Не удивлюсь, если первые месяцы пребывания в университете меня считали беспробудной пьяницей. На занятия я приходила опухшей, потому что все ночи проводила в слезах, жалея себя. Я мечтала вернуться в Сан-Франциско и даже начала предпринимать определённые шаги в этом направлении, выясняя, когда безболезненно могу перевестись в местный университет.

Контакты с Томом я свела к минимуму. Он часто звонил, интересовался, как я устроилась, предлагал помощь, спрашивал о моих успехах, новых друзьях - в общем, вёл себя как заботливый старший брат. Но мне это было не нужно. Более того, его забота меня обижала, я считала её чем-то сродни насмешки, хотя, разумеется, ни о чём таком Том и не помышлял. Они с Терезой неизменно приглашали меня проводить с ними выходные, звали в театр, на концерты, и я, по началу отказывалась, но позже пару раз составила им компанию, чтобы дальнейшее моё отдаление не вызвало никаких вопросов.

Том и Тереза были милы и влюблены. А я была несчастна, наблюдая за ними. Во мне пропала великая актриса, и я с притворным возмущением одёргивала парочку, когда, забывая обо всех и вся, они начинали пылко целоваться. Моя тактика дала свои плоды, и уже через пару месяцев звонки с приглашениями стали редки, а потом и вовсе сошли на нет. Я была счастлива и несчастна одновременно. Я решила забыть Тома, прекратить тешить себя несбыточными надеждами и, наконец, буквально приказала себе повзрослеть.

По старой привычке все силы я бросила на учёбу, и к своему удовольствию поняла, насколько мне нравится то, что я изучала. Английская литература девятнадцатого века увлекла меня в свои сети, и я плыла по волнам романтизма, забывая о своих горестях и предаваясь мечтам любимых мною героинь Остин и сестёр Бронте. У меня были замечательные профессора, я посещала семинары с истинным наслаждением знатока и ценителя. Много времени я проводила с книгами и людьми, написавшими их. Три года, проведённых в университете превратили меня в книжного червя, но я совершенно не считала себя зарытой в землю.

Выиграв грант, полгода я провела в Англии. Мои статьи печатались в студенческих журналах. Конференции, семинары, коллоквиумы – всё было интересно, захватывающе и по-настоящему увлекательно. Я нашла работу в университете на своей кафедре и даже позволила себе снять небольшую квартирку.

Всё это время вокруг меня вились молодые люди. Я ходила на свидания, флиртовала, понимая, что без этого жизни пройдёт мимо. Но никогда мне не хотелось большего. Никогда.

«Никому больше не позволяй этого делать».

Я позволяла. Назло позволяла. Но не испытывала от этого удовольствия. В свои двадцать два я пришла к выводу, что абсолютно, неотвратимо и безнадёжно фригидна.

Каждую неделю я разговаривала с родными, а на длинные праздники летала домой, где любила возиться с племянниками: малышки были погодкам и Джулз с Ником буквально с ума сходили от их кипучей энергии. Всякий раз, собираясь на западное побережье, я осторожно выведывала у родных, не собирается ли в это время появиться в Сан-Франциско Том, и, если это оказывалось так, отменяла поездку, ссылаясь на занятость. Таким образом, получалось, что вот уже более трёх лет я с успехом ограждала себя от неожиданных встреч и ненужного волнения.

Мой диплом был задуман как начало более глубокой работы, над которой я собиралась трудиться в магистратуре. Я работала как проклятая около трёх месяцев, и очнулась лишь в середине декабря, когда мама категорично заявила, что на Рождество они ждут меня в Карсон-Сити. Я была настолько измучена, что с радостью согласилась: Карсон-Сити – не Сан-Франциско, вряд ли я встречусь там с Томом. Всё было здорово, но, так получилось, что единственный билет, который я смогла купить пятнадцатого декабря, был до Фриско и стоил почти все мои сбережения. Вдобавок, самолёт вылетал днём, так что передо мной замаячила перспектива добраться до родителей как раз к моменту, когда начнут разворачивать рождественские подарки.

На практике, всё оказалось гораздо хуже.

Рейс задержали, и в одиннадцать часов вечера в Рождественский сочельник я переступила порог дома в Сан-Франциско с твёрдым желанием никуда больше не двигаться. Встретить Рождество в одиночестве? Что ж, значит, так тому и быть.

