— Доколе будем молчать? — спросил он.

Человек этот, по всему судя, был грамотным.

— Даже на войне жульничают! Всю страну загадили— землю, воду, воздух. Людей погубили, а мы терпим, молчим. Но коль уж речь идет о защите Египта — тут дело другое!

Теперь мне стала ясна вся картина преступления. Почудилось даже, будто руки мои обагрены кровью юноши, лежавшего в гробу. Да, надо действовать. Здесь преступление особого рода — не воровство, не убийство, не денежный подлог. Преступлению этому имени еще не найдено: ведь нигде, ни в Египте, ни в любой другой стране такого еще не бывало. Нет, нельзя сидеть сложа руки! Если у нас есть такие люди, как омда, где гарантия, что подобная история не повторится? Кто же тогда будет защищать Египет?

На улице появился омда со своими людьми, вооруженными винтовками и палками, но их отделяло от нас целое человеческое море. Друг и отец погибшего влезли следом за мной в кабину. Не знаю уж, как мы там все разместились. Отец продолжал тихо плакать. Солдат, друг его сына, утешал старика: мы с ним заодно, мы его не оставим и клянемся, правда восторжествует. Мало-помалу старик успокоился, хотя мне по-прежнему были видны две блестящие полоски, оставленные слезами на его морщинистом лице. Я приказал шоферу трогаться. И словно по мановению волшебной палочки, толпа расступилась перед машиной. Все, кто мог, забрались на подножки и бампер, загородив водителю обзор. Мы с трудом заставили их потесниться. Другие, помогая тяжелой машине сдвинуться с места, толкали ее сзади. Наконец мы тронулись. Тут загремели выстрелы. Не знаю, чего хотели стрелявшие — задержать машину или рассеять толпу. Мы отправились в полицейский участок.

Дежуривший в участке офицер был примерно моего возраста, и на погонах его тоже красовались две звездочки. Он оказался каирцем, хоть и не моего района. Кратко объяснив ему все, я предложил начать расследование. Силы уже покидали меня и, наверно, заметив это по моему виду, офицер приказал принести мне чаю. Уточнив кое-какие подробности, он сказал: положение сложное и надо связаться с маамуром. Вскоре появился маамур вместе с сотрудником уголовного розыска. Разложили документы, приготовили перья и приступили к делу. Я услышал обращенный ко мне вопрос:

— Повторите, пожалуйста, все, что вы рассказали.

И я стал говорить…

Следователь

Есть какая-то непонятная притягательность в полуночном часе, отделяющем день минувший от нового, о котором мы еще ничего не знаем, кроме его числа. Медленно звучат двенадцать ударов. Тянет холодом приближающейся зимы. Последние ночи рамадана. Покуда никто еще не стал свидетелем ночи судьбы. До конца поста всего две ночи. Потом начнется праздник, и надежды людей так и не сбудутся. В полночный час я готовлюсь ко сну. Не знаю, скоро ли удастся заснуть и отрешиться от гнетущих дневных мыслей. Но в конце концов сон придет. Только спать мне не дали. Прибежал посыльный из участка: меня вызывают по важному делу. Я подумал, а был ли случай, чтобы меня вызвали не по важному делу. Спросил посыльного, провел ли дежурный офицер предварительное расследование. Он ответил: пока состоялся только устный разговор, потом дежурный вызвал маамура, а тот приказал послать за мной и одновременно уведомил о случившемся военного советника округа. Натягивая мундир, я продолжал расспрашивать посыльного, что там случилось: убийство, кража, нападение, массовая драка? Он и сам толком не знал, видел лишь, как примерно час назад к участку подъехала военная машина, привезла тело погибшего. В машине находились офицер и несколько солдат. Приехали они из ближайшей деревни. Услышав это известие, я заторопился и через несколько минут вышел на улицу. Обычно в нашем маленьком городке жизнь замирает после десяти часов вечера. Но сейчас по случаю рамадана на улицах было оживленно. В участке я застал дежурного офицера, маамура и сотрудников уголовного розыска. Дело, по их словам, было ясное. Я попросил дежурного офицера рассказать мне обо всем подробно. Молодой офицер, очень взволнованный, был чересчур многословен. Раз уж в нашей повести ему не отведена специальная глава, где он мог бы высказаться, подобно мне и всем говорившим до меня, я изложу его рассказ так, как услышал его, со всеми подробностями, не имеющими прямого отношения к делу. Вот что рассказал мне молодой офицер:

