Миловский, видать, и на самом деле не верил, что Касымхан Чанышев — потомок ханского рода, в недалеком., прошлом крупный купец, ведший оживленную торговлю с Кульджой и другими городами Синьцзяна, человек с большими связями — может верно служить Советам. Это просто не укладывалось у него в голове.

Такое доверие Миловского в Джаркенте прозвучало бы оскорблением, а здесь было уместно. Чанышев поддержал его: он тоже обижен Советами и не он один...

— Да у меня, знаешь,— заметил он как бы между прочим,— уже есть верные люди, готовые в любое время пойти за мной. Но сам понимаешь, без поддержки трудно что-либо сделать.

Миловский обрадовался этому сообщению.

— А если я познакомлю тебя с самим атаманом? — спросил он.

— С каким? — спросил Касымхан.— Здесь их много.

— С Дутовым, конечно,— ответил Миловский.— Думаю, он благосклонно отнесется к тебе и, может быть, даже поможет кое в чем.

— Да, — ответил Касымхан,— пожалуй, неплохо было бы посоветоваться с таким знающим и опытным человеком. Но как это сделать: ведь он живет в крепости.

— Ну, это не сложно,— ответил Миловский.— Я познакомлю тебя с Ионой, а уж он устроит тебе свидание с атаманом.

Условившись о скорой встрече, Касымхан пошел домой. Надо было хорошенько все обдумать: шаг-то рискованный, как бы в ловушку самому не угодить.

До самого вечера, когда Миловский вместе с Ионой пришли к нему, он не мог успокоиться. Войдя в комнату, отец Иона снял шляпу, широко перекрестился и, поставив в угол комнаты трость, уселся на стоявший у стола стул.

За чаем Иона обстоятельно расспрашивал о делах в России и Степном крае, присматривался к Касымхану, изучал... Иона много ел, похваливая острые уйгурские блюда, пил и тянул время в ничего не значащем разговоре.

«Хитрит попик»,— подумал Касымхан. Не выдавая своего волнения, он поддерживал беседу и любезно угощал гостей. Наконец Иона повел разговор о деле.

— Я,— начал он,— узнаю человека по глазам. Вы наш, вам необходимо познакомиться с атаманом.

Перечислил все заслуги атамана перед царем и перенесенные им страдания, а потом решительно сказал Касымхану:

— Будете работать с ним — не прогадаете. Кстати,— продолжал он, — я завтра поеду в Суйдун, а вы к вечеру тоже приезжайте туда, заходите в казарму и там спросите меня. Часовой пропустит вас ко мне, мы переговорим...

Долго не мог уснуть в эту ночь Касымхан. Тревожно, прислушивался к звукам, доносившимся изредка с улицы, и уже который раз возвращался к разговору с иеромонахом. Проснулся рано. Голова была ясной, думалось легко. И пришло решение: поедет в Суйдун не вечером, а на следующее утро и попытается, минуя Иону, встретиться с самим Дутовым в его особняке. Пусть-ка поволнуется Иона... «Встречусь еще с Аблайхановым и, если все будет хорошо, сам явлюсь к атаману: поймет попик, что не особенно нуждаюсь в его посредничестве. Так-то лучше будет, а то начнет, чего доброго, еще проверять и не скоро допустит к атаману».

В назначенное утро, напившись чаю, Касымхан собрался в путь. Его сопровождал Ходжамьяров... Вот и Суйдун. Оставив Ходжамьярова с лошадьми в караван-сарае, Касымхан направился на базар. Был полдень, и он решил потолкаться среди людей, послушать, что говорят. Потом зашел в лучшую харчевню и уселся за стол в дальнем углу, откуда, не мозоля никому глаза, можно было наблюдать.

Вдруг он услышал свое имя: к нему от двери шел с детства знакомый Аблайханов. Расчет оправдался. Куда же зайти Аблайханову в таком маленьком городишке пообедать, как не в эту харчевню? Обменялись крепкими рукопожатиями и обнялись. Аблайханов с первых дней революции стал на сторону белых и выслужился до чина полковника. Довольный встречей, он смеялся, хлопал Касымхана по плечу. Потом по-хозяйски уселся за стол и вызвал официанта. По тому, как быстро был подан обед, и по той предупредительной учтивости, с которой официант относился к полковнику, Касымхан понял, что здесь Аблайханов пользуется влиянием.

