Я попробовала подъехать к тёте Вале: хочу проверить как там, дома. Подумать только, тетка бодро меня заверила, что она, видите ли, к нам наведывалась. Там все в порядке! Еще бы, не всё в порядке было с головой у неё и, конечно, у Полковника. Я спала на идиотском диване под идиотским фикусом зачем? Ради чего? Не могла же я сказать тетке, что страшно соскучилась по своим куклам, что они соскучились по мне. Да, между страницами учебников лежали Принцесса-Перышко и Принцесса-Снежинка, и их мать-Королева, но им было неуютно среди формул и цифр, они выглядели потерянными и несчастными. А дома остались Дамы и Кавалеры, Крылатые кони и ангелы. Конечно, когда в нашем доме поселился Георг, мне пришлось убирать хрупкие бумажные дворцы и их обитателей в стол. Но они были, и ждали меня, и скучали…
Что касается Георга, так он вообще решился на крайние меры — перестал ходить в туалет и делал свои дела под диваном! Это Георг-то. Но я его прекрасно понимала, он тоже жаждал изгнания, но не на улицу, а к себе, то есть к нам домой. И это сладосик-медосик Мишенька своим присутствием-отстутствием так на него действовал. Теперь, придя из школы, я первым делом лезла в убежище под диваном убирать вонючие кучки.
— Он нервничает, он хочет домой, — с надеждой объяснила я тете, — я отнесу его и буду каждый день там навещать.
Тетя Валя замахала руками: ничего, ничего, привыкнет. Похоже, Полковник её основательно запугал. Тогда я пошла в разведку — а вдруг Бабтоня уже вернулась. Ясное дело, что мне "повезло" как обычно. Я битый час просидела у подъезда, но её так и не дождалась, зато дождалась расспросов навязчивой соседки снизу, в смысле, где же я живу, что-то никого не видно. По крайней мере, стало ясно, что Бабтоня все еще не приехала из своего города с отсутствующим названием. А вдруг и города на самом деле нет тоже?
Я побрела пешком обратно и, конечно, не просто так побрела. Если идти дворами, то можно поглазеть на окна, кто-то там живет и как. Особенно это хорошо получалось вечером, когда повсюду зажигали свет и не всегда задергивали занавески. Я разглядывала кусочек обоев, угол какого-нибудь шкафа, картину на стене. Возможно, что где-то там в уголке стоял большой уютный диван, и я могла бы устроиться на нем с ногами и читать интересную книгу, или вырезать из бумаги нового жителя для своего города и ждать кого-то, кто обязательно должен прийти. А вон тот старик в окне, он наверное добрый и мог бы быть моим дедушкой, мы бы с ним разгадывали кроссворды, ну или играли бы иногда в шашки, потому что ни во что другое я играть не умею. Или вон на той кухне с клетчатыми занавесками я пеку пироги, и тихонько посвистывает чайник на плите и…
Тетя Валентина встретила меня по полной программе. Она била крыльями и спрашивала, как я могла? Как я могла так ее расстроить, ведь она за меня отвечает! Она очень, очень волновалась, буквально не находила себе места, если что, как ей держать ответ перед Георгием?
Да, действительно, я почему-то ухитрилась напрочь позабыть про Полковника, наверняка давшего тете самые четкие инструкции, как именно нужно вести себя с великовозрастными идиотками. Эти двое понятия не имели, что я сама за себя отвечаю, или хотя бы пытаюсь. И что, интересно, тетка подразумевала под загадочным "если что"? Хотя откуда ей было знать, что оно со мной вряд ли могло приключиться, потому что ничего не может случиться с невидимкой.
Человек невидимка — это было как раз про меня. То есть мои руки, ноги и все остальное оставалось на месте и было абсолютно видимым, но люди разговаривали, ссорились, обнимались, совершенно не обращая на меня никакого внимания. Вот однажды даже был такой случай, когда я пошла платить за свет и долго стояла у закрытого окошка, за которым смеялись и звенели чашками, а потом услышала, как проходившая мимо сотрудница ответила кому-то на вопрос "есть там кто?" — "совершенно никого". Вот прямо так и сказала: "совершенно никого", а я там стояла и даже чихнула два раза.
Итак, мой побег не удался, и все пошло своим чередом. И все бы ничего, если бы не дни, когда вся семья ухитрялась собираться за столом, а я, как и в первый раз, ужасно стеснялась братьев. И откуда только тетя Валя взяла эту дурацкую привычку рассаживать всех вокруг стола, чтобы потом в течение часа самой ни есть, ни пить, а только квохтать довольным голосом:
— Толечка, тебе добавки? Денис, ты мало себе положил. Мишенька, ты еще вот это не пробовал.
