее и даешь им шанс. Ты в них веришь. Думаю, для меня это самое ценное.

Сжимаю его руку. Иногда он может быть таким милым.

– Твоя очередь, – говорит Коннор.

Я ухмыляюсь и бросаю на него многозначительный взгляд.

– Я не об этом, – отдергивает он. – Скажи, что ты во мне любишь.

– Я поняла, но, мне кажется, кое-что другое было бы куда веселее.

Он смеется. Люблю, когда он смеется.

– Ладно, серьезно? Мне нравится, какой ты сильный человек. С тобой столько всего произошло, а ты сейчас здесь, делишься проблемами со мной и пытаешься стать лучше. Мне нравится, как ты защищаешь своих близких. Ты все для них сделаешь. Мне нравится, что ты всегда добиваешься того, чего хочешь. Будь то скейтбординг, баскетбол… или я.

Коннор обнимает меня за плечи, и я, повернувшись к нему, забрасываю ногу на его бедро и кладу голову на грудь. И меня окутывает тепло его тела.

Вот что такое любовь. Не думаю, что когда-либо смогу ее отпустить.

8 марта

6 месяцев, 8 дней

Коннор гонит машину как сумасшедший. Меня пугает то, с какой скоростью испортилось его настроение.

Сегодня я пропустила тренировку по бегу. Коннор снова был не в духе и попросил с ним погулять – мое присутствие ему помогает. Порой это и благословение, и проклятие, когда в тебе так нуждаются.

Мы сидели у речки и бросали в воду камешки, когда ему позвонила мама. Она плакала, но внятно объяснить, что произошло, так и не смогла. Поэтому теперь мы мчимся по проселочным дорогам, чтобы узнать, что отец Коннора натворил в этот раз.