Ах, если бы Полковник был другим, если бы он хоть сколько ни будь походил на нового маминого мужа с непроизносимым именем, тогда она может быть и не уехала бы от нас. А так, Полковник получил отставку — отставку на службе, отставку у мамы. И я с ним заодно.
Сундука у тети Валентины, конечно же, не было, кто бы сомневался, уютных половичков тоже; были полки с книгами и разными камнями, и всё это лежало себе как хотело. Но я напрасно искала взглядом к чему бы такому придраться и почувствовать себя несчастной. То есть там не было вещей, в которые я могла бы влюбиться, но не было и ничего, что я могла бы возненавидеть. А пока я сидела в уютной кухне, ела замечательную котлету с макаронами и решительно не думала о том вреде, который эта вкуснотища тем временем наносила моему жирненькому тельцу. Между прочим, в этом деле Бабтоня и моя тетка были схожи — они обе сразу тащили человека на кухню, даже такого упитанного как я.
Тётя Валентина сидела напротив, совершенно по-бабьи подперев рукой щеку, и говорила про какого-то Георгия.
— … Георгий совершенно не прав, так тоже нельзя… уж я никак в этом не виновата…. если бы Георгий сразу подумал…
Первым опомнился Георг, сидевший под столом у меня в ногах. Он довольно чувствительно тюкнул меня лапой и протестующее рявкнул, дескать, хватит склонять мое имя попусту. Тут опомнилась и я. Ёлки-палки, да ведь тётя говорит про Полковника! Это открытие меня так поразило, что я даже позабыла жевать и сидела, точно хомяк, с раздутой щекой. Подумать только, мне вот уже битый час толкуют про Полковника, а я не запомнила ни слова, идиотка такая. И что это тётя надумала называть его по имени, когда он всю жизнь Полковник? Вот я, например, была совершенно уверена, что когда он родился, то посмотрел на всех этим своим парализующим взглядом, сложил по-особому губы и всё, всем стало ясно — Полковник родился.
Тетя Валентина по-своему истолковала мой остановившийся взгляд и сказала со вздохом:
— Ну пошли, Ксюшенька, я тебе твое местечко покажу, и котик будет спать рядом.
Фууу… "Ксюшенька… котик… местечко…" — всё это было как-то уж чересчур, и я с подозрением посмотрела на тётку — не издевается ли. Нет, тётя была сама серьезность. На моей памяти Полковник всего раз пять называл меня по имени, да и то было примерно так: "Ксения! Я кому сказал!". А я, между прочим, ничего такого и не делала, вон даже с расшалившимся Мики хозяин говорил ласковей. Но, по крайней мере, Полковник хотя бы не уродовал мое имя.
Итак, мы пошли смотреть Ксюшенькино местечко. Местечко было как местечко — довольно большой диван, да еще и с огромным цветком в придачу, кажется, фикусом. Вот фикус мне понравился, буду спать как в джунглях. И все это дело при необходимости можно было закрыть ширмой. Нормально. Только вот у Георга, судя по всему, было совершенно другое мнение, он был не в восторге. Но я тут же позабыла и про фикус, и про Георга, когда увидела в соседней комнате как попало застеленную кровать (Полковника на них нет) и стол, заваленный тетрадями и еще какой-то фигней, и раскиданные вещи.
Вот черт! Почему мне ни разу не пришло в голову, что тетка может жить не одна? То, что Полковник говорил о ней в единственном числе, совершенно нормально, странно еще, что он снизошел до каких-то пояснений — ведь запросто мог без всяких разговоров взять и переселить меня на новое место, разбирайся потом отчего да почему. Да и вообще, а сам-то он удосужился поинтересоваться, кто здесь живет, или просто отдал тетке приказ и точка?
Раскиданные там и сям вещи недвусмысленно давали понять, что их хозяин здесь у себя дома, не то, что некоторые. Я в полной растерянности стояла посреди комнаты, сразу почувствовав себя лазутчиком на вражеской территории, и лихорадочно придумывала повод для того, чтобы сейчас же, немедленно уйти из этого дома. Но этот чертов повод никак не придумывался, и мне пришлось остаться.
Как же мне было неуютно, но тетя Валентина решительно ничего такого не замечала. Она говорила, говорила, а сама при этом все время что-то складывала, расправляла, встряхивала. Я вовремя сообразила, что если буду стоять с разинутым ртом, точно пугало среди огорода, то опять пропущу что-нибудь важное. И действительно, спохватилась я почти вовремя, как раз для того, чтобы услышать совершенно невероятную для меня вещь — тетя вышла замуж за вдовца с ребенком!
