— Они заготавливали лес для колхозов Игнатова — условно назовем так — только на вашем участке? — спросила Миронова.

— На нашем участке не набралось бы пятнадцати тысяч кубометров, даже десяти, — ответил Щеглов.

Он сказал правду.

Из материалов, привезенных Мироновой, было очевидным, что леспромхозовцы отдавали Игнатову часть своих заготовок. Игнатов платил им вдвое больше по сравнению с постоянным среднемесячным заработком.

— Десять тысяч кубометров вывезли в позапрошлом году, а в прошлом — пятнадцать тысяч, — продолжал Щеглов. — Все были довольны. Заработали неплохие деньги. Мне почет и слава. — Он иронически усмехнулся. — Еще бы! Родной лес от погибели уберег. Не оставил на трассе свидетельства формулы — одно строим, другое рушим. На каждом совещании меня хвалили, ставили в пример. Меня-то за что хвалить? Идея и реализация принадлежат Игнатову. А я вот не звоню ему и теряюсь в догадках, что же все-таки произошло. Ваши коллеги в Архангельске просили меня не звонить, ничего не объяснив. Я обещал. Но почему я не должен звонить? Что произошло? В чем Игнатов проштрафился? В том, что помогал колхозам? — Щеглов горько усмехнулся. — Инициатива наказуема. Стремись после этого к добрым делам.

— Допустим, помогал, но не без корысти, — сказала Миронова.

— Тут и допускать нечего. Без корысти никто не работает, тем более не вкалывает. Только это называют материальной заинтересованностью. Что вы видите плохого в том, что Игнатов делал? Он что, преступную банду организовал? В его действиях есть состав преступления?

— Есть, — ответила Миронова. — Заведомо был. Лес, даже поваленный и не убранный из-за нашего с вами разгильдяйства, — не бесхозный, как вам показалось, а государственный.

— Ну да, пусть лучше гниет. — Щеглов взял со стола газету. — Это «Правда» от двадцатого ноября прошлого года. Специально для вас привез. Потом на досуге изучите статью председателя Иркутского областного исполкома. Я только одну цифру приведу. Вот. В тайге Иркутской области остается сто двадцать тысяч кубометров заготовленной древесины. А вот еще. Только «Иркутсклеспром» при молевом сплаве потерял в минувшем году около восьмидесяти тысяч кубометров леса. Только! Понимаете? Итого потери за год в одной области минимум двести тысяч кубометров драгоценного леса. Я думаю, у нас не меньше. А в других областях? Кто такое может себе позволить? Как можно такое позволять? Да Игнатова надо на руках носить.

— Анатолий Андреевич, мы сейчас не будем квалифицировать действия Игнатова. Скажу только, что никакой благородной целью не прикрыть погоню за деньгами. Да и плохо всегда эта погоня кончается. Говорю прописную истину, потому что вы чересчур восторгаетесь деловитостью Игнатова.

— Восторгаюсь. Не скрываю. Побольше бы таких людей. Вы знаете, я ему все-таки позвоню. При вас. — Щеглов схватил телефонную трубку. — Мерзко отворачиваться от человека, когда он попал в беду.

— Игнатова нет в живых, — сказала Миронова. — Его убили.

— Как? Почему? За что?

Щеглов растерянно сидел с телефонной трубкой в руке. В комнате визгливо звучал гудок.

— Не укладывается в голове. — Щеглов положил трубку на аппарат.

— Как вы думаете, сколько Игнатов зарабатывал за сезон? — спросил я.

— Не знаю, — ответил он. — Я к этим деньгам не имел никакого касательства.

— Ну хотя бы приблизительно.

— По-моему, цена кубометра составляла сорок рублей, а себестоимость — тридцать рублей. Пятнадцать тысяч кубометров умножаем на десять. Получается доход порядка ста пятидесяти тысяч рублей. Но я могу и ошибаться.

Могло быть такое, чтобы человек за одно лето заработал 150 тысяч рублей? И для чего нужно зарабатывать такие деньги? Что с ними делать у нас? Пусть Щеглов вдвое завысил заработки Игнатова. Все равно доход Игнатова достигал невероятной суммы. Ну сделал он ремонт, заменил мебель. Ну купил «Жигули». А дальше что? В рестораны он не ходил, подарков не делал. Да и можно ли потратить такие деньги на рестораны и подарки?

