Особой энергией Фгейтанг не отличалась, но все же настойчивость может иногда заменить энергию. Так было и с Софьей Эдуардовной. Нашлись уроки, затем какая-то работа, переписка, корреспонденция; жила она также в семье одного чиновника почти целый год в качестве воспитательницы.

У молодой девушки был и жених — какой-то небольшой пожилой чиновник, пленившийся ее оригинальной наружностью, но она не пошла за него и, спустя несколько времени, поступила в гербариум, где окончательно пристроилась, полюбила новое для нее дело и отдалась ему всей душой. По службе она считалась одной из лучших работниц и знатоков флоры.

Странно, у Софии Эдуардовны совершенно испарились из памяти все ее детство, последующая жизнь в родной семье, гимназические годы; заволакивалось туманом и ближайшее к ней время, она забывала даже имена, фамилии тех лиц, с которыми ей приходилось в это время сталкиваться; ясной жизнь ее представлялась только с того дня, как она поступила сюда, в гербариум.

Это последнее можно было объяснить только обстановкой, в которой девушка находилась ежедневно, сравнительно малым числом лиц, с которыми ей приходилось в это время сталкиваться, и невозмутимым покоем и тишиной, царившими среди всех этих старых шкафов.

Но еще страннее было то, что для девушки было легче заглянуть глубже куда-то в седую старину, и пред ее изумленным взором развертывались картины, о которых она не имела даже никакого понятия. А между тем она ничем не проявляла своей нервности и не могла быть названа истеричкой. Об этих свойствах молодой Фрейтанг в гербариуме никому не было известно; ее замкнутость и молчаливость отчудили ее от всех ее сослуживцев.

Занимающиеся стали расходиться, ушел и сосед Софии Эдуардовны, Иван Петрович, повторив ей свою просьбу отыскать интересующее его растение. Сторожа завернули электричество во всем помещении; оно осталось гореть только над столом Фрейтанг.

— Мы с товарищем, барышня, уйдем, а вы, как кончите, так заверните только лампочку, — предупредительно заявил ей сторож, — остальное мы потом уберем.

София Эдуардовна осталась совершенно одна в совершенно опустевшем гербариуме.

За окнами, на улице, серые сумерки сменились уже темным вечером. Где- то в конце ее вспыхнул огонек фонаря, косым лучом скользнувший по стеклам окна.

Фрейтанг, не окончив своей работы, сложила ее, так как вспомнила об обещании, данном ею соседу по работе, и, приставив ясеневую лестницу к одному из шкафов, принялась разыскивать нужное растение.

Густая пыль толстым слоем лежала на давно не вынимаемых коробках. Привычные руки, девушки осторожно снимали листы бумаги, на которых были прикреплены растения, ее глаза скользили по названиям, и лист откладывался в сторону. Уже несколько коробок было пересмотрено и снова водворено на полки, но растение все еще не находилось.

София Эдуардовна вспомнила, что она как будто видела его в другом отделении, и сейчас же пошла в дальний конец гербариума, очень редко посещаемый. Она не отвернула здесь электричества, рассчитывая достать одну картонку и перенести ее к себе.

В этих шкафах хранилась флора Дальнего Востока, аромат сухих цветов здесь слышался сильнее, чем где-либо.

Фрейтанг, держа пыльную коробку на плече, спустилась вниз по лестнице. Девушкой овладела какая-то непонятная слабость, чего до сих пор с нею никогда не бывало. Не отдавая себе отчета, она поставила картонку на стол и сама села, скорее опустилась, на старый клеенчатый стул. Царившая кругом темнота, невозмутимая тишина и это странное головокружение охватили ее. София Эдуардовна почувствовала себя отрешенной от всех мыслей, не сознавала ни обстановки, ни времени, ни самой себя. Какое-то сладкое чувство небытия, полнейшее отсутствие сознания все сильнее и сильнее захватывали ее. Опьяняющий аромат по-прежнему струился из коробки.

Прошло несколько мгновений полного отрешения от самой себя, и плотная завеса, так властно окутавшая девушку, начала редеть, густые волны тумана проясняться.

Фрейтанг точно перенеслась в совершенно другую обстановку, в другое столетие, в другую страну. Все ей здесь было знакомо, все близко.

