Дома ванная была тем самым местом, куда Полковник никак не мог припереться, чтобы контролировать ситуацию. С другой стороны, именно там я иногда чувствовала себя беззащитной и уязвимой во всех смыслах. Куда прикажете прятать постиранное бельишко, ношеное-переношеное? Многое покупалось еще Федорой на вырост. Причем Федора употребляла одно идиотское слово, от которого так и несло нафталином — "панталоны". Умереть и не встать. Именно эти самые панталоны я развешивала на веревке, ощущая себя раздетой под презрительным взглядом Полковника. А уж когда к ним прибавился еще и лифчик… И кто только навыдумывал такие идиотские слова?

А потом ещё зеркало… Оно было единственным на весь дом, остальные, надо думать, исчезли вслед за мамой, не желая отображать оставшиеся в наличии рожи. Я с этим единственным зеркалом попробовала договориться — давай, я стану в тебя смотреться в свои лучшие минуты, и тогда мы будем друг другом довольны. Но вредное стекло, похоже, догадалось, что эти самые лучшие минуты могут наступить лет через сто, и все время норовило самовольно подсунуть мне отражение то лопоухого уха, то изрядный кусок толстой распаренной щеки. Тогда я свирепо смотрела на ту, что в зеркале: опять ты! А она так же сердито таращилась в ответ, только глаза были растерянные.

И еще. Если я не выходила из ванной спустя двадцать минут, Полковник начинал стучать в дверь костяшками пальцев: тук-тук! Выходи! Сколько можно там сидеть! Он, видите ли, четко знал, что для водных процедур нужно именно столько времени и ни минутой больше. Ох, и злилась же я тогда!

Иногда с мстительным удовольствием я представляла — вот возьму и превращусь в кро-о-ошечную девочку и спрячусь в трубе, а Полковник ворвется, бац, а ванная пуста! Ха-ха-ха, ну и физиономия у него будет. Вот только крошечная девочка в самый неподходящий момент предательски раздувалась до огромных размеров, и вода из закупоренной трубы все не шла, не шла, а потом все-таки вырывалась и начинала бить фонтаном, заливая все вокруг. А физиономия Полковника становилась красной как помидор, а глаза почему то совершенно белыми. Ой нет, вариант с девочкой не годился.

Тогда я решала резко распахнуть дверь, да так, чтобы ка-ак врезать по толоконному лбу! И тоже проорать в ответ, что я уже не маленькая и могу сидеть в ванной сколько захочу, вот. И я не какой-то там солдафон, чтобы мыться строго по минутам. А что если сунуть ему в лицо постиранные наскоро "панталоны" — вот чем я занимаюсь, проверь и успокойся! Но я тут же краснела от мысленно нарисованной сцены и старалась повесить эти тряпки так, чтобы они по возможности меньше бросались в глаза. Вот вырасту, и больше никогда не буду носить такое уродство, у меня все будет такое воздушное-превоздушное, и наплевать на Полковника, пусть себе беснуется.

А вот тетя Валя нисколько не стеснялась своих мужчин и запросто развешивала на веревке прямо сказать тоже довольно неказистое нижнее белье, как будто это были праздничные флаги, а не трусы изрядного размера. Зато мне было удобно прятать среди этих монстров своих монстриков поменьше. Вот уж мама точно носит все только самое красивое, и тетке до нее как до неба.

Но в тот вечер мне дела не было до какого-то там белья. Я смотрела в запотевшее зеркало, и что я там видела? А все то же — очкастую зареванную уродину. Вот она сняла очки… да, так стало немного лучше: не видно прыщей на лбу, покрасневший курносый нос тоже стал выглядеть чуть-чуть приличней. Но совсем чуть-чуть.

На очках настояла Бабтоня: деточка, ты сильно щуришься, тебе надо к врачу. А то станешь красивой барышней и при этом слепой… О-хо-хо, ладно, Бабтоне я была готова простить даже жуткую ложь насчет красивой барышни. Мы сходили к окулисту и….

Ясное дело, стало еще хуже. Во-первых, оказалось, что благодаря очкам многие мои одноклассники, про Полковника уж и говорить нечего, выглядят довольно паршиво, во-вторых, еще паршивее стала выглядеть я сама. Это потом круглые как пятак очки стали модными, а тогда такие носили только бабушки в платочках и я, девочка Ксения. Была лягушка без очков, стала в очках, хотя, если бывают рогатые лягушки, то почему не быть очкастым? Вообще, я становилась большим специалистом по всяким там видам лягушек. А я была их царевной, но это строго между нами.

