— А я вчера так осчастливил свою девушку! Купил ей великолепное кольцо с бриллиантом, как она любит. Она просто прыгала от счастья, представляешь? Хотя, ты не представляешь. Тебе ведь таких никто не дарит. Тебе, наверное, такое даже и не снится. Верно?

— А я и не нуждаюсь в такой роскоши, — откликнулась Эмма всё тем же невозмутимым тоном, теперь обращаясь скорее к свиньям, дарившим ей свои любопытные взгляды, чем к невежливому молодому человеку, упорно пытавшемуся задеть её своими несодержательными речами.

— И вправду. Ты же — всего лишь грязная нищая, ухаживающая за свиньями. А таких красавиц, как моя девушка, еще поискать нужно. Она — королева.

Как же наивно, однако, он мыслил, полагая, что своими словами задевал одинокую свинарку, возившуюся с грязными животными. Эмме не было абсолютно никакого дела до жизни этого непорядочного юноши, а тем более — до его невероятно красивой девушки, обожавшей бриллианты. Несмотря на то, что Колдвелл, самооценка которой уже давно успела упасть до самой низкой отметки, безоговорочно соглашалась со всеми словами обидчика, её они никоим образом не оскорбляли, а всего лишь служили ей напоминанием о той чудесной жизни, что давно прошла, навеки почив в густом тумане прошлого.

В то время как другие девушки её возраста учились в престижных университетах, собирая поклонников и получая от них множество дорогих подарков, Эмма возилась в свиных клетках, довольствуясь мизерной зарплатой. Жизнь девушки рухнула, и потому ничего из того, что с ней происходило, её не беспокоило. А напрасные попытки богача раздразнить её фактами из своей жизни она воспринимала как глупые детские дразнилки — и ничего более того. Глупые и совершенно бессмысленные, как и мир, взиравший на неё со всех сторон своими витиеватыми переплетениями улиц и нескончаемой чередой неприятностей, конца которым уж и не видать.

Вернувшись домой, Эмма привела себя в порядок после грязной работы и, не став долго раздумывать, принялась за любимое занятие — переделывание бабушкиных платьев, пропитавшихся запахом затхлости.

Её мама между тем сидела в гостиной и, по-видимому, всё ещё слыша голоса, готовилась к чему-то чрезвычайно важному.

Глава 3

Пронзительный голос матери, неожиданно послышавшийся около самого уха Эммы, в клочья разорвал картину, которую нарисовало её воображение во время сна. Девушка открыла глаза и, оглядев комнату непонимающим взором, тщетно попыталась понять причину столь странного поведения матери. Но не вышло.

Роуз же, одолеваемая неведомой манией, шептала что-то срывающимся голосом, отчаянно пытаясь изгнать кого-то из их дома, предпринимая для этого всё, на что только она была способна, но не получая никакого результата.

— Эмма, Эмма, просыпайся, умоляю, помоги мне! Я вижу, там кто-то есть! Он зовёт меня.

— Где? — сонным голосом спросила Эмма, совершенно не вникая в смысл происходящего. В её голове, окончательно не отошедшей ото сна, всё путалось, а глаза сами собой закрывались, словно жаждя вернуть девушку в прелестный мир грёз, из которого её так бесцеремонно изгнали.

— Около шкафа. Вглядись, — практически на последнем вздохе проговорила Роуз, сжав руку дочери до такой степени, что та почувствовала лёгкую боль. Но виду не подала.

Окончательно пробудившись, Эмма вгляделась в расплывающиеся в темноте контуры предметов, уставляющих комнату, однако ничего подозрительного в этих мутных силуэтах ей обнаружить не удалось. Всё было как всегда. До жути обычно, неинтересно и бессмысленно.

— Может, тебе просто показалось? — предположила Эмма, в душе желавшая, чтобы мама покинула комнату, дав ей возможность ещё хоть немного поспать. Ведь рабочий день предстоял не из лёгких, а значит, тратить время, предназначавшееся для отдыха, на бесполезные поиски каких-то эфемерных мистических объектов было крайне глупо.

— Нет, — настолько уверенно, насколько она ещё была способна говорить, откликнулась Роуз, пытаясь справиться с подступающим приступом безрассудной паники.

— Давай включим свет.

