«Куда он мог подеваться? — размышлял инспектор.— Не крысы же его сожрали. Хотя немудрено. Нет, тут что-то не так. Во-первых, за последние полсотни лет ничего похожего не было. Во-вторых, пропали оба почти, одновременно с разрывом всего в один день. Так что вероятность, что их слопали крысы, слишком незначительна».

Внезапно свет фонаря выхватил из темноты кучу отбросов в углу, на которой валялся какой-то предмет. Жак приблизился и взял его в руки. Это была маска!

Да, обыкновенная маска, в которой спускаются в канализацию. Круг света забегал по стене. Вправо уходило ответвление. Шедший впереди контролёр куда-то подевался. Но Жаку было не до него, он пошёл по правой галерее, тщательно осматривая стены и разрезая лучом фонаря темноту подземного коридора.

Внезапно леденящий душу крик разорвал тишину, и сразу всё стихло.

Жак выхватил пистолет и бросился на шум. Бежать было тяжело и скользко. Грязная противная жижа хлюпала под ногами. Задыхаясь, он сорвал маску и впервые по-настоящему вдохнул в себя адски вонючий воздух.

В этот момент из темноты послышалось чьё-то сопение, тяжёлый топот.

Жак посветил и... обомлел. Перед ним, выпучив слепые белые бельма глазных впадин, широко разинув огромную, утыканную частоколом острых зубов пасть, сидело безобразное чудище. Оно было настолько ужасно, что чудовища, встречающиеся в фильмах небезызвестного Хичкока, казались по сравнению с ним детской безобидной игрушкой.

От неожиданности Туан выронил пистолет. Хотел за ним нагнуться, но не смог. Какая-то сила заставила его смотреть и смотреть на это безобразное смердящее исчадие ада. Дрожащий в руке фонарь выхватывал из темноты бородавки неровных наростов, окружающих безглазую отвратительную морду.

Видимо, привыкший к темноте монстр на какое-то мгновение оказался ослеплённым светом и поэтому не сделал попытку сразу сожрать Жака вместе с фонарём и резиновым костюмом.

Для Туана теперь стало очевидно, какая судьба только что постигла контролёра и тех двух пропавших рабочих.

«В свете, только в свете спасение. Эта тварь не любит света»,— мелькнуло в голове Жака.

Внезапно чудовище, захлопнув пасть, издало ужасающий треск и, испустив волну зловония, снова распахнуло её. Не выдержав, Жак попятился. Наконец, дико вскрикнув: «Помогите!» рванулся назад. Он бежал изо всех сил. Бежал, не переводя дыхания. Одна мысль очутиться в чреве этого монстра заставляла его нестись, сломя голову по бесчисленным изгибам и коридорам.

Всё время за спиной он слышал грозный топот могучих лап и страшный, раздирающий душу скрежет зубов.

Внезапно он поскользнулся и, выронив из рук фонарь, с размаху рухнул в грязную вонючую жижу.

«Всё, конец»,— подумал Жак и закрыл глаза. Открыв их через долю секунды, увидел, что монстр застыл перед лучом льющего на него света: фонарь лежал таким образом, что его луч как бы оградил Жака от зубов преследователя. Пока тот, беспомощный перед ярким светом, приходил в себя, Туан снова схватил фонарь, поднялся и юркнул в ближайшее ответвление.

Снова началась эта ужасная гонка: инспектор убегал, чудище догоняло.

Вдруг раздался глухой удар, и Туан на мгновение потерял сознание. Оказывается, со всего маха он врезался в торчащую откуда-то сверху трубу. Если бы не пластмассовый шлем, то его голова неминуемо бы треснула и развалилась, как гнилой орех.

Кровь ручьём хлестала из рваной раны, заливая глаза. За спиной опять раздался характерный зубовный скрежет. Жак, махнув фонарём, на какой-то миг сумел опередить монстра и буквально вырваться из готового захлопнуться страшного капкана.

Силы покидали измученного человека. Его охватило отчаяние. Отчаяние смертельно раненного животного, знающего, что ему не спастись. Но это отчаяние придавало ему силы. Хотя бежать было бессмысленно. Он ведь абсолютно не ориентировался в этих бесчисленных коридорах, сборных каналах и тупиках.

