Шли годы. Лина Ивановна по—прежнему работала в больнице. Ей очень хотелось получить образование и стать врачом. Однако не пришлось, приходилось работать на двух ставках, так что еле хватало сил добраться домой, накормить сына и завалиться спать.
Тем не менее Лина Ивановна всё же окончила медучилище и перешла работать медсестрой.
Последнее время она стала замечать за собой, что особенно остро, физически ощущает чужую боль, сильно мучается во время грозы и магнитных бурь, а после сеансов «ясновидения» испытывает сильную усталость и внутреннюю опустошённость.
Что касается будущего и прошлого, то она предсказывала всё, что угодно, практически безошибочно.
Однажды она спасла своего сына. Мальчик торопился в школу. Он должен был поехать на автобусную экскурсию. Как обычно, он поцеловал мать и побежал к двери. В этот момент перед её глазами встала картина разбившегося автобуса. Крики и стоны раненых и искалеченных детей.
Она остановила ребёнка, поправила ему галстук, долго смотрела в его глаза, наконец, легонько подтолкнув к двери, проговорила:
— А теперь ступай.
Вдогонку незаметно, чтобы мальчик не видел, перекрестила.
Иван опоздал на автобус. Вечером стало известно, что этот автобус, возвращаясь с экскурсии, разбился. Все дети погибли.
Люди тянулись к Лине. Почти всегда они находили у неё теплоту и участие. По больнице про неё ходили целые легенды.
Например, санитарка тётя Маша чуть ли не каждого останавливала в коридоре и рассказывала, как Лина на её вопрос, где искать могилу её мужа, погибшего в 1943 году, ответила:
— Не ищи, милая. Могилы нет... Нет могилы. Прах его по земле развеян.
Через полгода она случайно узнала, что её муж погиб от прямого попадания бомбы. В окопе было четверо. Вместо них осталась глубокая воронка.
Часто по одной лишь фотографии, по фамилии человека Лина могла определить, кто он, откуда, что болит, что любит или не любит. В общем, почти все автобиографические данные и даже такое, что не под силу иному досье.
А уж если приходилось встречаться с человеком, то начиналась полнейшая фантастика.
Её пророчества зачастую приводили людей в состояние шока. Невольно возникал вопрос: каким образом ей удавалось проникнуть в тайну души? Узнавать самое сокровенное, о чем самому себе и то боишься признаться!
Николай Александрович Самохин, пожилой врач с тяжёлой, трудной судьбой, как—то подошёл к Лине Ивановне, поздравил её с праздником, поцеловал руку и в шутку спросил:
— Вот вы, Лина Ивановна, всем все рассказываете, а меня, вашего старого поклонника, забыли?
Так она ему такое порассказала, что старик долго не мог опомниться.
Он был репрессирован. Двенадцать лет провёл в лагерях. А Лина Ивановна напомнила ему такие эпизоды из этих страшных лет, о которых он и сам почти забыл. И о шраме на ноге, который он заработал в драке с уголовниками, и о болезненном ушибе, полученном в детстве при падении с крылечка, и о неожиданной встрече с девушкой, которую считал погибшей, и о многом—многом другом, о чем иногда и вспоминать не хотелось.
Постоял Самохин ошеломлённый, постоял да и пошёл, покачивая головой и что—то приговаривая.
После этого эпизода вызвал её к себе главврач. Моложавый, крепкий, без единой морщинки на полноватом, хорошо сохранившемся, несмотря на приличный возраст, лице.
— Ну что, Бударова? Мне тут про тебя все уши прожужжали! Говорят, что и цены тебе нет, и что чудеса можешь делать, экстрасенсом, понимаешь, работаешь. А мне, между прочим, не экстрасенсы, а сёстры нужны. Ясно? Сё—стры!
Лина Ивановна помолчала, посмотрела в его красивые, навыкате глаза и сказала:
— Леонид Михайлович, ваша дочь сегодня экзамен в институт не сдаст.
— Какая дочь? Ошибаешься, милая. Моя дочь еще в детский сад ходит.
— Не эта, другая, старшая, от первого брака.
Леонид Михайлович поперхнулся. Схватился за трубку. Набрал номер:
— Валя, Валя, это я. Где сейчас Зина? Так, так, ну ладно, позвони сразу, как только приедет... Ну ладно, это ты могла и от соседей узнать. А про меня, про меня лично что ты знаешь, что можешь сказать?
