Вечером же, когда Эмма возвращалась с работы, до её слуха вновь донеслись душераздирающие крики, говорившие об очередном происшествии. Но ничего проверять Колдвелл не стала, сочтя это бессмысленное занятие пустой тратой времени, которая всё равно бы ничего не принесла ни ей, ни людям. Девушка уверенным шагом двинулась в сторону дома, стараясь игнорировать всякие мысли — так было лучше, ведь так её ничего не тревожило, и ничего не выводило из апатичного равновесия.
В родном жилище ничто не изменилось. Картина, раньше снившаяся Эмме только в кошмарных и неприятных снах, представляла её обыденные условия, а никаких происшествий, связанных с мистической организацией, там не произошло. А может, и произошли — девушка не ведала и, жутко вымотавшаяся за рабочий день, не желала узнавать. Она просто хотела выспаться, не думая абсолютно ни о чём, на некоторое время позабыв о собственном существовании и, конечно, выбросив из головы информацию о постепенном разрушении мира.
Если бы Эмма жила прежней жизнью, она бы непременно воспользовалась средствами массовой информации, чтобы узнать подробности и причины загадочных напастей, но теперь ей, руководствовавшейся другими принципами, это было не нужно. Совершенно не нужно.
Приведя себя в порядок и запершись в спальне, девушка легла на кровать и, равнодушно глядя в местами потрескавшийся потолок, всё же задумалась, вот только не о страшной деятельности таинственной организации, а о собственном красивом, но поистине недосягаемом прошлом. Картины, чудесные и яркие, вновь представали перед глазами Колдвелл, отчего та невольно улыбалась — улыбалась невесело, но так же искренне, как это делала та беззаботная, не помятая жизнью девчушка.
А тем временем мир постепенно рушился, не выдерживая натиска неведомой силы, вероятно, возраставшей с каждым мгновением.
Глава 9
Странные события по-прежнему повергали весь мир в немыслимый шок, но Эмма, отгородившаяся от всего, продолжала с уверенным ажиотажем убеждать себя, что ей всё это неинтересно, что всё это — лишь прихоти судьбы, немилостивой, беспощадной. Семейные проблемы, количество которых порядком прибавилось, Колдвелл также пыталась игнорировать, избегая любых контактов с родителями.
Томас же явно задумывался, что делать с Роуз. Он не мог решиться на убийство, но в то же время, несмотря на все ссоры, переходившие в драки, не желал оставлять её в этом мире, отказывался видеть, как она мучается, как терзает саму себя, как медленно уходит из реальности, отдаваясь в цепкие лапы безумия — всё это было видно даже невооруженным глазом. Сколько бы он ни пытался демонстрировать своё безразличие, сколько бы ни притворялся, что такая фигура, как Роуз, в его жизни отсутствует — Эмма всё видела, всё понимала, но не желала вмешиваться. Такова судьба. Она всё и рассудит по своим местам.
Между тем на работе до слуха Эммы всё чаще доносились разговоры, затрагивавшие необъяснимые напасти. Работники фермы, практически ничего не знавшие, уже предполагали, строили прогнозы, а порой даже уверенно утверждали, что участь мира печальна, конец настал и не спасись никому. Случалось, что, делясь друг с другом очередной фатальной новостью, они внезапно впадали в панику и, широко раскрыв глаза, начинали с чуть ли не животными криками метаться вдоль фермерских угодий. Это выглядело дико, откровенно дико — но только не для Эммы. Она словно обитала отдельно от обезумевшего общества, наедине с животными, за которыми ей поручили следить, ухаживать, наблюдать. И с ними ей было лучше, намного лучше, проще и спокойнее.
Но однажды судьба распорядилась так, что, возвращаясь с работы, девушка вновь совершенно случайно наткнулась на того странного миловидного юношу, сначала выведшего её из обжигающих огненных объятий, а затем по неизвестным причинам решившего побеседовать с ней на животрепещущие темы.
Они встретились неподалеку от фермы, посреди узенькой тропинки, петлявшей вдоль густо заснеженной местности — так неожиданно, глупо, неловко. Незнакомец дружелюбно улыбнулся Эмме, кинув на неё многозначительный взгляд, но та не откликнулась — лишь попыталась притвориться, что не увидела, не заметила его среди множества похожих друг на друга лиц. У неё отсутствовало всякое желание беседовать, а тем более с ним, ведущим себя так странно, пытающимся доказать, навязать её свою весьма наивную и неубедительную точку зрения.