Я позвонила родителям, предупредив, что приеду завтра утром. Конечно, мама разохалась:

- Бедная моя детка, мне так жаль. Одна! В Рождество!

- Ну, по крайней мере, высплюсь.

Приняв душ и обрядившись в домашнюю пижаму, я быстро сварганила себе ужин из размороженной пиццы и галлона ванильного мороженного. В шкафу над мойкой нашлась бутылка красного вина. Усевшись под зажжённой ёлкой, я с упоением отдалась любимому занятию одиночек – просмотру телевизора.

Звонок в дверь заставил меня подпрыгнуть. Я кинула взгляд на часы: почти двенадцать. Кого это принесло в такое время? Все порядочные люди уже либо встречают Рождество в кругу семьи, либо на вечеринках. Либо, как и я, готовятся ко сну.

Открыв дверь, я остолбенела – на пороге во всём своём великолепии, такой же прекрасный и желанный для меня, стоял Томас Картер.

Глава 4

- Вики? – Его брови удивлённо поползли вверх. – Ты что здесь делаешь?

- Вообще-то, это дом моих родителей.

- Знаю, - Том явно смутился. - Просто, не ожидал тебя здесь увидеть.

- Да? Эм-м… - Я не знала, что сказать. Сердце отбивало бешеный ритм, что наверняка было заметно через толстую пижамную футболку. – Ты что-то хотел?

Это прозвучало грубо. Том нахмурился, и я поспешила исправить ситуацию и пошире открыла дверь.

- Прости. Зайдёшь?

Том будто и не услышал мой вопрос. В нерешительности он топтался на пороге.

- Хотел сделать сюрприз своим на рождество, а дома никого не оказалось. Увидел у вас свет и подумал, что все здесь.

- Они у моих в Неваде.

- Вот как? А ты почему здесь?

- Самолёт опоздал.

- Ты всё так же живёшь в Нью-Йорке?

- Да. Учусь в магистратуре.

- Понятно, - Том кивнул и вздохнул, явно собираясь уходить. – Что ж, пожалуй, мне пора.

- Останься. - Мне показалось, или я, действительно, сказала это вслух?

Том окинул меня грустным взглядом.

- Не думаю, что…

- Рождество ведь, - выдала я свой последний аргумент.

Он оказался решающим.

Мы сидели перед телевизором за второй бутылкой вина. Я расслабилась, стараясь отогнать от себя мысль, что провожу рождественскую ночь с любимым мужчиной. Том откинулся на спинку дивана, вытянув длинные ноги. Мы разговаривали о многом: о моей учебе, его работе, о нашем детстве. Всё было так же легко, как и тогда, много лет назад, под лестницей. В задумчивости я уставилась в свой бокал, вспоминая тот вечер. Глупая, наивная, маленькая девочка. Но судя по тому, какое впечатление на меня производит близость Тома, не так уж и далеко я от неё ушла.

- Ты с кем-нибудь встречаешься?

Вопрос застал меня врасплох. Может быть, при других обстоятельствах я и должна была соврать, но сейчас, всё ещё пребывая во власти воспоминаний десятилетней давности, ответила честно:

- Нет.

- Понятно.

- А ты? То есть, я знаю, вы с Терезой…

- Я давно уже не с Терезой, Вики.

- Как не с Терезой? Вы же… вы…

От расслабленности не осталось и следа. Шокированная, я уставилась на Тома.

- Мы расстались два года назад.

- Два года? Но как?!..

Я не смогла договорить. Два года! Два года Том жил рядом, а я отказывалась от встреч, полагая, что он уже давно женат на Терезе.

Не в силах справиться с собой, я вскочила с кресла и отошла к окну. Нельзя показывать Тому, насколько я была потрясена этой новостью. Наверняка, если не Тереза, так другая девушка сейчас рядом с ним.

Прекрати, Виктория, ты уже давно этим переболела, тебе уже не четырнадцать, и даже не семнадцать!

Кое-как справившись с волнением, я повернулась к Тому. Он явно был в замешательстве.

- Я думал, ты знала.

Я покачала головой.

- Нет. Мне жаль.

В его взгляде появилась насмешка.