Луис Альберто испытывал по отношению к Марисабель неподдельную отцовскую нежность. Появление ее родителей вселило в его сердце растерянность. Он чувствовал себя, как человек, который долгое время обладал тем, на что не имел права, что принадлежало не ему.

Конечно, он не присваивал девочку-сироту, он спасал ее от сиротства. И все же…

Ни Джоана, ни Карлос не давали ему повода для угрызений совести, более того, они сами немного стыдились из-за того, что их дочь должна была долгие годы жить в доме приемных родителей.

Луису Альберто эта его растерянность не давала покоя: он понимал, что ведет себя нерешительно, двойственно, устраняется по отношению к Марисабель от отцовских, еще недавно священных для него обязанностей. Это удручало его как человека делового, который всегда был готов откликнуться на любое происходящее в доме событие.

До сих пор он не отваживался серьезно говорить о поведении Марисабель и Бето с Марианной. Не хотел усугублять и без того смятенное состояние жены? Предпочитал делать вид, что ничего серьезного не происходит, и этим подбодрить сына?

Но ведь Марисабель твердо решила жить с Джоаной и Карлосом. Так и заявила! Словно никогда не принимала всерьез семью Луиса Альберто! Словно здесь к ней относились как к чужой! Словно она всегда знала, что это не ее родители! Словно только и ждала удобного момента, чтобы сказать: «Прощайте, мои дорогие ненастоящие папа и мама! Я пошла!»

Луис Альберто гнал от себя злые мысли, но ведь сказал же один мудрый юморист: «Мысли приходят в голову, потому что им некуда больше идти…»

Луис Альберто внутренне восставал против необходимости поступиться приемной дочерью: он любит Марисабель, любит по-настоящему, он «вжился» в свои отцовские чувства, утрата этих чувств тревожила его.

Вот так, сразу «поменять» бывшую всегда в его сердце и сознании дочь на внезапно обретенного сына, в существование которого он не верил даже тогда, когда Марианна заклинала его верить в это!

Он бы предпочел не столь резкий поворот… Он предпочел бы не столь быстро свыкаться с этими двумя неожиданностями, предпочел бы как можно медленнее отвыкать от дочери, как можно дольше привыкать к сыну…

И еще он хотел поделиться с падре Адрианом озабоченностью по поводу пропажи знаменитой реликвии… А еще… Он усмехнулся: вот сколько накопилось душевных забот!

Он позвонил падре Адриану и пригласил его на чашечку кофе, и тот обещал приехать в конце дня.

Глава 60

Они удобно расположились в креслах в «литератур ной камере». Рамона принесла им кофе с одним из своих таинственных ароматов.

— Благодари Бога, сын мой, за то, что сердце твое не очерствело! — воскликнул Падре Адриан, выслушав размышления Луиса Альберто по поводу семейных треволнений. — Но не кажется ли тебе, что ты ведешь себя как эгоист?

— Не понимаю вас, отец мой.

— Страдать на словах и не участвовать в событиях?

— Просто боюсь своим неуклюжим вмешательством усугубить их вражду.

— Столько раз «усугублял», — усмехнулся падре Адриан, — а тут стесняешься.

— То было по отношению… — запнулся Луис Альберто.

— Ну, ну, продолжай, — сказал падре Адриан, почти угадав причину стыдливой паузы главы семейства.

— По отношению к людям, которых я считал…

— Стопроцентно родными?

— Да, святой отец, вы правы.

— Вот здесь и заключена причина твоих сомнений! И Марисабель, и Бето посланы тебе Богом. Отбрось сомнения, будь отцом! Всем станет легче: и Бето, и Марисабель, и Марианне. Разве ты не видишь, как это для нее мучительно?

Падре Адриан не стал посвящать Луиса Альберто в разговор с Марианной. Ее состояние беспокоило его. Была какая-то недосказанность во всем, о чем она говорила, какой-то неясный фон. Неужто снова между Марианной и Луисом Альберто легла тень?

— Ты согласен со мной?

— Да, Марианне приходится труднее. Она мать, которая долго страдала в поисках сына. Я в душе посмеивался над ней, считал ее фантазеркой… Могу представить, что чувствовала она каждую минуту, как убивалась оттого, что не знала, где ее ребенок!

