Я вспомнил, как, стоя у окна и глядя на суетливую улицу, Нина сказала: «Ты не ценишь своего времени». Она сказала еще многое, но эти слова растревожили меня. Да, я бездумно тратил время на дела, которые не имели отношения к моей главной цели. Я задумался, чего же я добиваюсь.

Моя статья повергла Нину в ужас. Она стала бояться и на ночь запирала дверь на все замки, хотя раньше пользовалась лишь одним. Она была против публикации статьи.

— Неужели ты не представляешь реакции этой банды? Ты же подвергаешь себя невероятной опасности.

…Ответственный секретарь покинул наконец кабинет с подписанными полосами, и я вошел к главному.

На столе лежала моя рукопись. Сейчас все решится, подумал я, садясь на край стула.

— Прочитал вашу статью. Мне нравится, — сказал главный.

Я перевел дыхание.

— Хороший слог. Очень хорошие диалоги. У вас явные литературные способности.

Мне захотелось понравиться главному, и я признался, что написал пьесу и, возможно, ее поставят в театре.

— Значит, вы тоже писатель, — огорчился он. — Редакция переполнена прозаиками, поэтами и драматургами. Я сыт этим по горло. Все страдают манией величия и на газету смотрят как на временное пристанище. А мне нужны люди без комплексов, люди, которые умели бы находить факты и излагать их более или менее сносным языком. Газета живет один день, и этим все сказано. Ваш заведующий тоже писатель. Он что, подбирает в отдел сотрудников по своему образу и подобию?

Я молчал, проклиная свое бахвальство.

Зазвонил телефон. Несколько минут главный с кем-то обсуждал новую постановку оперы «Даиси». Потом обратился ко мне:

— Вы готовили статью, конечно, по собственной инициативе.

— Да, — сказал я.

— Естественно. От Левана такого острого материала не дождешься. Но он был в курсе?

Я догадался, к чему он клонит, и ответил:

— Видите ли, когда я начал собирать материал для статьи, у нас с Леваном Георгиевичем произошла, как бы вам сказать…

— А вы говорите как есть.

— Словом, мы поссорились, и я, зная, что серьезная статья готовится к санкции руководства, написал докладную на ваше имя.

— Почему я не видел ее?

— Не знаю. Я отдал докладную вашей секретарше.

Он открыл телефонную книжку и набрал номер.

— Элисо может подойти к телефону? — сказал он в трубку. — Элисо, здравствуй. Как ты? Ну хорошо. Элисо, тебе наш внештатник Бакурадзе передавал докладную на мое имя? Почему же ты не показала ее мне?

Он слушал объяснения Элисо. Я опасливо смотрел на него, хотя в душе ликовал.

— Какое имеет значение, что он внештатник? Ну хорошо, Элисо. Будь здорова. — Он бросил на аппарат трубку и вышел из кабинета.

Я слышал, как он возится с замком стола в приемной. Затем он с грохотом задвинул ящик и возвратился, на ходу читая мою докладную.

— Действительно, нет порядка в редакции, — сказал он сквозь зубы и швырнул докладную на стол. Закурив, он спросил: — Надеюсь, все факты в статье подтверждены документами? Эти Санадзе и Вашакидзе ни перед чем не остановятся.

Я вытащил из папки документы и положил на стол, а поверх — фотографии.

Главный с интересом стал разглядывать снимки.

— Что это за четверка?

— Санадзе, Вашакидзе, Ахвледиани и Шота Меладзе.

— Откуда у вас фотографии?

— Сам сделал.

— И они разрешили?!

— Нет, они не разрешали.

— Расскажите, как напали на след преступления.

Я рассказал.

— Вам не пришло в голову, что следует обо всем заявить в милицию?

— Я был в милиции. У подполковника Иванидзе.

— Не помните когда?

Я назвал число, и он что-то пометил на перекидном календаре. Я хотел было сказать о своих подозрениях в отношении подполковника Иванидзе, но сдержался. Мои подозрения в общем-то основывались на эмоциях, а главному нужны были факты.

— Вы сделали письменное заявление или устное? — спросил он.

— Устное. Иванидзе не проявил интереса к моему сообщению.