«Неужели конец? Так нелепо погибнуть в этих зловонных трущобах»,— непрерывно звучало в мозгу.

Внезапно впереди мелькнуло еле заметное пятно света. Жак уже давно потерял фонарь и бежал в кромешном мраке, придерживаясь рукой за влажную стену.

Пятно ширилось. Там, там было спасение! Но он больше не в состоянии бежать, совершенно изнемог. Жак заглатывал огромные порции гнилого затхлого воздуха. Старался изо всех сил не потерять равновесия и не упасть. Только бы не упасть... Кровь бешено стучала в висках. Казалось, сосуды не выдержат, лопнут, и сердце вот-вот выскочит из груди.

Лестница!

Край железной лестницы. Жак бросился на неё и, схватившись слабеющими руками за край перекладины подтянул тяжёлое тело.

Монстр, щёлкнув ужасными челюстями, проскочил мимо. Потеряв ускользнувшую добычу, сразу вернулся. Но Жак, намертво вцепившись в железные прутья, сумел несколько секунд продержаться и, чуть передохнув, рванулся вверх.

На его счастье крышка колодца была отодвинута и из отверстия выбивался узкий луч дневного света.

С трудом, помогая себе головой и плечами, сдвинул тяжёлую крышку, выполз наружу и замер, бессильно распластавшись на мостовой.

Подоспевшие прохожие помогли ему выбраться. Никому и в голову не пришло, что довелось пережить под землёй этому совершенно седому человеку. Да, Жак поседел. Поседел в тридцать лет.

По дороге в больницу он успел прошептать лишь три слова:

— Осторожнее, там чудище.

К сожалению, эти несколько минут гонки, где ставкой была жизнь, не прошли для него даром.

Туан потерял рассудок. Несколько месяцев пролежал в госпитале. Потом долго в больнице. Вышел он оттуда глубоким стариком с дрожащими руками и вечно слезящимися глазами.

Только спустя шесть лет, когда рассудок стал возвращаться к нему, Туану сообщили, что под землёй между чудовищем и группой полицейских произошла битва, в результате которой один полицейский погиб, двое ранены, а чудище взорвали гранатой.

Профессор Антуан Латье, изучая останки монстра, пришёл к выводу, что они представляют симбиоз жабы и крокодила. Видимо, каким-то путём в нечистотах сошлись их эмбрионы и в окружающей среде развилось и выросло это невообразимое чудовище... Подземное чудовище Парижа.

СПУСТИВШИЙСЯ С НЕБЕС

1

Впервые я попал в Австралию три года назад, когда на научно-исследовательском судне мы почти год бороздили моря и океаны, изучая циркуляцию подводных и воздушных течений в экваториальных зонах.

В состав экспедиции я был включён в самый последний момент. Внезапно заболел гидрогеолог Николай Ушаков, и руководитель работ профессор Самсонов, маленький, толстый человек с вечно смеющимися глазами, лукаво поблёскивавшими из-под тонких стёкол очков в старинной немодной оправе, предложил мне занять освободившуюся вакансию.

По первой и основной специальности я — историк. Изучаю древние культовые обряды, мифы и легенды.

Вторая моя слабость — море. Как гидрогеологу, мне пришлось четыре с половиной года поработать в Арктике, три из которых провёл в экспедициях вместе с Самсоновым.

Видимо, только этим и объясняется его выбор, так как особенных достижений в этой области науки за мной не числилось, не считая двух-трёх статеек, которые успел тиснуть в толстом специализированном журнале.

Что касается любимой истории, то у меня за плечами три книги, посвящённые религиозным обрядам африканской народности догонов и аянов — небольшому племени южноамериканских индейцев.

Честно говоря, вначале я не слишком обрадовался столь лестному предложению. Во-первых, у меня намечалась интересная командировка в Центральную Америку,— хотелось проверить одну идею. Во-вторых, полагалось засесть за давно задуманную монографию «Мифы Мадагаскара». И наконец, не мешало бы немного побыть с семьёй. За пять последних лет жизни в общей сложности можно насчитать двадцать дней, когда я был дома. Между прочим, по этому поводу на недавно состоявшемся семейном совете я получил серьёзное предупреждение от жены и двух двенадцатилетних дочерей-близнецов.