Я стояла точно громом пораженная — это что же Полковник такое задумал, а? Это я должна теперь жить здесь, где обитает ужасный ребенок, а в его испорченности я ни минуты не сомневалась, да еще и вдовец!
В полном оцепенении я смотрела на тетю Валентину: подумать только, человек жил среди такого кошмара, да еще рассказывал о нем будничным тоном, будто делился рецептом борща. Нет, надо бежать отсюда, бежать домой и дожидаться Бабтоню да хотя бы под дверью, и пусть Полковник лопнет от злости, когда вернется! Я уже, забившись в угол дивана, что-то такое стала прикидывать, вроде бы план действий, но в этот момент в дверях загремел ключ, Георг моментально встал в боевую стойку, и я вскочила как ужаленная. Бежать было поздно, пришел вдовец с ребенком!
Вот появились у меня непонятно когда две поганые особенности: одна — в самые неподходящие моменты слышать голос ехидны, засевшей где-то под моей грудной клеткой, другая — видеть себя в разных там ситуациях как бы со стороны, вроде как картинки в книжке, только живые. И вечно я на этих картинках дура дурой.
Вот и теперь — стоит среди комнаты растрепа с разинутым ртом и пялится в ужасе на дверь, а в комнату входит… а в комнату входит дядька во всем черном, смотрит на неё, то есть на меня черными-черными глазами, у него мертвенно белое лицо, а из-за его спины вылезает некто похожий на тролля с рогаткой и бац! мне в лоб… Все эти ужасы эта самая ехидна рассказывала страшным грубым голосом, да еще и слова растягивала, издевалась.
Похоже, что вид у меня в тот момент был совершенно дикий, потому что Георг коротко мявкнул и застыл рядом, подняв трубой хвост. Кажется, именно так коты должны реагировать на всякую там нечисть… И вот тут в комнату вошел тот самый вдовец, или нет, вместо него вошел высокий худощавый дядька в очках и сразу сказал:
— Ага, вот она у нас какая. Ну что, племяшка, давай знакомиться, и так мы с этим делом сильно затянули.
Да-а, у него и в самом деле имелись темные глаза, только они были неожиданно веселые и как будто чуть дикие что ли. Точно! У него глаза были как у Мики, вот. И сам он походил на немолодого цыгана, который бродил-бродил по степям и наконец пришел домой. И теперь это был домашний такой цыган — белозубый и, кажется, добрый…
— Дядя Толя, — первым сказал он, — прошу любить и жаловать.
И сам взял в свою большую горячую ладонь мою, холодную и влажную. И ничего, не поморщился, а даже улыбнулся какой-то знакомой улыбкой, и я тут же вспомнила — да-да, именно так улыбается Мики, и у меня стало тепло и легко в груди. Жаль, Георг не хотел принять участия в этой трогательной сцене, он всем свои видом показывал: не подходи, мол, задеру! И явно собирался завести свою шарманку. Дядя вызова не принял и отступил, только сказав: ишь ты, защитник…
Я наконец опомнилась и в ответ произнесла своё имя, хотя это было, в общем-то, ни чему, но так делают взрослые люди, и я назвала, и совершенно неожиданно для себя даже пояснила насчет Георга, что он чужим не дается. На что дядя сказал: "Ого"! Вообще-то я сильно подозревала, что Георг просто не выносит именно мужчин, но вслух ничего такого объяснять не стала, дядя мне нравился.
Я не совсем поняла, к чему относится дядино "ого", но всё равно нисколечко не обиделась. Даже если это про мой голос, то я привыкла. Еще с тех пор, когда тысячу лет назад мы в школе учили стихи Некрасова, а может быть и еще раньше. Просто, когда дело доходило до строк: "… крикнул малюточка басом", все начинали смеяться и показывать на меня пальцами. И учительница тоже улыбалась. Потому что я как раз была малюточкой, говорящей басом. Непонятно как так получилось, но мое горло когда-то болело, болело, а потом болеть перестало, но начало издавать очень низкие звуки. И это производило на неподготовленных слушателей потрясающее впечатление. Скажу по секрету, я даже нашла сравнение. Лягушка-бык… Да-да, она самая. Небольшая такая скотинка, которая открывает свой опять же небольшой ротик и издает немыслимый звук, точно она… Ну это из ее названия ясно. Поэтому я старалась говорить как можно меньше, чтобы никого, так сказать, не травмировать. Но дядя Толя выглядел как раз не травмированным, а довольным. Хотя не очень понятно, чем именно.