— Не хорошо, отлично, Саша! Только мне сейчас некогда обсуждать это. Бегу на свидание с девушкой, с которой Игнатов разговаривал перед смертью.

ГЛАВА 4

У третьего столба в вестибюле станции метро «Маяковская» стояли две стройные девушки в одинаковых дубленках и сапогах, мужских ондатровых шапках, с перекинутыми через плечо сумками — одна с коричневой, другая — черной, обе привлекательные брюнетки с одинаково подведенными глазами и тоном на щеках. Всеобщая стандартизация. Даже меткий глаз общественницы и четкое описание не могли мне помочь. Главное — обе ждали кого-то. Но кто из них ждал меня? Одной из них Игнатов, по моим предположениям, подарил на Новый год духи «Диориссимо», предназначенные жене. Я зашел за спину девушек и втянул носом воздух. Знакомыми цветочными духами пахло от девушки с черной сумкой. Теперь я знал, кто ждал меня. Я вспомнил слова Маркелова: «Вы собираетесь по запаху найти возможную любовницу Олега?» — и свою реакцию на это. А он оказался провидцем.

Девушке было года двадцать два. Игнатову — тридцать восемь. Что могло быть общего между ними?

Она обернулась, и мы встретились взглядом.

— Здравствуйте, Нелли. Я — Сергей Михайлович.

— Здравствуйте. Как вы узнали меня? Вы что, из милиции?

— Угадали. Идемте, — я взял ее под руку и повел к эскалатору. — Здесь шумно.

— Что случилось? Куда мы идем? Вы что, в самом деле из милиции?

Я кивнул.

Мы поднялись к выходу на Садовое кольцо, дошли до Каретного ряда, и только тогда она сказала:

— Мы идем на Петровку?

— Зато нам никто не помешает.

До самого кабинета Нелли не проронила ни слова.

Мы беседовали вдвоем. Миронова, когда я позвонил ей из другого кабинета, отказалась приехать, считая, что девушка может замкнуться. Хмелев пристроился к соседям.

Сообщение о смерти Игнатова вызвало у Нелли шок. С той минуты прошел час. Она уже не плакала. Но мне казалось, что полностью она осознает происшедшее позже…

Она была студенткой Московского автомобильно-дорожного института. В первый после окончания школы год она не поступила в институт, и кто-то из более удачливых абитуриентов порекомендовал ей Игнатова. Девять месяцев он давал Нелли уроки у себя дома. На следующий год она получила по математике отличную оценку, которая сыграла решающую роль в сумме баллов, необходимых для зачисления в институт. Она была так счастлива, что ни о чем, кроме того, что стала студенткой, думать не могла. Ей в голову не приходило позвонить Игнатову и поблагодарить. И за что его благодарить? Подготовить ее был его долг. Он за это получал немалые деньги — десять рублей за урок. Осенью Нелли случайно встретила Игнатова в метро — он поднимался по эскалатору, она спускалась — и как только увидела его, в ней вспыхнула благодарность к нему с такой силой, что она побежала за ним, догнала и радостно сообщила, что поступила в институт. Зашли в кафе. Потом он стал ей звонить. Первый год они встречались редко, иногда не виделись месяц-два, но часто подолгу говорили по телефону. Он был умным, много знал, она же ничего не знала, мало читала. Он давал ей списки книг, которые необходимо прочитать, потом расспрашивал о прочитанном. Он к ней относился как к дочери и не скрывал этого. Давал ли он ей книги? Нет, книги она брала в библиотеке. Позже, когда они стали любовниками, его отношение к ней не переменилось. Была составлена целая программа ее образования. После института они шли в музей, причем осматривали его не целиком за час-другой с экскурсоводом — это для приезжих дураков, говорил он, — а по разделам. На каждый музей уходило две-три недели, иногда месяц и даже два.

— Чем вы объясняете такое поведение Олега Григорьевича? — спросил я.

— Вначале я не думала об этом. Принимала все как есть. Мне было просто интересно. Я узнала о таких вещах, о которых никогда не слышала. Наверно, так и умерла бы дурой, не встретив Олега. История, искусство, литература. Раньше Микеланджело, Рембрандт, русские передвижники, французские импрессионисты были для меня пустым звуком. Он научил меня удивляться. Особенно Олег любил импрессионистов. Не мог спокойно говорить о них, много рассказывал о том, что никто их не признавал при жизни, что некоторые умерли в нищете, а теперь весь мир перед ними преклоняется. Я была потрясена. Какие одержимые люди! Взять хотя бы Гогена. Одержимость привела его к сумасшествию. Помните, он отрезал себе ухо?