Но не вышло: незнакомец приблизился к ней и, тепло поприветствовав, начал ненавязчивую беседу. Теперь уже Эмме, ощутившей ту самую досадную скованность, ничего не оставалось делать — только отвечать, неохотно, односложно, лаконично, но отвечать, так как игнорировать его слова ей попросту не позволяло воспитание.
Их беседа поначалу не задавалась, и Эмма, порядком заскучавшая, хотела поскорее попрощаться, направиться в сторону дома, оставив своего странного собеседника, как вдруг осознала, что не желает — ей интересно, что будет дальше. Какой-то частичкой своего сознания, не захваченной губительной апатией, она жаждала выяснить многое, несмотря на то что с точностью не осознала, что именно: просто понять, кто он, зачем, с какой целью и почему оказался в этой деревушке и, наверное, как связан с таинственными мировыми напастями. Если связан, кончено.
— Пожалуй, наши встречи неслучайны, — словно прочитав мысли собеседницы, произнёс незнакомец, с нескрываемым любопытством наблюдая за искрящимися снежинками, медленно, монотонно и почти бесшумно падавшими с тяжёлого неба. Сколько мечтательности, сколько искреннего, почти детского воодушевления было в тот момент во взгляде его больших голубых глаз — словно у человека, в первый раз в жизни увидевшего снег, или у некого творца, ощутившего, как просыпается внутри него ласковыми волнами желание творить.
— Возможно… — Эмма замялась, не зная, что ответить, смущённо глядя на добродушное лицо собеседника. Он же продолжал улыбаться, так странно, наверное, немного глупо и откровенно раздражающе — будто за этой своей улыбкой он скрывал целый фонтан негатива, жаждущий вырваться наружу, обрушиться стремительными струями и разорвать Эмму и всех окружающих людей на мелкие кусочки. Такое впечатление он создавал у Колдвелл, не ожидавшей от подобных таинственных личностей ничего, кроме зла, жгучего, неукротимого, поглощающего разум.
— Наверное, мне стоит представиться. Я Мартин. Мартин Сантер, если вам интересно, — непринуждённо произнёс молодой человек, снова немного шокировав свою собеседницу.
— Э-э-э… Ну раз так, я Эмма Колдвелл.
— Приятно, Эмма. Может, снова поговорим о том же, что и в прошлый раз? Мы ведь прервались.
— Простите, но нет, наверное, не стоит, — Эмма чуть отпрянула, продолжая, однако, уже с неким подозрением смотреть на юношу — его раскрепощённое, чрезмерно открытое и неестественно дружелюбное поведение уже начинало её пугать.
— Жаль. Мне было действительно интересно слушать ваши рассуждения…
— Убийца Звёзд — кто он? — неожиданно вырвалось у девушки, когда Мартин ещё не успел закончить. Она и сама не поняла, с чего это вдруг ей понадобилось выяснять такие подробности, однако удержать себя от этого порыва почему-то не смогла: слова словно вертелись у неё на языке, тихо, незаметно, но при этом так и норовя вырваться наружу.
— Я не знаю, но, если верить «Новостям», он руководит некой организацией, которая строит в отношении нас темные планы. Люди пытаются выяснить подробности, но пока что, как и в прошлом году, безрезультатно. — Мартин совсем не удивился подобному вопросу, однако на его круглом, немного детском лице чуть заметно проступило волнение — видимо, его, как и многих других, изрядно беспокоили происходящие в мире события. Не панически, нет, не истерически — просто тревожили, заставляли задуматься, порассуждать о цене жизни, которую Эмма, отдавшаяся в руки судьбы, уже давно не выделяла.
— Вот не пойму, зачем им это нужно? Если человечеству суждено погибнуть, значит, это уже никак не исправить, а самонадеянность в этом деле уж точно не помощник. — И снова вперед вышло равнодушие, подав свой голос, почти заставив девушку с откровенным непониманием насмехаться над такими наивными, словно старания ребёнка заговорить с собакой, попытками отыскать истинного виновника безрассудного торжества.