Время от времени её взгляд цеплялся за меня: Ксюша, деточка, ешь… Вообще, было здорово заметно, что Мишенька ее любимец, ему доставались самые большие порции вкусных кусочков и занудных приставаний. Хорошо, хоть она не лезла ко мне с вопросами, а то мне бы пришлось заговорить. А так её детки видно считали меня немой, если вообще замечали, конечно.
Но вот однажды я поняла, что пустая воркотня была лучшим вариантом из того, что тетя могла придумать. Потому что в один прекрасный, нет, ужасный вечер она решила оживить наш ужин легкой светской беседой. Или она ничего такого не решала, а все получилось само собой, но получилось ужасно. Короче, тетка смогла таки оторвать свой взгляд от тарелок "мальчиков" и взглянула на наши лица. Точнее на одно лицо, мое. Уж что такое она там увидела, не известно, но тетя вдруг положила ложку и, окинув присутствующих сияющим взглядом, мечтательно изрекла:
— А что, вот детки подрастут, и выдадим Ксюшу за Мишеньку, и будем нянчить внуков. Да, Толя?
Я сидела точно пораженная громом и, оцепенев от ужаса, смотрела на дядю Толю. Потому что ни на кого другого я в этот момент смотреть не могла. Я ждала, когда дядя дико захохочет. Именно дико, а как еще можно хохотать над такой оглушительной глупостью. Но дядя, поблескивая очками, смотрел на свою безумную жену и не смеялся, то есть серьезно смотрел, строго. Потом взглянул на меня, на своих деток и вдруг прикрикнул:
— Ну тихо, тихо, взыграли жеребчики!
Естественно, по другую сторону стола эти самые… веселились. Я с трудом проглотила кусок чего-то горького и посмотрела туда, все равно терять мне было уже нечего.
Особенно рьяно веселился предполагаемый женишок, он пригибался к столу, будто обнюхивая свою тарелку, плечи его тряслись. Старший братец ничего не нюхал и не трясся, он просто изображал краешком губ типа улыбку и снисходительно смотрел на бьющегося в истерике Мишеньку. И это выглядело почему-то особенно убийственно. Ведь именно Денис в этой компании был самым угрюмым что ли, а тут нате вам, снизошел до улыбки. Все они, кроме дяди Толи, выглядели полными придурками, то есть не они, а все мы, просто каждый на свой лад. А про старшего я потом подумала, что лучше бы эта надменная вечно небритая образина посмотрела на себя в зеркало, вот где был бы и юмор и сатира.
Наконец Мишенька пришёл в себя и сел прямо, теперь он лишь кривил яркие губы, точно нарисованные на чуть порозовевшей мордочке. И вид при этом имел чуть ли не оскорблённый, дурак. Да на кой чёрт он мне сдался! И я его почти ненавидела, и брата его, а особенно её, эту тупую и слепую тетку, потому что только тупому и слепому могла прийти в голову подобная бредовая мысль — ее ненаглядный пупсик и я… Да еще и внуков приплела. Но из-за стола я не убежала, хоть меня так и подмывало, я выстояла, то есть высидела у позорного столба до конца.
В конце концов, этот славный вечерок тоже закончился. Все давным-давно позабыли про идиотскую сцену за столом, но только не я. Я опять взялась за своё, то есть собиралась уходить, убегать, испаряться и так далее. На все лады я представляла сцену, как иду по ночным пустынным улицам, униженная и оскорбленная, а потом падаю от усталости замертво у родного порога. Или нет, не совсем замертво, потому что потом меня должны уложить в кружевную постель, дать пирогов… стоп! Пироги в этой сцене были совершенно лишними, пусть дадут чай с малиновым вареньем и обязательно в моей любимой чашке, ну в той что с васильками. А вот после этого я буду лежать бледная, отчего-то жутко похорошевшая, и тихо красиво умирать. И все эти соберутся вокруг моей постели и будут заламывать руки, а гад Мишенька в первую очередь. Но я обниму на прощание только Георга… Я уже было заплакала от неизбывной жалости к себе, такой молодой и несчастной, но быстро спохватилась — а ну тетка заметит. Ох, что тогда начнется! Я пробралась в укрытие, то есть ванную и открыла воду.