Анастасия Алексеевна выглядела неплохо, даже несколько моложе своих лет. И изменилась внешне не так уж сильно. Но все же Настя была иной, совсем иной, или, может, это казалось Лыкову. Нервная стала, раздражительная, а раньше озорная была, плясунья. В Масловке никто ее переплясать не мог. Особенно елецкого. Здорово плясала! Плясала она и в тот вечер. Тогда в клуб приехали ребята из соседней деревни, из Кростелей. Приезжали они часто. Некоторые дружили с масловскими девчатами. С ребятами прикатил морячок, отпускник. Ухарь малый! В клуб он вошел вьюном, как к себе в дом, и сразу в пляс с присвистом и шутками. Витька Кирюшин, гармонист, почувствовав настоящего плясуна, рванул гармонь. Девки заулыбались, прихорашиваться стали украдкой. Когда Кирюшин прекратил плясовую, Настя подскочила к нему:

— Витюша, елецкого! елецкого давай!

И на середину клуба с платочком на плечах.

пела Настя, выплясывая.

Едва кончала свою частушку подруга, с которой она дроби выбивала, как Настя тут же подхватывала другую и пела игриво, с намеком:

Масловские девки сразу запереглядывалиеь. Паша стал ловить их любопытные взгляды на себе. Потом Настя танцевала с морячком. Танцевал он ловко, уверенно и все время что–то говорил Насте, а юна смеялась.

Смотри, уведет, — кивнул на них Васька Зуб, товарищ Паши. Он за столом играл в карты с мужиками, а Паша сидел рядом с ним.

Лыков и Васька Зуб были в деревне третий вечер. Приехали они из школы на Майские праздники. Они заканчивали десятилетку в райцентре, в Мучкапе, за двадцать километров от Масловки. Ближе средней школы тогда не было.

— Да ну-у, — ответил Паша приятелю, а сам заволновался, думая, что надо увести Настю из клуба. Он сидел мрачный, мучился, делая вид, что следит за игрой в карты, а сам искоса наблюдал за девушкой и морячком.

После танца морячок, взглянув в окно и что–то сказав Насте, быстро направился к выходу. Паша обернулся к окну и увидел мальчишек с букетами черемухи. Кирюшин заиграл «Дунайские волны», Паша поднялся и, зная, что за ним следят, с некоторой ленцой, показывая этим, что ему безразлично, как ведет себя его залетка, направился к Насте. Только вот не мог он, как ни старался, заставить щеки чуточку побледнеть. Настя поднялась ему навстречу. Паша внимательно посмотрел на нее, пытаясь понять, чувствует ли она себя виноватой. В глазах ее было что–то новое для Паши.

— Пошли погуляем, — предложил он, пытаясь сказать это обычным тоном, но голос оказался хриплым, и он смущенно прокашлялся. — Вечерок сейчас что надо!

— Погоди, — быстро ответила Настя, — я еще не наплясалась!

— Сегодня ты расплясалась, как никогда! — с едва скрываемым ехидством сказал Паша.

— Да, сегодня мой день! — Настя взглянула на него насмешливо, как показалось Паше, и улыбнулась, но улыбнулась не ему, а глядя через его плечо.

Он поспешил прокружить ее и увидел в дверях морячка с букетом черемухи. Тот стоял и с улыбкой смотрел на них. Вальс кончился, и морячок тут же направился к ним. В Масловке тогда при всех дарить цветы ухажерке было не принято. Паша, как дурак, стоял рядом, ждал. Настя зарделась. Морячок, не обращая внимания на Пашу, протянул цветы Насте. Она взяла и направилась к двери. Букет она держала около лица, делая вид, что нюхает цветы. Морячок выскочил вслед за ней. Все это происходило на глазах ошеломленного клуба. Паша, глядя прямо перед собой, осторожно ступал по полу, потому что доски почему–то стали мягкими и прогибались под ногами, вернулся на свое место к столу.

— Пошли, — шепнул Васька Зуб, кивая на дверь.

— Я сам, — еле слышно ответил Паша.

— Ну, давай, давай!

Паша сидел на скамейке, думал про себя: «Нужно идти! Нужно идти!» Но не шел, зная, что вслед за ним выскочат из клуба ребята, а может, и девки, чтобы посмотреть на драку. Два года встречался он с Настей! Два года! Только вчера она обнимала его на крыльце, шептала разные слова, и вдруг такое! Как же теперь жить дальше. Надо идти! Не драться нельзя, засмеют! Паша оторвался от скамейки и быстро вышел из клуба, завернул за угол и побежал по направлению к Настиной избе.