Коротко рассказав о том, что приехал в городок только что из Кульджи, Касымхан спросил «приятеля», чем тот промышляет сейчас. Узнав, что полковник является переводчиком у атамана Дутова, подумал: «Везет, ли мне или этим я «обязан» пронырливому попу?» Но, как вскоре выяснилось, Аблайханов ничего не знал о его встрече с Ионой и Миловским. «Это хорошо»,— подумал Чанышев, успокаиваясь.

Сколько помнил Касымхан, Аблайханов всегда был подхалимом и лицемером. Полковник был ласков с «другом детства» и безудержно хвастал близостью с атаманом, пересыпая свою речь уйгурскими, русскими, казахскими или родными Касымхану татарскими словами.

— Какие-нибудь важные дела привели тебя сюда, Касымхан? — наконец спросил Аблайханов.

— От тебя не скрою — важные. Хотел бы встретиться с Дутовым. Думаю, понимаешь, что у меня другого выхода, как поближе стать к своим, нет.

— Я так и подумал, друг. Не раз говорили с Дутовым о тебе — лихом начальнике уездной милиции. Ты бы не пришел к нам — я сам пришел бы в Джаркент.

— Если так, доложи о моем приезде.

Аблайханов на минуту задумался, потом решительно встал и, бросив вполголоса: «Жди меня здесь», — быстро вышел из чайханы. Прошло немало времени, и Касымхан начал беспокоиться... Пришел Ходжамьяров. Они и чаю успели напиться, а Аблайханова все нет...

Но вот, наконец, и он. По выражению лица полковника Касымхан догадался, что дело идет неплохо.

Дутов принял Касымхана одного. С первых слов стало понятно, что он хорошо осведомлен о нем и его знатных родителях. «Видно, не без участия Ионы собрал он эти сведения,— подумал Касымхан.— А впрочем, тут ведь меня многие знают».

Дутов долго и подробно расспрашивал о делах Советов, а когда Касымхан сообщил о неурожае и грозящем населению Семиречья голоде, атаман, самодовольно ухмыляясь, сказал:

— Ничего, недолго им осталось господствовать...

Дутов делал многозначительные намеки на силы, какие стоят за ним, высказывал уверенность, что стоит ему перейти советскую границу, и русский народ поддержит его.

— Мне дорога помощь в начале дела, дорога верность таких людей, как вы, — говорил Дутов.

Разговор затянулся. Но Чанышев не спешил, не опровергал доводов Дутова, не выражал сомнения. Сам говорил неопределенно, но давал понять, что готов поддержать атамана.

— Поймите вы меня и мое положение, Александр Ильич,— говорил Касымхан,— я держусь на волоске, любой неосторожный или опрометчивый шаг может привести к провалу... Добиваясь встречи с вами, я кое-что сказал о себе Ионе и Аблайханову, вашим приближенным. Но полностью я бы им не доверился. На мой взгляд, мы с вами должны сохранять строжайшую конспирацию. И я бы не хотел иметь никаких посредников между вами и мною.

— Что же, — ответил атаман, — я с вами согласен. Однако хочу вас предупредить: не пытайтесь обмануть меня. Если я замечу двойную игру, страшитесь, Чанышев,— месть моя будет скорой и неотвратимой...

Касымхан изобразил на лице глубокую обиду при этих словах.

— Ну-ну, молодой человек, не надо обижаться. Мы ведь не в куклы играть с вами собираемся. Сами должны понимать...

Наконец деловой разговор был окончен. Договорились, что после первой информации Чанышева (из Джаркента) атаман пришлет ему одного помощника. Потом было чаепитие и легкий светский разговор. Все это должно было означать доверие и душевное расположение хозяина к гостю на основе взаимного понимания.

Был уже поздний вечер, когда Касымхан, уставший от напряжения, которого стоила ему эта первая встреча, покинул атамана и направился в караван-сарай. Там ждал его Махмуд. С рассветом они отправились в Кульджу, а следующей ночью возвратились в Джаркент,

— Вы не спешите с письмом к атаману,— сказал Чанышеву Давыдов.— Мы напишем его вместе.

Спустя неделю Давыдов зашел к Чанышеву в кабинет, и они написали письмо, обещанное атаману. В нем излагались сведения о якобы, проделанной Чанышевым работе по организации восстания в Семиречье. Письмо Дутову доставил Ходжамьяров. Возвратившись из Суйдуна, Махмуд доложил: