Ж. Так вы уверены в своём таланте?

Л. Разумеется, у меня абсолютный музыкальный слух и голос, дай бог каждому.

Ж. Могли бы вы бросить профессию домашней собаки и заняться чем-нибудь более серьёзным? Допустим, служить на границе или в таможне, выискивая наркотики.

Л. Пожалуй, нет. Я уже в некотором роде привык к своей относительно спокойной жизни, если её так можно назвать. Да и вроде моих шестифутовых бросать жалко. В принципе, они люди безобидные. Пусть не дворяне, простолюдины, но что делать? С интеллектом, правда, у них плоховато. Но «Jedem das Seine» - «каждому своё».

Ж. Завидуете ли вы своим коллегам?

Л. Безусловно. Их, видите ли, и на выставки водят, и медали вручают. А мои бездарные, с позволения сказать, родственники даже не могли мне элементарную родословную оформить. Чтобы я хоть на людях мог показаться. Одним словом, разве с такими неудачниками можно медаль получить... А вы поглядите на меня. Какой окрас, какая фигура и оскал! Посмотрите-ка, какой оскал, а прикус, а зубы, посмотрите, какие зубы и череп, один мой череп чего стоит. По теории Ламброзо я — пёс уникальный, причём исключительно арийской породы. Да я бы все медали взял на выставке. Пардон, но даже и говорить об этом не хочется.

Ж. Какую роль в вашей судьбе играет отец?

Л. Да никакую... Иногда видимся. Так он делает вид, что меня не знает.

Ж. А как вы относитесь к прекрасному полу?

Л. В этом отношении я джентльмен. А вообще я в своего деда пошёл. Правда, всякая мелочь попадается, все дворняги какие-то, от них, I am sorry, помойкой так и несёт. Хотя тут мне одну самочку-пуделиху чёрного окраса приводили. Строптивая оказалась, всё лаяла, изображала из себя недотрогу. Да я, хоть и джентльмен, но всё-таки изловчился да и выполнил свои обязанности. Пусть хоть таким образом улучшат породу свою.

Ж. Считаете ли вы себя настоящим мужчиной?

Л. Несомненно.

Ж. Ваше главное достоинство?

Л. Необычайный ум и интеллект.

Ж. Хотели ли вы, чтобы ваши дети походили на вас?

Л. Полагаю, что да. Мои достоинства намного превосходят мои недостатки.

Ж. Что вы больше всего боитесь, как собака?

Л. Одиночества. Поэтому и держу своих, миль пардон, своих так называемых родителей. Хотя они у меня смирные. Если уходят, то обязательно отпрашиваются. Ну, я несколько минут изображаю из себя обиженного, да и отпускаю. А то ведь и голодным останешься. Я ведь всякие там колбасы, как они, не употребляю. Они мне, в основном, из кооперативного магазина печень несут. Я больше свиную люблю (облизывается). Не плохо и язык бараний, но чтоб пареный, да со специями, а то ведь и в рот не возьму.

Ж. Считаете ли вы себя красивым?

Л. Я считаю этот вопрос просто бестактным. Я совершенно неотразим. Все от меня в восторге. На улице эти безголовые люди останавливаются и сюсюкают: «Какая собака! Какая собака красивая!» Да своим отпрыскам в колясках орут: «Гляди, какая очаровательная собачка. Помахай ей ручкой».

Ж. Если бы у вас был выбор, в какую эпоху вы хотели бы родиться?

Л. Безусловно в средние века. Там бы я был на месте. Ведь я всё-таки королевский пудель.

Ж. Какие у вас ближайшие планы на будущее?

Л. Планы большие. Надо обязательно приучить приёмных родителей. Я имею ввиду своё меню. Чтобы каждый день разнос и чтобы повкуснее. Ну, чтоб как у моих королевских предков. Чтобы они, наконец, сообразили, мне нужен воздух. Дачу купили бы. Затем конуру побольше, хотелось бы двухкомнатную, но трёхкомнатную лучше. Не мешало бы им позаботиться о порядочной девушке для меня, желательно из хорошего древнего рода. Ну, естественно, чтобы и экстерьер был соответствующим.

Ж. На какой вопрос вам бы не хотелось отвечать?

Л. На вопрос, чего я больше всего хочу.

Ж. Ну, так, что же вы все-таки больше всего хотите?

Л. Съесть вас. Настолько вы мне надоели своими идиотскими вопросами.

