Включая въ настоящую книгу часть моихъ журнальныхъ статей по тюремному вопросу, я подновилъ ихъ фактическій матеріалъ на основаніи свѣдѣній, въ большинствѣ случаевъ заимствованныхъ изъ русскихъ оффиціальныхъ изданій, а также выключивъ изъ нихъ полемическій элементъ. Вновь написанныя главы о ссылкѣ на Сахалинъ и объ одномъ эпизодѣ изъ жизни ссыльныхъ поляковъ въ Сибири служатъ дополненіемъ общаго описанія русскихъ карательныхъ учрежденій.

Глава I

Мнѣ впервые пришлось ознакомиться съ русскими тюрьмами въ 1862 г., въ Забайкальской Области. Я тогда только что пріѣхалъ въ Иркутскъ, — молодымъ казачьимъ офицеромъ, не достигшимъ еще двадцати-лѣтняго возраста, — и, мѣсяца два спустя послѣ моего прибытія, былъ уже назначенъ секретаремъ мѣстнаго комитета, занимавшагося вопросомъ о реформѣ тюремъ. Считаю не лишнимъ сдѣлать здѣсь нѣсколько необходимыхъ поясненій.

Образованіе мое въ то время ограничивалось курсомъ военной школы. Мы, конечно, посвящали много времени математикѣ и естественнымъ наукамъ, но еще болѣе времени уходило на изученіе военнаго искусства, искусства уничтоженія людей на поляхъ битвъ. Но мы переживали тогда въ Россіи эпоху великаго пробужденія мысли, наступившую вслѣдъ за Крымскимъ разгромомъ; немудрено поэтому, что даже на образовательномъ курсѣ военныхъ школъ отразилось вліяніе этого великаго движенія. Нѣчто, стоявшее выше милитаризма, проникало даже сквозь стѣны Пажескаго Корпуса.

Начиная съ 1859 года русская печать получила нѣкоторую свободу и со страстью отдалась обсужденію политическихъ и экономическихъ реформъ, которыя должны были сгладить слѣды тридцати-лѣтняго военнаго режима Николаевщины; отголоски напряженной интелектуальной дѣятельности, волновавшей страну, долетали и до нашихъ классныхъ комнатъ. Нѣкоторые изъ насъ много читали, стремясь пополнить свое образованіе. Вообще, мы проявляли горячій интересъ къ предполагавшейся перестройкѣ нашихъ архаическихъ учрежденій и нерѣдко, — между уроками тактики и военной исторіи, — завязывались оживленные толки объ освобожденіи крестьянъ и объ административныхъ реформахъ. Уже на другой день послѣ обнародованія указа о давно ожидаемомъ и многократно откладываемомъ освобожденіи крестьянъ, нѣсколько экземпляровъ объемистаго и запутаннаго «Положенія» попали въ нашу маленькую, залитую солнечнымъ свѣтомъ, библіотечную комнатку, гдѣ мы немедленно занялись усерднымъ изученіемъ и комментированіемъ «Положенія». Итальянская опера была забыта, — мы стали посвящать свободное время обсужденію возможныхъ результатовъ освобожденія и его значенія въ жизни страны. Исторія вообще и въ особенности исторія иностранныхъ литературъ обратилась въ лекціяхъ нашихъ профессоровъ въ исторію философскаго, политическаго и соціальнаго роста человѣчества. Сухіе принципы «политической экономіи» Ж. Б. Сея и комментаріи русскихъ гражданскихъ и военныхъ законовъ, которые прежде разсматривались, какъ предметы совершенно излишніе въ схемѣ образованія будущихъ офицеровъ, теперь, въ приложеніи къ нуждамъ страны, казалось, получили новую жизнь.

Рабство пало, и умы всѣхъ были заняты предстоящими реформами, которыя должны были увѣнчаться конституціонными гарантіями. Страна ожидала немедленныхъ и широкихъ реформъ. Всѣ наши учрежденія требовали коренной переработки, являясь странной смѣсью законовъ, унаслѣдованныхъ отъ стараго Московскаго періода, узаконеній Петра I, пытавшагося создать военную державу путемъ указовъ изъ Петербурга, законовъ, возникшихъ по прихоти придворныхъ куртизановъ развратныхъ императрицъ и законовъ Николая I, каждая строка которыхъ была пропитана военнымъ деспотизмомъ. Мы жадно читали журналы и газеты того времени, въ которыхъ горячо обсуждалась необходимость всестороннихъ реформъ.

