— А к вам меньше?
— Нет, конечно. Это я так…
— А почему вы говорите — Диспетчерские? Значит, есть ещё и Управление? Ну, общее?
— Ещё чего не хватало! — оскорбилась кондуктор. — Нет никакого управления, нечего нами управлять! Да и как вообще можно управлять душой или её порывом?
— Говорят — можно, — сказала Света из чистого упрямства. — А как вообще такое возможно? Сказка какая-то!
— А ты и вправду хочешь знать?
Света подумала.
— Н…нет, — сказала она неуверенно. — Не очень.
— Вот и ладушки.
Женщина встала, прошла к своему сиденью и открыла двери.
В салон вошла пара немолодых уже мужчин и встала на задней площадке.
— Проходите-проходите, — поторопила их кондуктор, проведя чекопечатающей машинкой у каждого над запястьем и выдав билет, — выход в переднюю дверь.
Трамвай дёрнулся, трогаясь и быстро набирая ход.
Ночная тишь за окном рядом со Светой вдруг сменилась отвесным горным склоном с ржавыми обрывками сухой травы. Сильный ветер снаружи подхватывал их, разлохмачивал и швырял высоко в распростёртую ширь к проступавшим, как в панорамной картине, чётко очерченным снежным пикам. Казалось, вагон мчится по гребню невидимой колоссальной волны, взметнувшейся в небо от подножья горного кряжа.
У Светы перехватило дух от восторга. Почудилось или нет: рядом промелькнули кабинки, как на колесе обозрения, в которых сидели смеющиеся люди. Но тут они снова въехали в сумеречную голубизну покрытого снегом озябшего озера и неторопливо двинулись по скованной морозом ледяной глади, дробя колёсам в искристые брызги звенящий лёд.
Те летели снизу вверх и, смешиваясь кристаллическими полотнищами, разворачивались взметнувшимися крыльями звёздной ночи с узором из вспыхивающих галактик.
— Как, по-твоему, — кондуктор, оказывается, вернулась и стояла рядом со Светой, — где им выходить?
— Откуда я знаю? — удивилась Света, невольно переводя взгляд на мужчин. Те устроились на переднем сиденье и зачарованно пялились в окно. У Светы возникло ощущение, что им и хочется сойти и, как говорится — «колется». — Хотя… — Она посмотрела наружу. — Может быть, здесь.
Стылость замерзшего озера сменилась зарождающимся тёплым утром небольшой улочки с островерхими двух- и трехэтажными домами, чьи первые этажи занимали кафе и магазинчики за широкими витринами. Кое-где из брандспойтов мыли серо-бежевую тротуарную плитку, но перед большей частью уже стояли легкие пластиковые столики и стулья, готовясь принять первых посетителей.
Света прислушалась к себе: что-то — убеждённость, знание, накатившее вдруг настроение — заставило сказать с полной уверенностью:
— Да. Здесь.
— А спрашивала, почему нам подходишь.
Кондуктор протянула Свете свой аппарат, не снимая, впрочем, его с кисти.
— Открывай двери. — Она ткнула пальцем в небольшую круглую кнопку сбоку.
Света послушно нажала.
Вагон остановился, открылись двери. Пассажиры вышли, кивками поблагодарив Свету и кондуктора.
— Понимаешь, — сказала женщина, когда колеса трамвая вновь застучали на стыках рельс, — некоторые не могут решиться, где им сойти. Или когда. Им и хочется сойти и боязно упустить то, что лежит за очередным поворотом. И наша, как раньше говорили, задача, помочь им в выборе. А это непросто. Да, непросто. Многие, собственно, большинство, не бывали практически нигде, кроме двух-трёх, в лучшем случае пяти-шести мест в целом мире. Я не имею в виду родные для каждого края, я как раз про дальние страны. И у каждого места своя прелесть для разного времени. А человеку хочется и всего и сразу. И в небо тянет, и посидеть хочется с любимой женщиной в обнимку у речного плёса. И нужно не обидеть человека, не погасить его душевный настрой, иначе — зачем он нужен, наш трамвай осени.
Ну, ничего себе! Свете стало боязно от такой ответственности. Она хотела вежливо отказаться, но спросила вместо этого:
— А как к вам устраиваться? И работать? И…
Кондуктор взмахнула рукой, обрывая словесный поток.