— В конце августа прошлого года между Игнатовым и Стокроцким, Маркеловым, Шталем произошла ссора. Вы были свидетелем этой ссоры, — сказала Миронова. — Что они не поделили?

— Деньги, — сказал Щеглов. — Большие деньги — большие ссоры. Когда я подъехал к ним, к вагончику, — хотел на уху пригласить, — конфликт был в самом разгаре. Кричали друг на друга. Увидев меня, все разом смолкли. Я спросил, что случилось, из-за чего ор. Ответил Стокроцкий. Дескать, это наше, то есть их внутреннее, дело и они сами уладят конфликт. Прекрасно, сказал я, поехали на уху. Потом после ухи Игнатов кое-что объяснил мне, не все, конечно. В общем, Стокроцкий, Маркелов и в меньшей степени Шталь оспаривали суммы, которые они должны были получить. Хотели больше. Как говорится, аппетит приходит во время еды…

Лифт домчал нас до первого этажа. В вестибюле Миронова сказала:

— Угостили бы бедную женщину чашечкой кофе.

Мы поднялись по изящной лестнице на антресоли в бар.

Лысоватый мужчина с чашкой в руках пялил на Миронову глаза. Чтобы оградить ее от его взгляда, я встал между ними.

— Не завидую вашей жене, — сказала она.

— Вы же знаете, у меня нет жены.

— Будет еще. Вам жалко, что на меня смотрят?

— Вам, конечно, приятно.

— Я все-таки женщина.

— Что бы вы сделали, имея сто пятьдесят тысяч?

— Заработала бы еще. Напрасно усмехаетесь. Вы не знаете психологии людей. Вот этот лысый, от которого вы меня так галантно оградили, был богатейшим человеком. Занимался хищениями в особо крупных размерах. Проходил по девяносто третьей. Одиннадцать лет прошло, а помню его слова: «Эх, голубушка, если бы можно было вовремя остановиться. Думаешь, еще немного, еще чуть-чуть — и все. Так каждый день. Денежный алкоголизм». Почему вы решили, что сто пятьдесят тысяч? Что вы, дорогой мой?! Их было четверо. Долевое участие. А взятки? Леспромхозу, пароходству, в портах, запани… — Она допила кофе. — Можем идти.

Лысоватый мужчина по-прежнему стоял у бара с чашкой в руках и пялил глаза на Миронову. По 93-й статье он отсидел не меньше восьми лет. Вряд ли он испытывал к Мироновой благодарность. На всякий случай я пошел слева от нее, чтобы снова быть между ними.

— А я немного струсила, — сказала Миронова на лестнице. — У вас такой свирепый вид. Знаете, что он тогда заявил мне? «Не вы поймали меня, я попался». Интересно, он и сейчас так думает?

— Вряд ли. У него было достаточно времени, чтобы пересмотреть убеждения. Никто из них не попадается. Это мы их ловим.

Мы вернулись в прокуратуру. Исписав чистый лист бумаги цифрами, Миронова закрыла папку с привезенными из командировки документами, в которые то и дело заглядывала, и сказала:

— Теперь я могу назвать вам заработки Игнатова, Стокроцкого, Маркелова и Шталя. В первый сезон двадцать тысяч рублей, во второй — сорок тысяч, в третий — семьдесят пять тысяч. Заметьте, после всех отчислений, точнее — взяток, которые раздавались направо и налево.

— Деньги делились поровну между ними?

— Возможно, первые два сезона. В прошлом году Игнатов, очевидно, отказался от такого дележа. Иначе с какой стати друзья требовали бы от него большей суммы? Задумайтесь. Игнатов посвящает последним заготовкам три месяца. Стокроцкий и Маркелов — два, Шталь — один. Игнатов организует договора с колхозами, заготовку и вывозку леса. Он же добивается теплохода. Щеглов правильно сказал: идея и реализация Игнатова. И распорядитель финансов не кто иной, как Игнатов. Остальные, как говорится, на подхвате, выполняют отдельные поручения Игнатова, следя за заготовкой и отгрузкой.

— Так было, наверно, и первые два года. Игнатов с самого начала взял руководство на себя.

— Да. Но они не ссорились. А в конце третьего сезона поссорились. Думаю, Игнатов уменьшил долю Стокроцкого, Маркелова и Шталя. Других причин не вижу. К сожалению, бухгалтерская экспертиза не даст нам истинной картины. Игнатов получал значительные суммы наличными и распоряжался ими по своему усмотрению.