— Что это грузовики во время перерыва на фабрику ездят? — сказал я.

— Не знаю, сынок. Я человек маленький, — сказал кладовщик. — Куда запропастилась «Ариадна»?

Что-то этот маленький человек стал меня удивлять. Не могло быть, чтобы он не знал, где какая лежит ткань, тем более «Ариадна».

— Послушайте, дядя, вы давно здесь работаете?

— Три месяца всего.

— А-а, — успокоился я. — Может, посмотрите накладные? Не зря ли мы ищем «Ариадну»?

— Сейчас, сынок.

Старик неторопливо пошел к письменному столу. Идя за ним, я выглянул в окно. У склада стоял герой моего очерка Вахтанг Эбралидзе. Было в нем что-то симпатичное, несмотря на чересчур длинный нос и по-детски маленький подбородок.

— Вернусь через две минуты, — сказал я кладовщику и вышел из склада.

— Привет, Вахтанг! Меня дожидаешься?

— Да, Коберидзе сказал, что вы здесь. Вот примчался, чтобы поблагодарить вас.

— Не надо меня благодарить. Ты сам достоин благодарности. Сколько экономится по твоему рационализаторскому предложению?

— Двадцать восемь тысяч рублей в год.

— Вот видишь! Как живешь? Не женился?

— Пока нет. А живу хорошо. Премию получил после того, как вы написали обо мне. Вот, — Вахтанг вытащил из нагрудного кармана рабочей куртки целлофановый пакетик, в котором лежали деньги и сложенный газетный очерк. — Надпишите, прошу вас.

— Брось. Я же не кинозвезда.

— Очень прошу. Невесте покажу. Она обрадуется.

Я нехотя расписался рядом с портретом Вахтанга.

— Рад был видеть тебя. А теперь извини, дела.

Он смущенно потоптался и сказал:

— Здесь недалеко открыли хороший ресторан. Если можно… если это не оскорбит вас, выпьем по стакану вина. Я отпрошусь…

Мой отказ наверняка обидел бы Вахтанга. А мне не хотелось его обижать.

— Сейчас никак не могу. В другой раз с удовольствием. — Я взял его под руку. — Идем, провожу тебя до цеха.

Он еле передвигал ноги.

— Что с тобой, Вахтанг?

Он не ответил. И тут я увидел у швейного цеха грузовик, в кузов которого двое рабочих забрасывали рулоны «Ариадны». Делали они это лихорадочно, и было в их суетливых движениях что-то вороватое. Внезапно меня осенило. Я с грустью подумал, что репортажа не будет и придется снова занимать деньги.

— Ну-ка посмотри мне в глаза, — сказал я Вахтангу. Он отвел взор. — Тебе не стыдно? Как ты мог взять деньги у Коберидзе?

— Мне жениться осенью, у меня больная мама.

Это взбесило меня:

— Да так можно оправдать любую подлость! Убирайся отсюда, видеть тебя не хочу!

Коренастый шофер в рубашке навыпуск возился с сиденьем. Он увидел меня, когда я записывал номер машины. У него было неприятное лицо — близко поставленные злые глаза, мясистый широкий нос, длинный тонкий рот, мощный, заросший щетиной подбородок.

— Ты кто? Из ГАИ? — прохрипел он.

Голос под стать внешности, подумал я и спросил:

— Куда везете «Ариадну»?

— Ариадну или Изабеллу, тебе какое дело, мальчик?

Рабочие продолжали погрузку.

— Я из редакции. Куда везете товар?

— На базу «Текстильторга».

— Интересно. С «Текстильторга» фабрика ткани получает. Покажите путевой лист.

В этот момент рабочие вынесли очередные рулоны «Ариадны». Я вскинул фотоаппарат и, когда они вплотную подошли к кузову, нажал на спуск. Шофер бросился на меня, пытаясь выхватить фотоаппарат. Я оттолкнул его. Он потерял равновесие и упал, но вскочил на четвереньки — рассерженный зверь, изготовившийся к прыжку, — и кинулся на меня с рычанием, выставив вперед короткопалые руки. Я опередил его. Удар пришелся ему в подбородок. Он рухнул и больше не шевелился. Из цеха выбежали Коберидзе и Меладзе. Шота схватил меня за руку.

— Идемте, идемте.

У проходной я обернулся.

Рабочие поднимали шофера. Коберидзе ругался.

Мы сели в зеленую «Волгу». Я вытащил из кармана пачку сигарет «Тбилиси». Пальцы дрожали. Шота протянул «Кент».

