— И таков весь Египет! — сказал он. — Кажется, древние боги вашей страны нарочно так создали эту землю для блага ее добрых обитателей.

Хамид-бек наивно спросил:

— А разве земля вашей родины не такая?

— Франция, — ответил гость, — страна холмистая. Там не часто увидишь такую обширную равнину. — И, взглянув на хозяина, с улыбкой добавил: — Франции не выпало счастье быть родиной таких искусных богов, как ваши древние боги.

Поняв его слова по-своему, Хамид-бек ответил:

— Вы правы, господин профессор. На нашей земле сеют с древнейших времен.

Уловив в этом ответе более глубокий смысл, чем вложил в него хозяин, француз сказал:

— Да… Да… Вы народ древнейшей культуры, не то что пришлые народы Европы.

Хамид-бек промолчал. Англичанин нагнулся и, взяв горсть земли, растер ее между пальцами, удивляясь ее жирности.

— Золото!.. Чистое золото!.. — прошептал он и жестом показал, что желал бы вернуться обратно. Все возвратились в дом. Стол уже был накрыт, и около него стояли двое слуг-нубийцев в белоснежных кафтанах с красными поясами. Банкет начался.

Мухсин стоял возле матери в коридоре, соединявшем кухню со столовой. Хозяйка дома наблюдала за тем, как раскладывали еду по блюдам, и, прежде чем слуги выносили их к гостям, поправляла то, что, по ее мнению, было уложено недостаточно красиво. Мухсин смотрел и от голода глотал слюни. Он утешался мыслью об остатках жирного барашка. Ведь не съедят же гости его целиком! Мать убеждала его потерпеть, говоря, что долг хозяев требует, чтобы сначала насытились гости, потом наступит их очередь. Голова и сердце хозяйки были сейчас заняты только одним: она в страшном волнении бегала то в кухню, то назад в коридор, моля Аллаха, чтобы обед прошел благополучно и гости остались довольны. Ей страстно хотелось знать, что они сейчас говорят об угощении и сервировке. Время от времени она осторожно подкрадывалась к двери, чтобы посмотреть в щелку, а может быть, ей удастся подслушать и комплимент по своему адресу.

Обед кончился, осталось подать только десерт и фрукты. Слуги внесли блюдо со сладостями. Вдруг Хамид-бек выбежал из столовой и бросился к жене, взволнованно спрашивая:

— Где сыр? Сыру! Скорей!

Хозяйка дома растерялась. Побледнев, она молча смотрела на мужа.

— Сыр? Какой сыр?

— Скорее! Они просят сыру. Хотят после обеда закусить сыром!

— Сыром? После всей этой еды?

— Ну да. Выручи меня! Сделай милость!

Госпожа шепотом позвала слуг и спросила, есть ли в доме сыр. Ей ответили, что никакого сыра нет, кроме «курейша»[56], выдержанного вместе с сывороткой в кастрюле. Госпожа окончательно растерялась и стала всех спрашивать, что же теперь делать, а ее муж громко шептал:

— Курейш с сывороткой? Это невозможно. Чтобы такие господа ели сыворотку? Невозможно! Накормить их червивым сыром? Совершенно невозможно.

Госпожа в отчаянии воскликнула:

— Горе мне! Что же теперь делать? Что же мне теперь делать, несчастной!

— Разве ты не знаешь, что на банкетах подают сыр? — укоризненно спросил муж.

К госпоже мгновенно вернулась ее обычная надменность. Подбоченившись, она закричала:

— Что ты мне говоришь, храни тебя Аллах! На банкетах! Здесь только я одна понимаю, что надо подавать на банкетах. Я воспитывалась в доме паши и знаю османский стол. Никто не скажет, что после барашка с начинкой из изюма, лесных и кедровых орехов, после цыплят и голубей под соусом «шаркаси» и фаршированных овощей едят еще какой-то сыр!

— Но они просят сыру! Что же делать?

Хозяйка снова впала в отчаяние и стала умолять слуг помочь ей. Наконец появилась служанка с радостным известием, что нашелся кусок турецкого сыра. Она случайно наткнулась на него в погребе.

