Мальчик, не осознавший, где он находился, не ответил. Он лишь одарил мать таким же смутным взглядом, полным искреннего изумления, каким он окидывал немногочисленные предметы интерьера. От этого в глазах женщины проступил безмолвный ужас, являвшийся вполне разумной реакцией на чересчур неестественное поведение сына.
— Эрик, пожалуйста, ответь мне, мальчик мой, — зашептала она, нежно касаясь дрожащей руки ребёнка. — Эрик, ты слышишь меня?
Однако мальчик молчал, при этом не переставая обращать на членов своей семьи бессмысленный взгляд. Отец Эрика, словно ожидая чего-то, что, вероятно, могло вот-вот произойти, тоже стоял на месте, не издавая ни звука. Хизер Нортен, впервые в жизни наблюдавшая за столь странной картиной, также не смела произнести и слова. Девушка замерла около письменного стола, на котором аккуратной стопкой лежали рисунки мальчика, и неотрывно глядела на брата, к всеобщей радости, понемногу начинавшего приходить в себя.
— Где я? — слабым голосом спросил мальчик по прошествии нескольких минут напряжённого ожидания.
— Эрик, милый, наконец-то ты ответил мне хоть что-то! Ты дома, и тебя окружаем мы, твоя родная семья. Ты понимаешь мои слова? — откликнулась мама мальчика, чуть не плача.
— Мама… А это разве наш дом? — удивлённо спросил Эрик, который, как сначала решили Нортены, ещё окончательно не проснулся. Внимание мальчика было всё ещё сконцентрирован на мире тревожных сновидений, в которых он провёл несколько часов, а значит, ему следовало немного сосредоточиться, чтобы вернуться к реальности.
— Да, сюда мы переехали два месяца назад. Разве ты не помнишь, каким утомительным был наш путь?
— Что? — Эрик, по-видимому, и вовсе не понял, что имела в виду его родительница.
Диалог, обделённый всяким смыслом, затянулся. Женщина продолжала свои бесполезные попытки возродить в сознании сына хоть какие-то образы, канувшие во мглу, однако, к сожалению, все её старания были обречены на неуспех. Мальчик не помнил ничего из того, о чём рассказывала ему мать, и потому воспринимал эту информацию как красивую сказку, одну из тех, которые он некогда жутко любил. Бесспорно, Эрику было интересно слушать истории, о которых толковала мама, но все они для него явно ничего не значило, а уж тем более не воспринимались им как эпизоды из его личной жизни.
— Он теряет память, — наконец сделала вывод мать, отходя от кровати сына, решившего снова лечь.
— Да, мне кажется, ты права. Грозные прогнозы врачей начинают сбываться, и, к сожалению, мы не в силах как-то помешать этому процессу, — горестно подметил отец.
Мальчик, устроившийся на кровати, о чём-то сосредоточенно думал. По-видимому, он что-то заподозрил, однако, по причине частичной потери памяти, не мог понять, что именно так беспокоило его родителей и почему они столь тяжко вздыхали, глядя на своего сына. Ведь теперь он, наверное, считал себя здоровым. По крайней мере, по виду Эрика никак нельзя было сказать, что он, осведомлённый о своём заболевании, разделял хоть какие-то чувства со своими родственниками. В его затуманенном, лишённом всяких эмоций взгляде не читалось ничего, кроме растерянной задумчивости. Именно её мальчик, по-видимому и ощущал, в то время как место остальных его чувств занял густой туман забвения, медленно обвивавший сознание ребёнка своими холодными щупальцами.
Хизер, которая очень боялась, что брат её не узнает, наконец решилась приблизиться к постели ребёнка. Осторожно отодвинув одеяло, она взглянула на Эрика. Девушка постаралась встретиться с братом взглядами, несмотря на то что какой-то леденящий страх, напоминающий скорее боязнь неизвестности, беспрестанно охватывал её.
— Эрик, ты помнишь меня? — тихо спросила Хизер, проведя рукой по щеке брата.
Некоторое время мальчик, соображавший очень туго, внимательно изучал лицо сестры, забыть которое за такой короткий промежуток времени он, как отчаянно надеялась девушка, был неспособен. Несмотря на то что тревожное ожидание длилось всего лишь около минуты, Хизер показалось, будто прошла целая вечность, когда Эрик наконец заговорил:
— Да, конечно, я помню тебя. Тебя зовут Хизер, и ты моя сестра.
