— Вряд ли вы это сделаете, — усмехнулся я. — Вы еще говорили, что дельцы субсидируют государство, перестраивая производство. Где они покупают оборудование?
— Вы что, записали на пленку нашу беседу?
— Зачем? Преимущество молодости в том, что память не перегружена и все легко откладывается в левом полушарии.
— Почему именно в левом?
— Научная аксиома. Где же покупают?
— Не покупают. Это невозможно в нашем обществе. Ускоряют процесс поставок оборудования…
— Новейшего, которое использует минимум сырья?
Он пытливо посмотрел на меня:
— Что вы имеете в виду?
— Имею в виду, что, если бы чувство нового, энергию, мобильность, наконец, ум дельцов направить на благо общества, польза была бы огромной.
— Никакой пользы не было бы. Они не смогли бы выжить. Слишком много трудностей. Я уже говорил вам о них. К тому же платят мало. Давайте-ка лучше вернемся к нашим баранам. Сначала ознакомьтесь с этими документами. — Вашакидзе передал мне папку.
В ней лежали копии писем с подписями и даже печатями. В первом, адресованном швейной фабрике, фондодержателю ткани «Ариадна», торгово-закупочная база «Грузугольурс» просит дать указание предприятию-изготовителю — кутаисскому шелковому комбинату — отгрузить «Ариадну» на сумму 80 тысяч рублей в ее адрес. Во втором, адресованном базе, фабрика отказывалась от фондовой ткани «Ариадна» на такую же сумму с учетом экономии в пользу управления «Грузугольурс» и просила базу в порядке обмена и производственной необходимости поставить ей искусственный мех на 80 тысяч рублей. Письмо было подписано Ахвледиани. В третьем письме база «Грузугольурс» просила фабрику изыскать возможность выделить и передать ей часть фонда на ткань «Ариадна».
Я прочитал и другие письма. Все они были похожи на три первых и содержали просьбы об отгрузке фондовых тканей. Разумеется, не только «Ариадны». Получалось, что происходило бесконечное перемещение дефицитных товаров. Какое-то предприятие располагало фондами, выделенными ему государством, какое-то не имело их, и вроде бы это несправедливое распределение исправляли сами фабрики, договариваясь между собой при посредничестве торгово-закупочной базы. Я сделал выписки, а одно письмо переписал в блокнот полностью. Оно было адресовано базе «Текстильторга»:
«Тбилисское швейное объединение «Иверия» обратилось к нам с просьбой остаток фонда на ткань «Ариадна» отгрузить торгово-закупочной базе «Грузугольурс» всего на сумму 130 тысяч рублей. Поскольку нас связывает с объединением «Иверия» долголетняя взаимная помощь, просим его просьбу удовлетворить. Со своей стороны мы готовы просьбу объединения выполнить с последующим изменением ассортимента. Директор фабрики Л. Ахвледиани».
— У вас есть вопросы? — спросил Вашакидзе.
— Корректируются не только планы, но и фонды?
— Фонды часть планов. Передача фондов распространенное явление. Но непосредственная передача фондовой ткани уже нарушение. — Он передал мне приказ об увольнении Коберидзе.
Я опешил.
— Коберидзе не увольнять надо, а судить. Вы знаете, что «Текстильторг» не получил отправленную с фабрики ткань?
— Шофер соврал вам. Ткань поступила на базу «Грузугольурс». Я сам проверял. Согласно письмам, с которыми вы ознакомились, мы и должны были передать «Ариадну» на сумму 80 тысяч рублей, но не с фабрики, а из Кутаиси. Коберидзе решил проявить самостоятельность на мою голову. Знаете почему? Чтобы избежать дополнительного плана. Изделия из «Ариадны» пользуются повышенным спросом, и мы с директором хотели увеличить ему план. — Вашакидзе снова закурил. — Вижу по вашему лицу, что наши меры не удовлетворяют вас. Хотите, передайте материалы в следственные органы. Не скрою, я не желал бы огласки этой истории. Но что поделаешь? Каждый выполняет свой долг. Мой долг — защищать честь фабрики. Семнадцать лет отдано ей. Семнадцать! Не шутка. Слово за вами.