Луис Альберто помолчал, машинально перекладывая бумаги на письменном столе. И наконец решился высказать свои опасения.

— Мне кажется, что она снова меня в чем-то подозревает…

— Если у нее нет повода, так чего же бояться?

— «Был бы петушок, найдется и грешок», — сказал Луис Альберто, широко улыбнувшись.

— Эта поговорка имеет два смысла. Один оправдывает мужчину, о котором чего только не насплетничают…

— Меня волнует второй смысл, — сказал нахмурившись Луис Альберто.

И он рассказал падре Адриану о Виктории, о ее больной сестре Бегонии, о том, что, едва он услышал о ее болезни и о том, что Виктория должна покинуть Бегонию на неделю в связи с гастролями, он предложил взять девушку к себе и вот теперь сомневается, сообщить ли об этом намерении Марианне. Ему кажется, что Марианна стала относиться к его дружбе с танцовщицей с некоторым недоверием.

— Тут я не советчик, — сказал падре Адриан. — Но полагаю, раз речь идет о больной девушке, твое побуждение достойно похвалы.

Луис Альберто пожалел было о том, что поделился с падре Адрианом своими сомнениями. Но падре Адриан неожиданно предложил:

— А не взять ли мне девушку к себе?

— Что вы, падре Адриан!

— Я попрошу Альбу присматривать за ней. Не знаю более старательной служанки. Своих детей у нее нет, но она так любит чужих, что до поступления ко мне много лет работала в детском приюте.

— Спасибо, святой отец, я посоветуюсь с Викторией, — сказал Луис Альберто, отдав должное падре Адриану, который, приглашая к себе Бегонию, намеревался избавить его от возможных подозрений Марианны.

Рамона снова принесла кофе с тем же необычным ароматом. Падре Адриан знал о ее пристрастии к целебным (а может быть, и не только целебным) растениям и, с наслаждением пригубив кофе, шутливо спросил:

— Милая Рамона, не добавила ли ты в кофе двум засидевшимся болтунам траву-разлучницу? — Падре Адриан посмотрел на часы и сокрушенно покачал головой. — Боже мой, однако мы засиделись!

Ничего не сказав, Рамона лишь едва заметно усмехнулась: было в этой усмешке и высокомерие колдуньи, и гордость за познания ее предков, и уважение к двум существам, одинаково озабоченным делами дома, который стал для нее родным.

Когда Рамона вышла, Луис Альберто извинился перед гостем за то что хочет попросить у него совета еще в одном деле.

— Вы знаете наши четки, которые подарила мне покойная мать?

— Донья Елена говорила, что они предположительно принадлежали великой Сор Хуане Инес де ла Крус…

— Они… Их нет.

— Как это нет? Ты хочешь сказать, что они пропали? Но ведь это бесценная реликвия!

— Никак не могу их найти… Рамона утверждает, что их в доме нет.

— Послушай, сын мой, — улыбнулся падре Адриан, — при всем моем уважении к сверхъестественному чутью нашей «колдуньи», думаю, надо просто как следует поискать, четки найдутся.

— И я так думаю, а в голову лезут всякие нехорошие мысли…

— Прошу тебя лишь об одном, никого не подозревай! Ты знаешь, нет такого человека, который, что-либо потеряв, не начинал бы хоть однажды считать кого-то похитителем, а после, найдя пропавшую вещь, не маялся бы от угрызений совести.

— Но их нет!

— Хорошо, считай, что ты их дал на время мне!

— Ну, тогда я спокоен, — усмехнулся Луис Альберто. — Только, если можно, верните их через некоторое время… Они не простые…

— Знаю, знаю, стоит один раз утром их тронуть…

— Конечно! — убежденно сказал Луис Альберто и с игривой гордостью добавил: — Не забывайте также, что они принадлежали великой писательнице, по стопам которой я иду!

И он показал падре Адриану папку, на которой было выведено: «И богатые плачут».

Глава 61

Все эти дни Лили не единожды звонила Бето, но подходившие к телефону женщины, каждая по-своему, объясняли ей, что она не может говорить с ним.