— А Кристину Эккинс помнишь? — решила поинтересоваться девушка, ощутившая непомерное облегчение.
— Кристину? Эккинс? — мальчик задумался. Окинув взглядом окно спальни, с которым у него имелись какие-то свои ассоциации, Эрик, похоже, начал что-то вспоминать.
— Да, — через некоторое время произнёс Нортен-младший, — мы с ней так давно не виделись…
— Последний раз вы виделись вчера. Ты помнишь, как защищал меня? — спросила Хизер голосом, наполненным смутной надеждой. Какая-то её частичка всё ещё верила, что не всё потеряно и Эрик, который, казалось, навсегда распрощался со своими воспоминаниями, мог вернуться из этого полутёмного мира, овеянного дымкой забытья.
Однако на этот вопрос мальчик ответить не смог, так как, очевидно, совершено не понял, о чём вела речь сестра.
Глава 21
Ночь Хизер провела в комнате, пустовавшей на протяжении двух месяцев. Единственным человеком, которому ранее довелось поспать на стоявшей там кровати, была Кристина Эккинс, по некоторым причинам вынужденная ночевать у Нортенов.
Однако Хизер пришлось переселиться в эту небольшую спальню вовсе не потому, что она не имела доступа к собственной комнате. Просто её мама захотела самолично наблюдать за Эриком, сняв такую жуткую ответственность с плеч девятнадцатилетней девушки. Женщина посчитала, что Хизер а этом деле ещё не набралась достаточного количества опыта, поэтому боялась, как бы та совершенно случайно не натворила новых неприятностей. Немного поразмыслив, она решила, что лучшим вариантом будет или поменяться с Хизер спальными местами, или, если она сама того пожелает, отдать ей на откуп абсолютно свободную комнату. Девушке больше пришёлся по душе последний вариант, и потому, недолго думая, она заняла спальню, в которой свободно могла проводить время за рисованием и размышлениями. Эта комнатка вполне была способна стать для Хизер своеобразным укрытием, в котором девушка имела возможность ненадолго спрятаться от всех проблем, окунувшись в уютный мирок, расположенный посреди моря беспечности.
Однако этой ночью Хизер было вовсе не для мечтаний или размышлений, овеянных безмятежностью и спокойствием. Несмотря на то что она пыталась отвлечься от мыслей об Эрике, они непрестанно лезли ей в голову, не давая желанного покоя. В какой-то момент у неё даже возникла идея о рисовании, однако, стоило Хизер подумать о своей прошлой аналогичной попытке расслабиться, как она сразу же улетучилась. Творить было бессмысленно, так как, скорее всего, в конечном итоге этот вариант не избавил бы девушку от дурных мыслей, а наоборот, навеял бы новые, возможно, даже не касающиеся Эрика и его болезни.
Ведь весь мир обременяла проблема глобального масштаба, о которой Хизер, как ей казалось, не вспоминала слишком давно. Если бы не обострившаяся болезнь Эрика, девушка первым делом бы попыталась выведать последние новости, связанные с этой катастрофой. Но так как вроде бы отступившая беда всё-таки вновь перешагнула порог Нортенов, Хизер, переживавшая за брата, так и не узнала известий прошедшего дня. Несмотря на то что девушка находилась в неведении всего лишь сутки, ей казалось, будто пролетела чуть ли не целая неделя, ознаменовавшая для всего мира множеством неизвестных событий.
Этой ночью Хизер, охваченная треволнениями, снова не могла уснуть, несмотря на то что всячески пыталась это сделать, чтобы получить хотя бы кратковременный отдых. Поняв бессмысленность собственных стараний, девушка решила занять себя делом, мысль о котором пришла к ней крайне внезапно.
Выбравшись из кровати, Хизер подошла к маленькому телевизору, висевшему на противоположной от ложа стене, и включила его, поставив практически минимальную громкость, чтобы никого не потревожить. Никакие фильмы, передачи или прочие составляющие развлекательной программы, прокручиваемые в это время, девушку не интересовали. Зато Нортен просто обязывала себя узнать о последних событиях, случившихся за прошлый, выдавшийся для неё поистине сумасшедшим день.