— Он не сказал, что у вас нет полномочий? Что расследование ведут следователи, а не журналисты?

Я обескураженно смотрел на главного. Если такова его позиция, статье не видать света, подумал я.

— Профессии журналиста и следователя смыкаются. И журналист и следователь докапываются до сути путем расследования.

— Вы неправильно меня поняли. Иванидзе говорил вам об этом?

— Нет.

— Значит, он ни о чем не предупреждал вас?

— Нет.

— Еще один вопрос. Когда вы узнали, что милиция ведет расследование?

Теперь я понял, что скрывается за вопросами главного. Он, конечно, не решится опубликовать статью без согласования с Министерством внутренних дел. Очевидно, ему сказали, что, несмотря на предупреждения подполковника Иванидзе, я продолжал расследование, мешая операции, разработанной министерством.

— На последнем этапе. В Марнеули, — ответил я.

Вероятнее всего, главный связался с министром и разговор получился неприятный. Шавгулидзе мог сказать, что в редакции нет порядка, раз какой-то внештатник Бакурадзе занимался расследованием без ведома главного. Иначе главный не интересовался бы моей докладной.

— Хорошо, идите, — сказал он.

Я встал.

— Георгий Галактионович, а статья?

— МВД категорически против.

— До свидания. — Я направился к двери.

— Вы, наверно, сидите без денег, — сказал он мне вслед. — Я оплачу ваш труд. Частично, разумеется.

— Спасибо, но дело не в этом. Я не смог помочь Карло Торадзе.

Профессор Ломидзе принял нас по просьбе Гурама у себя дома. Он долго рассматривал рентгеновские снимки, потом ощупал ногу Нины и сказал:

— Ежедневный тренаж и массаж. Плюс цхалтубские ванны.

Нина была разочарована. Она предпочла бы морские ванны.

Я твердо решил следовать назначению профессора и увезти Нину в Цхалтубо в августе. Для этого я должен был заработать деньги, то есть исправно ходить в редакцию и пользоваться малейшей возможностью напечататься.

Решив перекусить, мы дошли до кафе на углу проспекта, где черноволосые юноши, присев на перилах, ограждающих тротуар от улицы, оценивающе провожали взглядом женщин.

Не успели мы войти в кафе, как столкнулись с Мерабом. Я представил его Нине, и он, поцеловав ей руку, сказал:

— В кабинете директора собралась маленькая компания. Прошу.

— Мы забежали перекусить, — сказал я.

— Очень вас прошу, — сказал он.

В конце концов Нина согласилась, но предупредила, что через час мы уйдем, и Мераб обещал не задерживать нас.

Он распахнул дверь.

Гарри и щуплый человек лет сорока сидели за письменным столом, уставленным едой и бутылками шампанского.

— Вот это сюрприз! — воскликнул Гарри.

Он попытался усадить Нину рядом с собой, но Мераб опередил его. Нина развеселилась.

— Котэ, открой шампанское! — велел Мераб и, когда шампанское было разлито по бокалам, встал, чтобы произнести десятиминутный тост в честь Нины.

— Его надо пересадить. Он монополизировал гостью, — сказал Гарри.

Мы посмеялись, а потом я спросил:

— По какому поводу сбор?

— Без всякого повода, — ответил Мераб. — Я позвонил Котэ и спросил, может ли он принять меня с другом. Он сказал, что будет счастлив, если ему окажут такую честь. Я правду говорю, Котэ?

— Истинную правду, — подтвердил Котэ.

— И вот мы здесь, отводим душу, ругаем врагов и утешаем друг друга.

Мераб наполнил бокалы и стал пересказывать легенду о любви. Это было предисловие к тосту.

Гарри не выдержал.

— Юноша, ничто так не утомляет слушателей, как ненужные подробности.

— У многословия два недостатка: оно требует много времени и оно скучно. Цитирую Гарри Шумана, — сказал я. — За что пьем?

— Неужели не понятно? — сказал Котэ. — Мераб хотел предложить тост за любовь.

Мы чокнулись и выпили.

— Вот так и живем, — пожаловался Мераб Нине. — То им правится мое красноречие, то не нравится.

— Человек переменчив, и его вкусы — тоже, — сказала Нина.