Я вышел из кабинета обманутый в своих надеждах. Если зло наказано, так чего же бить в колокола? Меня обвели вокруг пальца, как лопоухого мальчика. Вашакидзе понимал, что я не стану писать статью, раз Коберидзе уволен, а напиши я ее, газета не станет публиковать. Не впервые моя доверчивость оборачивалась глупостью. Конечно, я сделал глупость, доверившись Вашакидзе и рассказав ему о Коберидзе. А что я узнал, несмотря на многочисленные вопросы? Ничего существенного. Я явно преувеличивал свои возможности, когда взялся помочь Карло Торадзе…
Из цехов повалил народ. Рабочий день закончился.
Я заметил среди группы мужчин Вахтанга Эбралидзе и окликнул его. К моему удивлению, он обрадовался мне и протянул руку. Я пожал ее.
— Не сердись на меня, — сказал я.
— Я?! Это вы не сердитесь на меня, — сказал он. — Говорят, вы здорово отделали шофера.
— О чем еще говорят?
— Еще говорят, что вы накрыли Коберидзе.
— Больше ничего?
Вахтанг смущенно развел руками:
— Больше ничего.
Мы подошли к автобусной остановке. Очередь была большой.
— Вахтанг, ты знал Карло Торадзе?
— Знал, конечно, но мало. Он инженер, я рабочий.
— Не слышал, почему его перевели на склад?
— Разное говорили. Одни считали, что Торадзе и Вашакидзе не сработались. Знаете, как бывает, два инженера, оба исключительные специалисты, но взгляды у них разные, тем более один молодой, другой в возрасте. Ну, а Вашакидзе хозяин на фабрике. Как он скажет, так и будет. Другие считали, что Торадзе накрыл кого-то и с ним расправились.
— Если Торадзе обнаружил неладное, почему он ждал, пока с ним расправятся, а не сообщил в милицию?
— Не знаю. Может, он хотел сначала во всем разобраться сам. Вы тоже не особенно торо́питесь сообщать в милицию, что накрыли Коберидзе. Почему?
— Как ты думаешь?
— Я не думаю об этом. Ваше дело, сообщите или нет.
— Ты не крути, отвечай на мой вопрос.
— Только не обижайтесь. Или вы хотите обнаружить больше, чем обнаружили, или… Не обидитесь?
— Да говори, Вахтанг!
— Или у вас есть материальный интерес.
— Что у тебя было в школе по логике?
— А-а, в школе у меня были одни двойки и тройки. Что, не прав я?
— Прав. Все логично. Не слышал, на складе до Торадзе были какие-нибудь неприятности?
— Не слышал. Наверно, были. Вашакидзе громогласно говорил, что Торадзе наведет там порядок.
— Нелепость какая-то! Почему инженер должен наводить порядок на складе? Может, Коберидзе выжил его?
— Да что вы?! Коберидзе мухи не обидит. Он тихий, безвольный. Как скажут, так и сделает.
— Слушай, Вахтанг, ты не думаешь, что на фабрике действует какая-то шайка?
Подъехал переполненный автобус.
— Извините, я договорился с невестой. В кино собрались идти, — заторопился Вахтанг и втиснулся в толпу осаждающих автобус.
Я решил пройтись и по дороге позвонить Нине.
У телефона-автомата стояла очередь.
Я ждал и думал о разговоре с Вахтангом. Внезапно меня осенило, что Вахтанг был кем-то подготовлен к встрече со мной. Слишком поспешно он вспомнил о невесте. Однако я тут же прогнал эту мысль. Он сказал о невесте, когда увидел автобус. Подъехал автобус, и Вахтанг поспешил к нему, потому что его ждала невеста. Его ждала невеста, и не надо становиться подозрительным, сказал я себе.
— Вы будете звонить? — спросила длинная, почти с меня ростом, девочка в школьной форме.
Будка была свободной.
— Обязательно, — ответил я и, войдя в будку, плотно закрыл дверь.
— Что-нибудь случилось? — спросила Нина.
— Почему «случилось»?
— Ну, мы виделись три часа назад… Или вы опять хотите узнать, не звонил ли Гурам?
— Я опять хочу видеть вас.
— Сегодня я занята.
— Чем?
— Домашние дела.
— Жаль. Когда же мы увидимся?
— Не знаю. Позвоните как-нибудь.
— Хорошо, позвоню как-нибудь, — я с такой злостью повесил трубку на рычаг, что аппарат чуть не развалился.
Я толкнул дверь.
Девочка смотрела на меня всепонимающими глазами. Я не сомневался, что она, хотя и не слышала ни слова, обо всем догадалась.