«Я дежурил по участку. Дел у меня особых не было. Да и какая у нас работа в рамадан, после ифтара. Прозвучал призыв к вечерней молитве, я стоял у окна, прижавшись лицом к стеклу. Вскоре оно запотело от моего дыхания, и я стал выводить на нем буквы. Тут-то я и увидел черный фургон, в каких перевозят обычно покойников. Он ехал медленно, то возникая в свете фонарей, то вновь растворяясь в темноте. У входа в участок машина затормозила. Я заметил на ней военный номер. Выйдя из комнаты, я остановился на пороге. Дверца кабины отворилась, на землю сошел молодой офицер, младший лейтенант, за ним солдат в полевой форме и старый феллах. Из кузова выпрыгнули еще солдат с сержантом и человек в штатском. Судя по их виду, приехали они издалека. Я понял, мне предстоит дело, которое заполнит томительные часы долгой ночи. Погода стояла холодная, но лица приезжих блестели от пота. Поздоровавшись со всеми, я предложил им сесть. Офицер, усевшись передо мной, помолчал, потом заговорил, и я понял, что имею дело со случаем из ряда вон выходящим. Но здесь замешан омда, а это человек, которого боится вся округа. Я растерялся, не зная, как себя вести в таких обстоятельствах. Слава Аллаху, маамур живет рядом с участком, — вон его дом напротив. Я решил позвонить ему и попросить указаний. Маамур в это время играл в шахматы со старшим сыном. Я извинился за беспокойство и доложил ему о случившемся. Он тоже сперва смутился, но потом приказал мне действовать в законном порядке, обещав прийти без промедленья. Я ознакомился с документами и вещами погибшего, послал за вами. Тут подошел и маамур».

Для начала я снова снял показания с армейского офицера. Он сообщил, что прибыл из Каира — передать тело погибшего на фронте его родным, но, как оказалось, человек, носящий имя погибшего, жив и здоров, а погиб совсем другой, пошедший в армию вместо него. От усталости офицер еле ворочал языком, потное лицо его покрывал слой пыли. В глубине души я усомнился в его словах, но он стоял на своем и решительно опровергал мои возражения. Затем я перешел к сопровождавшим его людям. Усадил перед собой друга погибшего. Он рассказал мне всю историю от начала до конца. Но я никак не мог поверить и спросил, не сохранились ли у него какие-либо старые документы погибшего на имя сына сторожа, скажем, удостоверение личности или школьный аттестат. Он попросил разрешения поискать в вещах, взял в руки воинское удостоверение, раскрыл его и вынул тщательно сложенный листок бумаги. Потом расправил его и положил передо мной. Это был аттестат об окончании школы второй ступени. Рядом с аттестатом друг погибшего положил удостоверение. Документы эти отражали извечное противоречие между лицом и изнанкой жизни. Воинское свидетельство официально удостоверяло: владелец его — сын омды, призванный на военную службу. А извлеченный из него аттестат доказывал, что вместо сына омды в армию пошел сын сторожа, хотя воинскую обязанность ни под каким видом не дозволено передоверять другому. Это было первое непреложное доказательство. В школьном аттестате значился номер удостоверения личности Мысри и дата его выдачи. Но среди вещей погибшего я нашел удостоверение с фотографией Мысри на имя сына омды. Номера и даты выдачи удостоверений личности были разными, хоть их и выписывало одно и то же бюро записи актов гражданского состояния, бюро нашего маркяза. Это лишь утвердило мое желание во что бы то ни стало докопаться до истины. Я почувствовал себя окончательно взбодрившимся, сонливости как не бывало. Снял китель, повесил на вешалку. До этого я работал, что называется, вполсилы, дело было еще неясным. На листке бумаги я записал имена лиц, которых необходимо было выслушать: