— Ты ведь справишься, я знаю. Не сомневайся, совсем скоро мы вновь отправимся на прогулку к тому озеру. Теперь на нас там уже никто не нападёт, ведь тот маньяк мёртв. Мы будем гулять, радоваться жизни, наслаждаться каждым её мгновением, а о своей болезни ты забудешь, как о страшном сне, с которыми периодически приходится сталкиваться каждому из нас. Просто представь, что это кошмар, Эрик, — произнесла Хизер, про себя осознавая, что брат, скорее всего, практически ничего не понял из сказанного ею.

Однако что-то девушке всё-таки удалось донести до страдавшего мальчика. Услышав слова сестры, он немного взбодрился, несмотря на то что дикая боль по-прежнему отказывалась покидать его обессиленное тело. Мальчик хотел что-то ответить, но, по-видимому, почувствовав очередной приступ, замолк на полуслове.

Внезапно Хизер почувствовала, как по её руке потекло что-то горячее. Конечно, ей не составило труда понять, что у брата вновь началось кровотечение, однако, как ни странно, звать мать у неё не было абсолютно никакого желания. С одной стороны, она осознавала, что это необходимо, иначе болезнь может принять худший оборот, а с другой, она не могла пересилить себя, чтобы отпустить ребёнка, не желавшего куда-либо уходить от любимой сестры. Девушка так и оставалась сидеть на месте, прижимая к себе брата и чувствуя, как её одежда покрывается расплывающимися алыми пятнами…

Через некоторое время, когда кровь буквально начала хлестать из поражённых болезнью органов мальчика, Хизер, боявшаяся прибегать к оказанию помощи, всё-таки решила позвать маму. Женщине, примчавшейся практически сразу, с трудом удалось разлучить мальчика с сестрой. Эрик, не желавший уходить, всячески упирался, однако мама, понимавшая, чем ему могло грозить подобное состояние, не стала рассматривать никаких других вариантов. Осторожно придерживая ребёнка, она увела его в детскую, где ему уже было приготовлено место для отдыха…

Хизер, вновь оставшаяся в одиночестве, решила совершить недлительную прогулку к печально знакомому ей озеру. Девушке, которой изрядно опостылели четыре стены, захотелось хотя бы ненадолго отлучиться от своего жилища и беды, по-видимому, собиравшейся оставаться в нём до самого последнего момента, пока Эрик, поверженный болезнью, не закроет свои ясные глаза.

И вот, покинув домашнюю территорию, Хизер вышла на пустую улицу, покрытую серебристыми сугробами, оставшимися после обильного снегопада, что прошёл около часа тому назад. Солнечные лучи пробирались сквозь густую пелену туч и, падая на свежевыпавший снег, вступали в переливистую игру красок. Сугробы искрились, обретая необычный вид, словно становясь частью сказки, оставшейся в далёком прошлом, но совершено внезапно перевоплотившейся в настоящее. Деревья, скованные мохнатым инеем, статно возвышались над маленькими домиками, увенчанными снежными шапками.

А ведь Эрик, всегда ассоциировавший подобные пейзажи с каким-то чудом, любил зиму. Одной из его излюбленных зимних забав всегда были снежные битвы, которые он раньше нередко устраивал со своими друзьями. Также мальчик получал удовольствие и от простого любования завораживающими видами, которые художница-природа рисовала своей невидимой кистью. Однако теперь, по причине болезни и потери памяти, ребёнок забыл обо всех своих многочисленных увлечениях, даривших ему жажду жизни. Теперь мальчик превратился в беспомощное создание, вынуждение коротать время, остававшееся до его окончательного угасания, в тесных домашних стенах, в окружении беспокоящихся родственников, и это, несомненно, представляло весьма печальную и ужасающую картину.

И вновь Хизер посетили мысли о брате, вызвавшие новый прилив тревоги. Она всегда ненавидела, когда кто-то страдал, а тем более, если это касалось близких ей людей. Видя чью-то боль, через некоторое время она сама словно начинала ощущать её, только не в физическом, а в душевном плане. Она, не способная избавиться от переживаний, мучилась до тех пор, пока человеку, находившемуся в терзаниях, не становилось легче.