Но въ это время, на ряду съ общимъ оживленіемъ, начали показываться зловѣщіе признаки реакціи. Почти наканунѣ освобожденія крестьянъ Александръ II испугался собственнаго дѣла, и реакціонная партія мало по малу начала пріобрѣтать вліяніе въ Зимнемъ Дворцѣ. Николай Милютинъ — душа крестьянской реформы въ бюрократическихъ сферахъ, — былъ внезапно удаленъ въ отставку за нѣсколько мѣсяцевъ до обнародованія указа объ освобожденіи, и труды либеральныхъ комитетовъ были переданы для новой редакціи, болѣе благопріятной для помѣщиковъ, комитетамъ второго созыва, членами которыхъ были назначены въ большинствѣ рабовладѣльцы стараго закала, такъ называемые «крѣпостники». На прессу снова надѣли намордникъ; свободное обсужденіе «Положенія» было воспрещено; нумеръ за нумеромъ конфисковался. День, газета Ивана Аксакова, который тогда былъ довольно радикаленъ, проповѣдывалъ необходимость созыва Земскаго Собора и даже ничего не имѣлъ противъ отозванія русскихъ войскъ изъ Польши. Сравнительно незначительныя крестьянскія волненія въ Казанской губерніи и большой пожаръ въ Петербургѣ въ маѣ 1862 г. (приписанный полякамъ и революціонерамъ) послужили поводомъ къ усиленію реакціи. Длинный рядъ политическихъ процессовъ, сдѣлавшихся въ скоромъ времени характерной чертой царствованія Александра II, начался ссылкой въ каторжныя работы извѣстнаго поэта и публициста, Михаила Михайлова.

Реакціонная волна, поднявшаяся въ Петербургѣ съ 1861 года, еще не успѣла докатиться до Сибири. Михайлова, на пути его въ Нерчинскіе рудники, чествовалъ обѣдомъ Тобольскій губернаторъ. Герценовскій «Колоколъ» былъ широко распространенъ въ Сибири, а въ Иркутскѣ, куда я попалъ въ сентябрѣ 1862 года, культурные слои общества были еще полны оптимистическихъ надеждъ. «Реформы» были тогда на языкѣ у всѣхъ въ Иркутскѣ, и одной изъ наиболѣе горячо обсуждаемыхъ реформъ была необходимость полной реорганизаціи системы ссылки.

Я былъ назначенъ адъютантомъ къ Забайкальскому губернатору, генералу Болеславу Казиміровичу Кукелю, литвину, вполнѣ симпатизировавшему либеральнымъ идеямъ той эпохи, и, мѣсяцъ спустя, очутился въ большой сибирской деревнѣ Читѣ, которая была возведена Муравьевымъ въ чинъ главнаго города Забайкалья.

Въ Забайкальской области находятся извѣстные Нерчинскіе рудники. Сюда посылаютъ со всѣхъ концовъ Россіи осужденныхъ на каторжныя работы; немудрено поэтому, что вопросъ о ссылкѣ и каторгѣ часто служилъ предметомъ нашихъ разговоровъ. Почти каждый обыватель или чиновникъ былъ знакомъ съ тѣми ужасными условіями, при которыхъ происходило препровожденіе арестантовъ, принуждаемыхъ совершать пѣшкомъ весь путь отъ Перми до Забайкальской области. Всѣмъ было извѣстно ужасное состояніе мѣстъ заключенія, какъ въ самыхъ рудникахъ Нерчинскаго округа, такъ и по всей Россіи. Въ виду этого Министерство Внутреннихъ Дѣлъ, въ связи съ пересмотромъ общеимперскаго уголовнаго положенія и вопроса о ссылкѣ, намѣревалось предпринять цѣлый рядъ радикальныхъ реформъ, касавшихся положенія тюремъ въ Россіи и Сибири.

— «Мы получили циркуляръ изъ Министерства Внутреннихъ Дѣлъ» — говорилъ мнѣ однажды Кукель. — «Насъ просятъ собрать всевозможныя свѣдѣнія о положеніи тюремъ и сообщить наше мнѣніе относительно необходимыхъ реформъ. Вы знаете — какая масса дѣлъ у насъ на рукахъ, за эту работу положительно некому взяться. Каторжными тюрьмами Нерчинскаго округа завѣдываетъ Горное Вѣдомство. Мы дѣлали ему запросы обычнымъ путемъ, но намъ никто ничего не отвѣчаетъ. — Не возьметесь-ли вы за это дѣло?» — Я, конечно, отвѣтилъ, что, въ виду моей молодости и полнаго незнакомства съ предметомъ работы, я не могу взяться за нее. Въ отвѣтъ на это, Кукель очень просто отвѣтилъ:

— «Конечно. Но займитесь этимъ вопросомъ, изучите его! Въ „Журналѣ Министерства Юстиціи“ вы найдете рядъ прекрасныхъ статей о всевозможныхъ тюремныхъ системахъ. Что же касается практической стороны работы, — мы постараемся найти точныя свѣдѣнія о томъ, какъ стоитъ дѣло теперь. Обойдите тюрьмы, осмотрите ихъ. А потомъ, полковникъ Педаменко, г-да Андреевъ и Ядринцевъ, а также нѣкоторые горные чиновники помогутъ вамъ. Мы обсудимъ каждую мелочь сообща съ людьми, практически знакомыми съ предметомъ; но прежде всего, — надо собрать данныя, подготовить матеріалъ для обсужденія».