Недалеко от них над кустами низко летел самолет У-2, оставляя за собой широкий шлейф темно-дымного вещества, медленно оседающего на хлопчатник. Рип, изучая пораженную вредителем коробочку, безразличным тоном сказала Горбушину, что самолет производит дефолиацию — специальное опыление, после которого листья с кустов опадают, на ветках остаются лишь коробочки и, уже ничем не затененные, быстрее дозревают, и людям и машинам удобнее снимать урожай.

Горбушин обрадовался. Ведь заговорила!

— Невероятно, какие жесткие стебли и листья… А родят вату!

— В другом месте не назовите хлопок ватой. Вас засмеют.

— Учту… Почему на одном кусте много коробочек, на другом мало?

— Один больше взял света и питания, другой меньше.

— Значит, у растений примерно тот же закон, что у людей? Каждому отпускается по его способностям?

Он еле заметно пошутил, все же она насторожилась и не отозвалась. Они приблизились к сборщицам. В бригаде их было десять. На большинстве светлые платья, белые платки или соломенные шляпы: к жаре люди привыкли, но послеполуденного зноя побаивались, светлыми одеждами защищаясь от него. Женщины худощавы, загорелы, черноволосы. У каждой фартук закрывает грудь, концы его пристегнуты к поясу, так что получается мешок, куда сборщица и сует обеими руками быстро сдергиваемый хлопок; потом, когда его набирается много и это уже мешает женщине работать, она относит его к стоящему канару, высыпает туда. Канаром в Средней Азии называется мешок, но он шире и длинней обычного, даже напоминает наматрацник; на Украине нечто подобное называют лантухом.

Раис что-то проговорил на кавказском наречии, две колхозницы после этого остановили взгляды на Рип. К одной из них и подошла она, попросила показать, какой собран хлопок. Молодая женщина в пестром платке отстегнула концы фартука, белоснежная горка бесшумно сдвинулась вперед; Рип поворошила ее, затем набрала хлопка в обе руки, всмотрелась. Раис, Рахимбаев, колхозницы окружили начальницу ОТК, ожидая, что она скажет.

Раис мнимо угрожающе предупредил женщин:

— Ну, берегитесь, сейчас вам достанется!

А Рип будто не услышала его. Спросила: знают ли товарищи, какую пахту следует брать, какую — нет? Вопрос был не только знаком колхозницам, он навяз в зубах, поэтому, перебивая одна другую характерными для кавказцев глуховатыми голосами, они заговорили все разом. Знают. Не первый год берут. Да и раис, и бригадир, и начальство из района объясняли, и на собрании об этом толковали.

— Тогда зачем сорвали эту коробочку? Или вот эту, смотрите, в которой пахта кучерявая, напоминает каракуль. Учтите: если такой пахты окажется в тележке много, товар будет принят вторым или даже третьим сортом.

Хор глуховатых голосов звучал все возбужденнее. Горбушин понимал отдельные слова, общий смысл терялся в шуме, но все же главное он схватывал. Женщины утверждали, что иногда срывают не те коробочки и хорошо видят это, но как быть, если норма сбора высокая, выполнить ее можно лишь хватая и хватая? Нет возможности приглядываться, тем более что многие коробочки склоняются вниз, многие — в противоположную от сборщицы сторону.

Особенно горячилась молодая женщина в пестром, сбившемся на затылок платке, продолжавшая держать перед Рип откинутый фартук. Высоким голосом красивого тембра она выкрикивала:

— Что получается? Если медленно работать — раис нас будет есть, если быстро работать — вы урожай станете принимать вторым сортом. Как быть, кого слушать? Объясните!

— Съем вместе с вашими платками,  — подтвердил раис добродушно.  — У вас, женщины, есть ежедневная норма сбора, у меня есть ежедневная норма сдачи на завод, установленная райкомом партии. Берите пахту быстро, но качественно, дело в этом. Не забывайте, что говорилось на большом собрании перед началом полевых работ. Наша пахта идет на отечественные нужды и в ряд стран на экспорт. Продается ГДР и ФРГ, Дании, Швейцарии, Франции, Польше, Югославии, Болгарии, Румынии — мне не известны все страны, куда отправляется наша пахта. Разве я вам этого не говорил?