— Что произошло?

— Шофер хотел вырвать у меня фотоаппарат.

— И вы его стукнули. Неосторожный вы человек. Он же мог вас изуродовать. Животное. Полторы извилины. Вы что, сфотографировали его?

— Погрузку.

— Зачем?

— Не понял. Как зачем? — Я вспомнил, что Шота работает, как он выразился, по снабжению. Не на базе ли «Текстильторга»? — Для вас грузили «Ариадну»?

— Нет, конечно. Зачем мне «Ариадна» или другая ткань? Что все-таки произошло? Неужели вы решили, что Гиви Коберидзе совершил преступление?

— Насколько я знаю, швейная фабрика является получателем ткани, а не отправителем.

— В принципе. Но швейные фабрики обмениваются друг с другом фондами, отказываются от некоторых артикулов, особенно когда есть экономия ткани. У Гиви большая экономия «Ариадны». Вся ткань, которую грузили в машину, сэкономлена на раскрое. План Гиви выполнил. А по другим артикулам плана у него нет. Он и решил с согласия руководства вместо «Ариадны» получить другую ткань. Что в этом преступного? Обычная у швейников практика. Если бы проверили документы, убедились бы, что все в рамках закона.

Я ушам своим не верил. Не может быть, не может быть, стучало в голове. Тогда почему Коберидзе, не желая, чтобы я оказался свидетелем погрузки, старался быстрее выпроводить меня из цеха, отправил на склад, хотя знал, не мог не знать, что там нет и метра «Ариадны», а потом подослал Вахтанга?

— Так уж все в рамках закона?

— Не все, конечно, — улыбнулся Шота.

Он явно ждал, что я скажу дальше. Мне, собственно, и говорить нечего было. Я мало что смыслил в фондах, артикулах, движении товаров. Но я чувствовал, что в руках у меня чемодан с двойным дном. И поведение шофера подтверждало это. Пусть у него было полторы извилины, но не стал бы он хватать фотоаппарат без причины. Я настороженно молчал, поняв, что с Шотой надо держать ухо востро. Он уже выведал у меня, что я сфотографировал погрузку.

Перед светофором у въезда на площадь Ленина справа от нас встал грузовик. Путевой лист, мелькнуло в голове. Я же хотел проверить путевой лист у шофера.

— Не все, конечно, в рамках закона, — продолжил Шота. — Гиви имеет право передать фонд на ткань, но не саму ткань. Но без нарушений план не сделаешь. План, план… Не от хорошей жизни он пошел на нарушение. У него горит план по другим артикулам. Теперь и он, и тот, кто получит «Ариадну», выполнят план. Надо помогать друг другу.

На проспекте Руставели Шота развернул машину в нарушение всех правил и остановил у ресторана «Дарьял». Я вспомнил, как Нана сказала, что деловые разговоры ведут за столом. Я был голоден, но идти в ресторан отказался.

— Уважьте меня. Я же уважил вас. — Шота улыбнулся. — Сидели бы сейчас в милиции за избиение рабочего человека.

О милиции я не подумал. А ведь ничего не стоило отправить меня в отделение.

— Почему же вы не вызвали милицию?

— Я? Что плохого вы мне сделали? Гиви хотел вызвать милицию. Он человек добрый, но не дай бог наступить ему на мозоль. Пойдемте перекусим. Из-за Гиви без обеда остался. Не могу один есть. Такая вот у меня слабость. Простительная?

— Вполне. Но меня ждут.

— Ну как хотите. Куда вас отвезти?

Часы показывали половину четвертого. Манана ждала меня в театре к пяти.

— Я здесь выйду.

— Можно задать один вопрос? Что вы собираетесь дальше делать?

— Схожу на базу, выясню, в пользу кого и почему фабрика отказалась от фондовой ткани, и так далее. — Для пущей важности я добавил: — Обычная практика.

— А потом все опубликуете?

— Конечно. Почему такой интерес? Вы же сказали, что отношения к этому не имеете.

— Не имею. Еще я сказал, что надо помогать друг другу. Гиви мой товарищ. У него семья… Вы хотите, чтобы Гиви уволили с фабрики? Проступок в общем-то незначительный… Неужели ничего нельзя сделать? Ну, опубликуете вы вашу статью и угробите хорошего человека. За сколько?

— Что за сколько?

— Сколько вам заплатит газета?

— Это не имеет никакого значения.

— Как это не имеет?! Небось рублей тридцать. Не больше. Я вам плачу три тысячи.