Сквозь кудлатые облака проглядывали звезды, и видно было довольно далеко. Вот и Настя с морячком! Паша приостановился, оглянулся назад. Окна клуба багрово светились, внутри шевелились тени. От реки доносились робкие еще голоса лягушек. За Пашей никто не бежал, и он пошел шагом. Он долго шел следом, не смел приблизиться к парочке. Паша никогда не дрался, не знал, как начинать, что говорить, было стыдно, страшно. Он заранее знал, что морячок побьет его, но вернуться, оставить их было еще мучительнее и стыднее.

— Ну, погодите–ка! — окликнул он наконец Настю с морячком.

Те остановились.

— Чего тебе надо? — сказала Настя. — Разве не ясно? Между нами все…

— Я не к тебе! Мне с ним поговорить надо!

Морячок отделился от Насти. Когда он приблизился, Паша, дрожа, кинул кулак в бледное пятно его лица. Но рука провалилась в пустоту. И тут же что–то бросило Пашу на землю, на спину. Вскакивая, он почувствовал, что нос его смят. Ему казалось, что дышать им нельзя, и Паша с открытым ртом, держа впереди себя руку с растопыренными пальцами, кинулся на морячка, ахнул тихонько, больно наткнувшись в темноте бровью на что–то жесткое, как угол бревна. Но на этот раз удержался на ногах и начал молотить впереди себя руками. Временами он задевал морячка в темноте и молотил, молотил воздух, думая лишь о том, чтобы морячок не попал в него снова. Вдруг он неожиданно обнаружил, что морячка, метавшегося вокруг него, нет. Насти тоже не было. Только в стороне слышался топот и голос Васьки Зуба.

… — Павел Тихонович, дорогой! Вы уже здесь! — В дверях кабинета стоял Николай Максимович. — Что же вы, Настасья Алексеевна? — строго взглянул начальник треста на растерянную секретаршу. — Заходите, дорогой! Заходите! Мы вас ждем!

— Извините, я задумался! — улыбнулся Лыков, поднимаясь.

— Все думаете, как бы нас покрепче скрутить, — как–то заискивающе пошутил Николай Максимович.

— Наоборот, наоборот! Стараюсь найти для вас выход!

— Ну вот, сейчас мы вместе и поищем! Тут к нам как раз заказчики явились…

Славик Захаров

Славик грохнул дверью так, что щеколда отскочила и дверь распахнулась снова, слетел с крыльца на землю через три ступени и понесся к калитке. У окна в избе стояла жена Славика, Ляля. Она постучала в стекло, что–то крича, и покрутила пальцем у виска. Славик не оглянулся ни на стук, ни на голос жены.

Машина взвыла, рванулась с места, подпрыгнула, загремев железным кузовом, и понеслась по селу, поднимая пыль, которая окутывала избы, стоявшие рядом с дорогой. От соседней избы за самосвалом с громким лаем бросилась собака. Она тут же исчезла в пыли, отстала и, высунув от жары язык, с чувством исполненного долга, неторопливо побрела назад под крыльцо в тень.

— Славик опять с женой поругался, — сказала женщина своей соседке, бросив вязать пуховый платок, и посмотрела вслед машине.

— Да он всегда скачет, как сумасшедший, — ответила полная соседка с распущенными волосами и, потянувшись, сладко зевнула.

Женщины сидели на расстеленном одеяле в тени под кленами на лужайке недалеко от избы Захаровых.

А Славик давил на педаль газа, словно хотел раздавить ее. Он подпрыгивал на ухабах вместе с машиной и, казалось, управлял ею всем своим крепким телом. Глазами он впился в летящую под него дорогу. Тяжелая тоска давила на него, и хотелось сделать что–нибудь такое, чтобы Лялька ахнула, задумалась над своей жизнью, подумала о нем. Представилось, как она, рыдая, упадет на его искалеченное тело. Он направил машину на бетонный столб электролинии. Столб надвигался, летел на него, заслоняя все позади себя. «Ну, и дурак! Машину побью!» — мелькнуло в голове, и он перед самым столбом рванул руль вправо, выскочил на грейдер. Его подбросило так, что он ударился головой о потолок кабины. Нога соскочила с педали. Он снова вдавил ее в пол и, пролетев мимо останавливавшей его женщины, помчался по дороге в Уварово. Мерное гудение мотора и однообразная дорога постепенно успокаивали его. Он не заметил, как оказался в Подгорном. Сбавив скорость и потихоньку притормаживая, спустился с бугра и остановился у магазина.