— Говорил! Чего ты не говоришь на собрании! Для собрания у тебя язык мягкий, а для нас железный. Сколько канаров отправили на стан? Почему мало?.. Вот какой твой язык!  — не переставала бушевать женщина в пестром платке.

Вмешалась старуха лет семидесяти, молчавшая до этого, с дряблым лицом и выцветшими глазами:

— Мы тебя знаем, раис, ты знаешь нас. Ты орден получил из Москвы. Я не выполняю норму, мне трудно равняться с молодыми, но я беру пахту зрелую. Ты меня никогда за качество не похвалишь, ты ругаешь меня за невыполнение нормы.

Рип попросила старуху показать свой сбор. Переворошила его и сказала с удовольствием, что это отличный хлопок, бесспорно высший сорт. Да-да, высший. На это качество надо равняться всем.

И лицо раиса перестало быть добродушным.

— Тогда, начальница, прошу вас, поезжайте, пожалуйста, в Ташкент, привезите нам новые нормы сдачи. До сегодняшнего дня мы знали одно: если пахта созрела, зевать нельзя. Нас благодарят и награждают, когда мы работаем быстро. Вас, значит, это не устраивает?

— У нас одно с вами начальство,  — мнимо равнодушно приняла удар Рип.  — Поезжайте и вы в Ташкент, поскольку указания заводу приходят оттуда же, скажите, чтобы от вас не требовали качества вашей работы… Советское правительство утвердило пять сортов хлопка, поэтому заводом будут учитываться все дефекты доставляемого урожая. Засоренный хлопок — на сколько процентов?.. Влажный, незрелый — на сколько процентов влажный, незрелый? Поврежденный клещиком. В какой мере? Поврежденный совкой… Пора твердо усвоить, что без качества нет количества, любая некачественная работа будет очковтирательством. Вот что я должна вам сказать!

Общее молчание нарушил Рахимбаев. Поле и завод — две стороны дела. Просьба начальницы ОТК хорошо собирать урожай — правильная. При машинном сборе процент засоренности хлопка-сырца высокий, так если и ручной сбор не будет отличаться от машинного, к какому качеству можно прийти?

Потом заводские простились с колхозницами. Вернулись в сопровождении раиса к желтым акациям, этому темному острову среди белого моря, чуть колеблющемуся под упругим ветром. И вскоре там, на полевом стане, собралось на обед человек пятьдесят. Уставшие, потные люди сидели в тени деревьев, лежали на избитой пыльной травке. Развязывали узелки со снедью. Одна из женщин умывалась в арыке, кто-то катил по земле от дома к арыку арбузы и дыни, побелевшие от пыли, кто-то купал их в арыке, кто-то уверенными взмахами длинного ножа располосовывал их на большие скибы, такие тяжелые, что в одной руке этакую скибу и не удержать.

Раис шепнул Рахимбаеву: Айтматов поименно назвал пятерых мужчин, сейчас он объявит об этом. И Рахимбаев вторично почувствовал ненужность своего выступления. Приказ отдан, люди придут. Зачем выступать? Все же он сказал после раиса несколько фраз собравшимся: завод свою работу должен начать первого декабря, но пущен не будет, если товарищи не помогут довести строительство до конца.

К выступлениям раиса и Рахимбаева люди отнеслись равнодушно. Ни вопросов, ни замечаний. А на речь начальницы ОТК откликнулись дружно, одобрительно.

В представлении Горбушина Рип не была словоохотливой, насколько он мог об этом. судить по редким встречам с нею. Здесь же заговорила со всем запалом молодости, не признающей компромиссов. Ударила по раису, что понравилось колхозникам и привело их в веселое настроение. Хлопок — культура дорогостоящая и легко портящаяся, говорила Рип, никому из причастных к хлопкопроизводству не следует это забывать, но как рядовой колхозник станет помнить, если его раис, награжденный орденом за доблестный труд, халатно относится к сохранению урожая? Полуденное солнце хорошо сушит только что отделенный от веток хлопок, но он, еще сыроватый, свален в кучу, и раис спокойно ждет, когда куча будет большой, чтобы погрузить ее на тележку и отправить на завод. Тут присутствуют десятки людей, раис знает, сколько каждый должен собрать за день, но он не хочет знать, что следует поставить на площадку человека сушить урожай.