Был, правда, один плюс — я стала видеть вокруг людей, их взгляды, жесты, которых раньше не видела в упор, а вокруг, оказывается, столько всего происходило. Вот тогда я и превратилась в человека-невидимку: я вижу всякие там разные вещи, а меня как бы никто не видит.

Хотя, наверное, лучше быть слепой, особенно в некоторые дни, особенно когда тебе, к примеру, пятнадцать, и ты не хочешь смотреть на себя в зеркало.

Ну а если честно, в тот вечер больше всего меня задело то, что тетка посватала меня именно за красавчика Мишеньку. Было жутко обидно, что я никогда и никому не смогла бы доказать, что не нравится мне это мучнисто-белое лицо, и дурацкие бровки, и чубчик дебильный, и как он его откидывает. Да уж если на то пошло, то скорее я бы согласилась на этого урода Дениса, особенно если бы он хоть немного поскоблил бритвой свою физиономию и не строил из себя неизвестно что, ну и если бы не был таким старым, конечно. Вообще не понятно, как они могут его рядом терпеть.

Наконец-то приехала Бабтоня, следом за ней — Полковник и все пошло своим чередом. "Сколько можно торчать в ванной!" и барабанная дробь по двери и грохот железяк за стеной. Как же, как же — Полковник отсутствовал почти два месяца, и ненависть к нам с мамой подзачахла наверное, нужно было срочно нарастить ей мускулы. Ну он и принялся наращивать, Шварцнегер фигов.

Между прочим, когда-то Полковник и из меня хотел сделать чемпионку. Пару раз он отправлял меня в летний оздоровительный лагерь. Как же мне там не нравилось! Я моментально оказывалась в одиночестве, мне не с кем было шептаться, ходить в столовую, загорать и так далее. А уж про всякие там соревнования я вообще молчу, меня никто не хотел брать к себе в команду: не надо нам эту жирную… Когда Полковник ушел в отставку, лагерь накрылся вместе с его службой, и я решила что и лето может быть приятным. Но Полковник надумал бороться за мою физическую форму другими доступными ему методами: он категорически запретил мне подниматься на лифте, то есть вообще к нему подходить. Возможно, какое-то время господин тренер прятался в засаде, пытался застать меня врасплох. Но я была бдительной, да и ну ее, эту тесную вонючую коробку.

Потом Полковник вручил мне, как он выразился, спортивный снаряд, а именно скакалку. Нет, это была не какая-то там цветная веревочка, через которую прыгают во дворе девчонки, куда там. Я получила черную резиновую трубку с тяжелыми ручками на концах, сказано же — снаряд. Наверное, Полковнику по спецзаказу отыскали на каком-нибудь военном складе. По идее, я должна была через эту штуку прыгать, чтобы обрести человеческий вид. А так он у меня был не человеческий. Если уж говорить прямо, то однажды я попробовала, но поднялся такой грохот, что я испугалась — а ну как подо мной вот-вот провалится пол? Ко всему прочему эта дрянь пребольно хлестнула меня по ноге, оставив на коже яркий красный след. Тут я догадалась, что нечто подобное было задумано сразу, уж больно эта скакалочка напоминала мне приспособление для истязаний, и я запрятала ее как можно дальше. Мало ли что взбредет в голову Полковнику в минуту гнева.

Через неделю после его возвращения пришли какие-то сноровистые дядьки и установили железную дверь, вот только непонятно зачем. Люди боятся воров, но что было можно украсть в этом доме? Серое одеяло или неподъемные гантели? Ну разве что мундир с наградами. Скакалочку я бы предложила им сама. Зато теперь я чувствовала себя точно запертой в сейфе, почти пустом и неуютном. А кто видел уютные сейфы? И я решила — хватит!

— Мне нужны занавески.

— Что?! — Полковник, видно, не знал таких слов или поразился тому, что мне вообще что либо нужно. Он демонстративно повернул в мою сторону свое хрящеватое огромное ухо, желая сбить меня с толку, дескать, что ты там лепечешь?