Это был сон, но она переживала его воочию; мысль пробудила воспоминания одного из прежних ее воплощений, когда ее душа находилась в совершенно другой оболочке, чуждой ее теперешней.

София Эдуардовна перенеслась в благоухающий Прованс. Горячие лучи южного солнца лобзают стройную фигурку шестнадцатилетней смуглянки, задумчиво бродящей вдоль древних полуразрушенных стен замка ее предков. Она отлично знает историю каждой выбоины разрушенной башенки, каждой доски дубовых ворот, расщепленной под выстрелами вражеской кулеврины. Это все рассказывал ей дряхлый дедушка, маркиз Юкзель, когда-то славный вояка, а теперь сам превратившийся в развалину. Начиталась она немало всевозможных хроник и преданий, собранных в библиотеке замка.

Юная Жанна гордится своим древним родом, доблестью бесчисленных предков, нисходящих до самых крестовых походов.

Странно проснувшаяся жизнь рисует пред нею жизнь в монастыре Св. Сердца, где, согласно древним традициям, должны были воспитываться все юные отпрыски благородных родов Франции. Несколько лет строгого, но в то же время беззаботного пребывания в монастырских стенах и затем случайная встреча с ним, с Королем-Солнце, приехавшим вместе со своей фавориткой Лавальер навестить юных монастырских воспитанниц.

Они все обожают, боготворят «первого дворянина Франции»; одна только Жанна Юкзель равнодушна к нему. Что для нее этот полный, с оплывшим лицом, с большим, чисто бурбонским носом мужчина! Он не может ничем затронуть сердечко маленькой провансальской дикарки.

Там далеко, на юге, у нее осталось любящее ее сердце, юноша Филибер; они еще детьми обещаны их родителями друг другу.

Пресыщенному любовью Людовику почему-то понравилось личико Жанны — капризу повелителя нет предела.

Жанна Юкзель очутилась в замке Сен-Клу, в любовном тереме похотливого короля. Но соблазны, расточаемые ей властелином, не победили дикой девочки; настойчивый Людовик XIV, рассерженный ее отказом, захотел применить силу.

Чтобы избежать ненавистного ей позора, Жанна кинулась с высокого балкона замка.

Смерть спасла ее от объятий сладострастного Бурбона.

Новый перерыв воспоминаний — созидательная мысль Фрейтанг снова перекинулась через какую-то незримую преграду. Опять пред умственным взором девушки новая картина, новый жизненный кинематограф, еще глубже погрузивший ее в седую старину.

Серебристое слияние полной луны заливает таинственным светом большой холм, на вершине которого находится кучка людей. Их печальные, сосредоточенные лица говорят о каком-то общем горе. Их только шесть человек: пять мужчин, одна женщина, скорее молодая девушка. Один из них, в богатой, разукрашенной драгоценными камнями одежде, — знаменитый вождь их племени, великий раджа Сверкающего Дели, стоящая рядом с ним молодая девушка — его дочь, Амту.

Это — тоже одно из воплощений нынешней Фрейтанг.

Могучий раджа, подняв руку и указывая на лежащее внизу темное ущелье, мрачно говорит:

— Воины, преданные мне, и ты, дитя, которое я так люблю, вы знаете, что в последней битве с дикой Бирмой, которая должна произойти, чуть погаснут небесные светила и воцарится день, мы или восторжествуем, или найдем себе могилу!

Амту, готовая броситься в объятья отца, сдерживает себя; она стоит неподвижно, как холодное бронзовое изваяние.

— Вот здесь, в этом сосуде, — указывает Карандрагор на громадный глиняный сосуд, который, тяжело сгибаясь, притащили сюда остальные четверо, — все сокровища Дели! Назвать их стоимость нет возможности. Среди них находятся алмазы, никогда не видевшие света, смарагды, рубины, сапфиры, громадные дивные жемчужины. Много веков покоились они в тайниках, только великий жрец да властитель Дели знали, где они находятся, но, дети мои, жадный глаз дикого бирманца открыл это место, и, если победа останется за нашими врагами, священное наследие Дели, это бесценное сокровище, будет ими расхищено, и надежда, что царство Дая будет снова восстановлено, никогда не осуществится.