— Да всё знаю. Вижу пятнышко на двенадцатиперстной кишке, в желудке слизи много, геморрой у вас, извините. Два полипа в толстой кишке. Гланды у вас в шестнадцатилетнем возрасте удалили. Корью болели, свинкой, мочеполовыми болезнями. О, у вас, оказывается, был...
— Хватит, хватит, успокойся! — замахал руками главврач. — Ну ты даёшь, Бударова! Однако... Не вздумай кому—нибудь ляпнуть об этом. Это ведь давно, в молодости было.
— Не так уж давно. Это было восемь лет назад. Вы тогда...
— Не надо, не надо... Можешь идти, Бударова. Работай, работай, спокойно работай. Но о нашем разговоре — ни слова. Ты ведь понимаешь, авторитет главврача и все такое прочее...
— Знаю, но людям я все равно помогать буду. Не могу без этого.
— Да ради бога, делай, что хочешь...
Когда Лина выходила из кабинета, Леонид Михайлович вкрадчиво спросил:
— А что, если мы вас, Лина Ивановна, немного поисследуем?
— Пожалуйста, я готова.
В это время раздался телефонный звонок. Леонид Михайлович поднял трубку.
— Так... значит, не сдала,— протянул он и его лицо помрачнело.
Главврач никогда не забывал о своих намерениях. Через три дня Лину Ивановну пригласили в специализированный институт и провели ряд комплексных исследований.
Учёные были потрясены. У медсестры Бударовой обнаружено сильнейшее биополе. В одной из лабораторий во время эксперимента она своим биополем отклонила лазерный луч. На чувствительный магнитофон записали сигналы, исходящие из её рук. Через непрозрачный экран воздействием биополя ей удалось изменять частоту электрических колебаний у электрических рыбок, в частности у нильского слоника.
Когда ей приводили онкологических больных, она безошибочно определяла, в каком месте находится опухоль и её характер.
По словам Лины Ивановны, раковая опухоль издаёт фиолетовое свечение.
Полученные данные позволяли говорить о феномене Бударовой. Однако нашлось немало скептиков, утверждающих, что всё это мистика, далёкая от настоящей медицины. Дело кончилось тем, что главврач оставил Лину в покое. Правда, её перевели сестрой в психоневрологическое отделение, взяв слово не заниматься предсказаниями и пророчествами.
Между тем к «доктору» Лине ходили на приём. Ходили многие, в том числе и врачи, правда, стоит отметить, что свои визиты они отнюдь не афишировали.
А ведь стоило, стоило к её словам прислушаться хоть иногда, хотя бы от случая к случаю.
Судьба дала мне счастье видеть эту женщину, говорить с ней, между прочим, она мне здорово помогла.
Что в ней удивляет, так это вера... Именно вера, по её словам, помогает ей исцелять людей, предсказывать будущее.
Лина Ивановна рассказывала мне, что она даже с мёртвыми может говорить. Но далеко не всегда, лишь когда впадает в транс.
Она чувствует всё сначала головой, местом, к которому давно, в далёком детстве, притронулись чьи—то руки, потом мозгом, а потом слухом... Ей слышится чужой незнакомый голос, как по междугородному телефону. Порой громче, иногда тише.
Если б кто—нибудь знал, скольким людям она принесла покой! Сколько вдов нашли могилы своих мужей! Скольких она своевременно предостерегла, спасла от смерти!
Ведь она не только Великую Отечественную войну предсказала, но и венгерские события 1956 года, и чехословацкий инцидент в 1968 году, и войну в Афганистане, и Чернобыль...
А совсем недавно мне стало известно, что она предсказала землетрясение в Армении, правда, никто к её словам не прислушался...
А может, стоило, стоило прислушаться!...
Так и живёт среди нас простая русская женщина, медсестра Лина Ивановна Бударова. Добрая, отзывчивая, с лучистыми серыми глазами, с тёплыми ласковыми руками, с горячим и верным сердцем...
— А может, все—таки в этом что—то есть... Может, она, Лина, попала в параллельный мир и вернулась оттуда. Вернулась со Знанием Будущего, вернулась с Могуществом, которое может приносить неоценимую пользу людям, исцеление, наконец, если хотите, прозрение...