— Ван Гог. Ван Гог отрезал себе ухо.

— Ах, да. Я их путаю. Поль Гоген полжизни провел на Таити, рисовал в основном таитянок. Еще книжку написал об этом. Так вот, я стала думать. Олег приучил меня все анализировать. Наверно, то, что он не мог дать дочери, — она отдалялась от него, — он давал мне. Женщины проявляют материнские чувства к мужчинам, даже будучи моложе, а Олег проявлял отцовские чувства к женщине.

— Вы знали, что у него есть взрослая дочь?

— Он рано женился.

— Простите, Нелли, вы любили его?

— Мне было с ним интересно.

— Жена Олега Григорьевича знала о ваших с ним отношениях?

— Не имею понятия. Мы с ним об этом никогда не говорили.

— Еще один нескромный вопрос. Вы уж меня простите. Олег Григорьевич делал вам подарки?

— Да. На праздники и день рождения. Всегда дарил цветы. Только на Новый год подарил духи.

— Вы встречали Новый год вместе?

— Да. У Олега. Он сам на этом настоял. Хотели встречать в Доме кино с его друзьями, но он раздумал. Наверно, потому, что там были бы жены. Кому приятны лишние разговоры?

— Вы знакомы с его друзьями?

— Нет.

— И вы ничего о них не знаете?

— Почему? Знаю. Они учились в одном классе. Олег любил рассказывать о школьных годах. Он больше вспоминал о школе, чем об институте. Считал школьные годы самой светлой порой.

— Что же он рассказывал?

— Всякое. Ну, например, как он решал контрольные по математике за Стокроцкого или Маркелова. Решит быстро свои задачи и принимается за их работы. Только один раз за все годы засыпался. В девятом классе. Из-за Маркелова. Таскали к завучу, директору, на педсовет. Выгораживал Маркелова. Довыгораживался до того, что его хотели исключить. Маркелов во всем признался директору. А на выпускном экзамене Олег спас Стокроцкого от завала. Олег со смехом говорил, что в итоге Стокроцкий получил золотую медаль, а он серебряную. Из-за Маркелова и Стокроцкого Олег чуть не влип в уголовщину.

— Когда?

— В школе еще. Трудно было представить, но Олег, оказывается, здорово хулиганил. Такой тихий… Придумывал всякие штучки Стокроцкий, а Маркелов, как верный паж, во всем его поддерживал. Они же были хорошими учениками. Виновных всегда ищут среди двоечников. Они это знали. Нахулиганят и помалкивают в тряпочку. А дома смеются. Однажды устроили взрыв в химическом кабинете. В другой раз раскрасили светящейся краской скелет. Зимой это было, когда рано темнеет. Бедненькая техничка, убирая кабинет, чуть не умерла от страха. Две недели отлеживалась. Ребят совесть заела. Решили навестить ее. Не с пустыми же руками. Стокроцкий с верным пажом Маркеловым три дня отбирал у малышни деньги на завтрак. Олег как узнал об этом, так руки у него зачесались. Подрались. Месяц не разговаривали. Потом помирились. Снова стали вместе хулиганить, чтобы не скучно было. Развлекались. Доразвлекались до того, что их хотели в колонию для несовершеннолетних отправить. В восьмом классе они были. Школа с трудом их отстояла. Хорошие же ученики.

— Что произошло?

— Решили поразвлечься. Взяли в руки пугачи, натянули на лица капроновые чулки и остановили в темной подворотне какого-то мужчину. Сказали ему. «Жизнь или кошелек». Мужчина перепугался. Выложил из кармана все, что было. Два рубля с мелочью. Ребята сказали, что на мелочевку не размениваются, отпустили его, велев носить с собой крупную сумму. Отпустили и стали смеяться. Через полчаса их задержали. Их счастье, что они не отобрали два рубля с копейками… Олег не разрешил. Стокроцкий хотел, и Маркелов поддерживал его.