Теперь Хизер понимала, что вряд ли ей, постоянно наблюдавшей за страданиями брата, удастся просто так справиться с неутешительными думами. Для этого требовалось время и, что самое главное, избегание каких-либо контактов с несчастным. А оставлять брата, считавшего её самым близким человеком, Хизер не могла. Она должна была находиться рядом с мальчиком, разделяя его боль, как и он, испытывая муки.

Из мира тревожных мыслей Хизер вывел бодрый детский голос, внезапно окликнувший девушку, когда она проходила по соседней улице, полной резвившийся ребятни. Обернувшись, Нортен увидела Кристину Эккинс, выглядевшую несколько удивлённой.

— Здравствуй, Хизер. Как дела у вас с Эриком? — начала разговор девочка.

— Здравствуй, Кристина. У меня всё хорошо, а вот у Эрика, к сожалению, не очень, — мрачно ответила Хизер.

— С ним что-то случилось? — обеспокоенно спросила Кристина.

— Да. Он простудился. Но думаю, это быстро пройдёт, — несмотря на то что Хизер уже была прекрасно знакома с характером юной Эккинс, она не смогла себя заставить поведать малышке истинную причину.

— А, теперь понятно, почему вчера мы не гуляли. Ну это не страшно, я, например, много раз болела простудой.

— А я недавно видела передачу, в которой показали твоего папу. Как у него дела?

— Папа идёт на поправку. Я вчера разговаривала с ним, и он мне сказал, что скоро будет дома. Я очень жду, так как уже соскучилась.

Глава 22

Проведя некоторое время наедине с собой, Хизер Нортен вернулась домой. Тревожные мысли по-прежнему не давали ей покоя, однако девушка, смирившаяся с этими думами, уже и не пыталась от них избавиться. Теперь ей, наоборот, хотелось проводить с братом больше времени, так как она боялась, что не успеет попрощаться с Эриком, который мог в любой момент покинуть этот мир.

Вечером девушка наведалась в комнату к мальчику, чтобы узнать о его самочувствии. Обнаружив брата в бессознательном состоянии, Хизер вновь ощутила жгучую тревогу. Ведь она хотела попытаться напомнить ему хоть что-то из его весёлой, полной ярких впечатлений жизни, однако, к сожалению, так и не смогла исполнить своего желания. Теперь ей только оставалось надеяться, что всё это было временно. Она обязывала себя верить, что совсем скоро мальчик откроет глаза и, пусть не такой, как прежде, но заговорит с ней, своей родной сестрой. Ведь искорка жизни, трепетавшая в маленьком тельце, ещё не угасла, а значит, не следовало поддаваться губительному отчаянию.

Между тем старшие Нортены, практически не покидавшие детский комнаты, уже не верили в чудо. Понимая, что гибель мальчика неизбежна, они уже не предпринимали никаких мер по оказанию помощи. Проводя время около детской кроватки, Нортены лишь мрачно переговаривались, наблюдая за тем, как постепенно угасал их маленький сын. Любимый сын, которого они окружали всяческой заботой на протяжении семи лет. Мальчик, ради которого они пошли даже на такую меру, как смена жилья. И всё это было лишь для того, чтобы коварная болезнь хотя ты ненадолго отступила от обречённого дитя. Но, к сожалению, их действия не принесли пользы несчастному ребёнку. Заболевание вернулось, вновь напомнив о себе грозными симптомами, отчего мальчик снова очутился на пороге реальности, не постигнутой человечеством.

Теперь Хизер, испытывавшая противоречивые чувства, заходила в комнату брата не слишком часто. А всё потому, что одна её сторона отчаянно желала быть вместе с Эриком до самого конца, а другая наотрез отказывалась наблюдать за мучениями, беспрестанно настигавшими дитя. Но всё-таки случалось и такое, что первая сторона оказывалась лидирующей. Тогда Хизер, жаждавшая увидеться с братом, тихо подходила к двери детской комнаты и, дрожащими руками приоткрыв дверь, наблюдала за картиной, которая там происходила. А зрелище по-прежнему оставалось печальным и однообразным. Не менялось ничего, кроме, наверное, места, в котором находились её родители. Эрик непроизвольно поворачивался, поэтому его родителям периодически приходилось переходить с одной стороны комнаты на другую.