ПАРИЖСКОЕ ЧУДОВИЩЕ

Бывший инспектор парижской уголовной полиции Жак Туан никому и никогда не поверил бы в реальность этой кошмарной истории, не случись ему самому стать не столько участником, сколько её главным действующим лицом. Тот день начался как обычно. Во всех комнатах и коридорах толпилась весьма пёстрая публика. Неистово барабанили машинки. Гремели трели телефонных звонков. В инспекторской комнате было шумно и весело.

Эмиль и Проспер, усевшись на письменные столы, язвительно обсуждали новую подружку Поля Ламоэнта. Последний известен всему комиссариату, как ловелас и пройдоха, хотя на самом деле был очень скромным парнем. У него немного косил левый глаз, что являлось предметом шуток сослуживцев и причиной затянувшегося выбора невесты. Полю как назло попадались девицы с большим юмором и пышными формами. А он не терпел ни того, ни другого. Благодаря своей излишней щепетильности при выборе достойной подруги он и заслужил славу местного Дон Жуана, больше, разумеется, в порядке шутки.

Вошёл комиссар Шабю.

— Все разыгрываете Поля,— беззлобно заметил он и обратился к Туану, Жак, зайди-ка ко мне.

— Сейчас, господин комиссар, одну минутку. Только соберу свои бумаги.

Когда Жак вошёл в кабинет, то увидел Шабю с неизменной сигаретой, прилипшей к нижней губе. Тот сосредоточенно изучал сводку происшествий.

— Вторая пропажа за неделю. Как тебе это нравится? Причём исчезают рабочие городской канализации. Уходят на работу и не возвращаются. Что они там находят в своём дерьме?

Под Парижем протянулись целые кварталы, куда сливались нечистоты огромного города. Туану было известно, что там, в подземных лабиринтах когда-то давно обитали целые шайки. Но с тех пор прошло, слава богу, не менее сотни лет. Спрашивается, что там делать сейчас? Канализационная сеть стала мала для такого города, ведутся работы по её расширению. Ведь в подземелье стоит такая вонь, что не приведи господи.

«Только бы он не предложил мне заняться поисками дерьмовозов»,— подумал про себя инспектор.

— Вот так,— сказал комиссар, как будто услышавший его мысли.— Тебе и придётся этим заняться. Сходи в городское управление тех служб. Опроси контролёров городской канализации. В общем действуй. Ну, чего скис? У нас такая служба. Всю жизнь в грязном белье ковыряться.

Едва Жак вошёл в инспекторскую, как Эмиль, смешно понюхав воздух, обратился к Просперу:

— Тебе не кажется, что здесь чем-то воняет?

— Да, точно, воняет, по-моему, от этого молодого человека, — и оба весело заржали.

— Уже пронюхали, черти? Откуда вы только узнали про работёнку, которую подкинул мне шеф!

— Газеты надо читать, мой дорогой, газеты! Кроме того, достаточно поглядеть на твою кислую физиономию. А потом последние три дня в городе других особых происшествий не было.

— Вы-то хоть поможете мне?

— Ишь чего захотел. На мне до сих пор висит дело Биньома, а Проспер с Полем ведут расследование убийства на набережной Пале, так что придётся тебе одному покопаться в канализационных трубах,— ответил за всех Эмиль.

Так инспектор Туан без особого энтузиазма приступил к расследованию. Он опросил все технические службы. Поговорил с контролёрами городской канализации. Никто не мог толком что-либо сообщить.

Вначале пропал Лико. Пошёл исправлять повреждение и не вернулся. Затем Бишоф ушёл по вызову и тоже исчез.

Оба были несемейными. Так что хватились их не сразу. Если бы пропали в одном месте, то была бы хоть какая-нибудь зацепка. А то оба исчезли в разных концах города.

Жак взял с собой контролёра и, с тяжёлым сердцем надев резиновый костюм и маску, спустился в коллектор под улицей Нотр-Дам. Именно там в последний раз видели Бишофа.

Контролёр, подсвечивая фонарём, шёл впереди, безошибочно ориентируясь в хитросплетениях подземного лабиринта. Туан, чертыхаясь, плелся сзади.

Вонь была несусветная. Под ногами кишели полчища крыс,— того и гляди вцепятся в резиновые сапоги. Никакая дератизация не могла очистить канализацию от бесчисленного количества этих прожорливых грызунов.