Не успела она договорить, как все бросились к ней с таким восторгом, словно она сообщила, что нашла клад. Отчаяние сменилось ликованием, и Хамид-бек мгновенно успокоился. Он поспешил к гостям, еще раз наказав поскорее подать сыр. Наконец служанка принесла небольшой кусок турецкого сыра. Оказалось, что от старости он стал коричневым, и все сразу поняли, почему этот сыр так долго пролежал в погребе: он служил приманкой для мышей, им заряжали мышеловку.

Госпожа колебалась, ее снова охватило уныние. Наконец она все же решилась и сказала:

— Мышам или кошкам, какая разница? Это все-таки лучше, чем ничего. Ведь они не узнают.

Схватив сыр, она подошла к крану, чтобы смыть с него грязь и плесень. За нею устремились все обитатели дома, родственники и слуги. Они смотрели на этот кусок сыра, как смотрят на драгоценный камень. Окружив хозяйку, все старались ей помочь. Один открывал кран, другой предлагал вымыть сыр мылом и мочалкой, чтобы он опять стал ослепительно белым, третий считал, что мыть сыр опасно, и советовал только обтереть его мокрой тряпкой, четвертый полагал, что его не следует ни мыть, ни обтирать, а предлагал просто поскоблить острым ножом.

Все озабоченно вносили свои предложения, и вдруг хозяйка пронзительно вскрикнула: сыр, который она так бережно держала, внезапно выскользнул из ее рук и упал в помойное ведро.

Сначала все оцепенели, потом, как один человек, бросились к ведру и, мешая друг другу, с большим трудом извлекли из него кусок турецкого сыра. Теперь уже все считали необходимым его обмыть. Когда сыр наконец положили на тарелку и понесли гостям, хозяйка дома подняла голову и глубоко, с облегчением вздохнула.

Гостям подали кофе, а в коридор снова быстро вошел Хамид-бек, спрашивая, где Мухсин. Жена подошла к нему и с любопытством осведомилась, как удался банкет, что сказали гости о еде и сервировке. Ничего не ответив, Хамид-бек торопливо повторил свой вопрос:

— Где Мухсин? Где Мухсин? Они хотят его видеть.

Он начал рассказывать, что сообщил гостям о том, что у него есть сын, который кончает в этом году школу и знает английский язык, и инспектор-англичанин пожелал его видеть, но жена перебила его:

— Хорошо, хорошо. Но самое главное, что они сказали про обед? Что сказали про сыр? Говори скорей.

Муж нагнулся к ее уху и прошептал:

— Они очень довольны!

Лицо хозяйки дома расплылось в улыбке, и она самодовольно произнесла:

— Знай, что это я сделала тебя культурным человеком и вытащила из грязи, феллах, мужик! Почему ты не говоришь мне: Аллах да умножит тебе благо![57]

Муж засмеялся и повторил:

— Аллах да умножит тебе благо.

Жена гордо и удовлетворенно продолжала:

— Разве это не я посоветовала тебе пригласить их?

— Да, ты.

— Всегда делай то, что я тебе говорю, и станешь важным человеком. А завтра пригласи мудира, чтобы он тоже знал, кто мы такие.

Муж почесал затылок и с беспокойством пробормотал:

— Да!.. А расходы!..

Но жена так взглянула на него, что он мгновенно умолк и перестал думать об огромных деньгах, которые в течение многих лет выбрасывались на пиры и угощения. Озираясь по сторонам, он тревожно спросил:

— Но где же Мухсин? Где Мухсин?

Утопая в глубоких креслах, гости пили кофе. Они сидели лицом к широко распахнутому окну, за которым в полуденной тишине раскинулась беспредельная зеленая равнина. Феллахи отдыхали у себя дома или около колодцев под сенью вязов и акаций. Животные спали, большой пес растянулся в тени, зажмурив один глаз, и даже птицы, словно заключив между собой перемирие, неподвижно сидели на ветвях над спящими тружениками. Они перестали щебетать и коротали время, очищая друг другу клювами перья от насекомых.

На гостей повеяло легким ветерком. Сомкнув веки и откинув голову, француз затянулся сигаретой. Ему казалось, что он видит волшебный сон. Но англичанин был полон энергии. Он вынул из кармана трубку и стал ее набивать, его движения были точны, во взгляде чувствовалась сила. Набив трубку, он закурил и встал. Ему хотелось походить по комнате или выйти в сад, но француз жестом снова усадил его.