— Не надо! — испуганно одёрнула дочь Роуз. — Мы ведь можем разбудить Томаса. Я не хочу, чтобы он это знал и видел, — на последних словах её голос как-то особенно дрогнул — казалось, женщина вот-вот расплачется.

— Хорошо, тогда я сейчас подойду к шкафу и проверю. Я не боюсь, что со мной что-то случится, ведь моё действие так же абсурдно, как и твои предположения.

Эмма, понявшая, что поспать уже не получится, рывком встала с неуютного ложа и уверенным шагом направилась к злополучному шкафу. Девушку абсолютно не пугала перспектива возможного происшествия, а значит, её не пугало ничто, и она готова была идти на любые, даже самые безрассудные с точки зрения логики поступки.

Мать, поначалу не осознавшая, на что пошла её дочь, некоторое время стояла у кровати Эммы, глядя в темноту невидящими глазами, и только потом, догадавшись, в страхе кинулась к девушке, норовя её остановить. Но уже было поздно. Эмма приблизилась к шкафу…

Некоторое время девушка просто стояла на месте, пытаясь услышать, почувствовать то, существование чего ей столь упорно доказывала мать. Но сколько она ни старалась, ей ничего выяснить не удалось, ибо всё оставалось таким же, как и в момент её пробуждения, как и в момент их прибытия в этот гадкий дом, как и в моменты, когда её бабушка приводила в эти стены своих многочисленных любовников. И лишь Роуз Колдвелл, по-прежнему что-то чувствовавшая, неотрывно смотрела в одну точку, о месте нахождения которой Эмма не имела понятия и не собиралась узнавать.

Окончательно убедившись в правильности собственных догадок, Колдвелл-младшая отошла от шкафа, вернувшись к шепчущей бессвязные фразы матери. Несмотря на то, что девушка, практически потерявшая возможность чувствовать, не испытывала абсолютно никаких эмоций, состояние мамы всё же несколько её смущало. Может, она всё это просто придумывала? Или напрасно пыталась чем-то заинтересовать себя и дочь? Впрочем, не важно. Всё равно информация, которую она доносила до дочери, не имела смысла, а значит, и разбираться в ней не следовало.

— Неужели ты и вправду ничего не слышишь? — отрешённо прошептала мать, с опаской отдаляясь от зловещего шкафа, словно малое дитя, мучившееся от проделок собственного воображения после страшной сказки на ночь.

— Нет.

— Ладно, я пойду в свою комнату и попробую уснуть. Только следи, чтобы оно не набросилось на тебя…

Сделав нерешительный шаг, женщина осторожно двинулась в сторону выхода из комнаты, затем остановилась, мимолётно кинув взгляд на шкаф, и, убедившись, что неведомое существо не погналось за ней, покинула спальню, оставив дочь в одиночестве.

Эмма, уже не испытывавшая сонливости, ненадолго углубилась в раздумья. Она решительно не понимала причину странного поведения матери, не желала её выяснять, но в то же время опасалась, как бы Роуз совсем не угодила в цепкие лапы всепоглощающего безумия. Впрочем, было ли что-то экстраординарное в сумасшествии, так близко подкравшемся к несчастной женщине? В том-то и дело, что нет… Мир давно померк в глазах Эммы, полностью лишившись как красивых, так и безобразных вещей, а значит, удивляться чему-либо не имело смысла, ибо такова судьба.

Эмма, уже не ставшая возвращаться ко сну, вновь принялась за шитьё, а по наступлении утра, оставив всё, поспешно собралась и отправилась на работу.

День выдался таким же незапоминающимся, как и многие-многие предыдущие. Бессмысленные взгляды, фальшивые лица, пустые фразы, монотонные пейзажи, поглотившие деревню, словно мутная пелена, и несчастные животные, маявшиеся в тесных клетках, — все эти вполне привычные зрелища вновь предстали глазам одинокой девушки. А часы снова тикали слишком медленно, и время, которому они безропотно подчинялись, длилось до жути долго, слишком томительно. Но Эмме, занятой делом, было всё равно.

Покончив с работой, свинарка машинально направилась в сторону того, что с неких пор считалось её домом. Снег монотонно хрустел под её ногами, искрился на промёрзлой земле и, поднимаемый ветром, закручивался в странные узоры, однако девушку это не интересовало. Главное — добраться до жилища, чтобы вновь приняться за привычное занятие, не совсем вовремя прерванное наступлением утра.