— Устраиваться никуда не надо: мы тебя видели, и я уже сказала — ты нам подходишь. Работаем мы не целый день и не только здесь. Я, например, воспитатель в детском садике. А кондуктором по настроению. Как и ты будешь.
— Это я понимаю, — сказала Света, хотя ничего не поняла. — А как с моей работой быть, ну, той, обычной, дизайнера, она мне нравится. И…
— Да никак. Работай, как работала. А у нас ты по настрою души, в любое время: минута там, эпоха здесь. Помнишь, с чего началось?
— Помню, — неуверенно пробормотала Света.
Женщина засмеялась.
— Ничего, обвыкнешься, примешь как должное. Все привыкают.
Света хотела ещё о многом спросить, но тут по старинке наружу открылась занавешенная изнутри тёмной шторкой дверца кабины вагоновожатой и наружу высунулась миловидное женское лицо под фирменной фуражкой. Фуражка была великовата и чуть съехала набок, придавая девушке залихватский вид.
— Здравствуйте, Света, — сказала она.
— Здравствуйте, — кивнула Света в ответ. — А откуда вы знаете, как меня зовут?
— Тоже мне — тайна, — фыркнула девушка. — Скажи, например, как меня зовут?
— Откуда я зна… Виктория?
— Вика. Предпочитаю. Вот видишь. Лучше скажи, что с твоим парнем делать. — Вика пальцами побарабанила по стеклу дверей.
— Каким ещё парнем? — Света посмотрела в окно. — Ой, Женька! Но он не мой парень! Просто старый друг.
— Это хорошо. — Вика хищно прищурилась, и Свете вдруг стало как-то беспокойно за этого холостяка. — Так, что — берём?
— Берём, — сказала кондуктор, тётя Настя, как видела теперь Света, и повернула ручку открывания дверей.
Внутрь ввалился Женя, пошатнулся, и чуть было не приложился носом о ступеньку.
— Дубль два, — прокомментировала тётя Настя, подхватывая парня за воротник куртки и многозначительно глядя на Свету. — Не твой, говоришь? А падаете в трамвай одинаково.
Вагон снова тронулся.
— Ёлки-моталки, совсем не подумала, — сказала вдруг тётя Настя, — давайте-ка высаживайтесь, молодые люди. А то парень твой сейчас объяснений потребует, а нам ещё несколько рейсов делать.
— Что за?.. — сердито начал Женя, выпрямившись.
— Скоро увидимся, — сказала тётя Настя Свете, не обращая на него внимания. — Держи, — она протянула ей свою машинку, — выбирай остановку.
Света приняла довольно увесистый аппарат, провела над Жениным запястьем и оторвала билет. Потом посмотрела наружу. Там клонился к закату жаркий день ранней осени над тихой речкой.
— У тебя плавки есть? — спросила она, выталкивая ошарашенного Женю наружу.
Тот промычал что-то неразборчивое.
«Ёлки-палки! — вспомнила Света. — У меня-то купальника точно нет! А, ладно, что-нибудь придумаем».
Троллейбус дежурных вьюг
Света с Викой шли и жаловались друг дружке.
На тётю Настю.
Старшая выгнала их из вагона до первого рейса, заменив другой бригадой и отправив в комнату отдыха при диспетчерской. Сама куда-то пропала, сказав, что ненадолго.
— Только переоденешься, — ворчала Света, — настроишься — и на тебе! Облом!
— Вот-вот, — вторила ей Вика, прыгая через рельсы, в несколько рядов тянущиеся по широкой площади у трёхэтажного длинного здания-ангара, — а я сегодня хотела по замёрзшему Байкалу прокатиться. Знаешь, как красиво? Лёд прозрачный-прозрачный…
— Знаю, — сказала Света. — И ветер, и холодина несусветная.
— Ну и что? А многим — нравится. И вообще, хоть зиму почувствовать, а то одно название, что зима. Ни снега, ни мороза.
— Это у нас, — Света вслед за Викой перебралась через рельсы и подошла к аккуратной кирпичной пристройке — помещению диспетчерской — рядом с закрытыми сейчас огромными железными воротами в ангар, одними из четырёх, — в Оймяконе, говорят, и снега хватает и морозов.
— На Диксоне тоже, — Вика хмыкнула. — У нас-то ещё ладно, а вот в Диспетчерской Зимних Вьюг, девчонки рассказывают, все на ушах стоят.