— Ты слишком любезен сегодня вечером, я вынуждена выдвинуть тебе абсурдное обвинение, — пробормотала она с грустью.

— Пользуйся моментом, это не будет длиться вечно.

— Маркус, я готова к тому, что всё скоро закончится, мне не нужны предупреждения. «Навсегда» не существует. Скорее возможно существование Санта-Клауса.

— А сейчас хватит думать и говорить. Закрой глаза и немного поспи.

— Я не могу, мне нужно бодрствовать, на случай если позвонят из больницы.

— Я подежурю.

Она осмотрела его в удивлении.

— Ты останешься здесь?

— Ты не хочешь?

— А работа?

— Ты сама заметила, что это не моя мечта работать вышибалой. Если меня уволят, то мне плевать.

— Какая у тебя мечта?

Она почувствовал руку Маркуса, которая нежно гладила прядь её волос.

— Быть свободным, — ответил он. — Но действительно свободным. Идти, делать, владеть, или не иметь ничего. Я устал от цепей. Жить пятнадцать лет в борделе, в прямом смысле, не имея ни минуты покоя. Жить три года в сиротском приюте, несмотря на то, что ты не сирота, просто потому, что твоя мать – шлюха. Жить четыре года в тюрьме и вполголоса огрызаться, чтобы выйти как можно скорее. Это клеймо. Приговор. Теперь я выгляжу свободным, но я не свободен. Я никогда не буду прощён, я навсегда останусь мальчиком, который ударил ножницами мудака и мужчиной, который убил парня. Правда в том, что это я, в конце концов, кровь не лжёт.

— Свобода начинается изнутри, Маркус. И прощение приходит от твоей совести. Дай себе время и прекрати смотреть на себя как на сына проститутки, осуждённого быть негодяем, потому что так запрограммировано в ДНК. Ты говоришь о своей матери только так, но... кем она была на самом деле?

Пенни подумала, что он не ответит ей. Этот вопрос был рискованным. На заднем плане, в наступившей тишине, Джон Уэйн резко вскинул ружье и выстрелил, вскочив на скаку в седло.

Но Маркус продолжил её удивлять.

— Она была простой женщиной. У неё была мечта – стать актрисой. Но не смогла.

— Она любила тебя?

— Думаю да.

— Она определённо любила тебя. Не думай о ней с ненавистью. Вспомни о чём-то хорошем, что вы сделали вместе. Помни только это.

Неожиданно Маркус засунул два пальца в вырез свитера и вытащил из него кожаный шнурок, на котором висело кольцо.

— Это принадлежало ей, — объяснил он, и сердце Пенни дико забилось. — Когда она умерла, у неё оставалось несколько небольших ценностей. Я ничего не взял, кроме кольца. Она носила его с восемнадцати лет, когда уехала из городка, в котором жила, чтобы добраться до большого города в поиске удачи. Кольцо не имеет ценности, но она была очень привязана к нему. Подумай только, но однажды, когда мне было десять лет, она сказала, что я должен буду преподнести его своей невесте. Она использовала эту смешную фразу: «Преподнеси его своей невесте». Она осталась абсурдно наивна.

Пенелопа попыталась представить Франческу с этим кольцом, внимательно глядя на которое, становилось понятно, что оно действительно представляло собой маленькую безделушку для девочек. Это была небольшая серебряная вещичка, что-то вроде изящно свёрнутого крокодильчика, с остатками зелёной эмали вокруг морды, и двумя осколками красного камня вместо глаз. У неё не получалось представить красивую брюнетку, которую она встретила в комнате свиданий в тюрьме с таким ободком на пальце. Скорее она, производила впечатление гигантского крокодила, предназначенного его поглотить.

Это ревность заставляет меня так думать, ревность, зависть, и миллион других плохих чувств.

— Спасибо, что рассказал мне, в конце концов, — сказала она ему. — В первый раз ты так разозлился.

«И ты собирался меня поцеловать.

И ты был красивым, высокомерным и хрупким.

И мне не было страшно.

И с тех пор я хотела заниматься с тобой любовью».

— Я не понимал, что…

— Что?

— То, что ты действительно хочешь узнать.

— Маркус, ты мне по-настоящему интересен.

Тишина, и Джон Уэйн, который спасал хороших парней от плохих. Пенни несколько минут следила за сценой из фильма. Громкость была низкой и звучала приглушённо. Она чувствовала, как рука Маркуса перебирала волосы. Другой рукой он крепко её прижимал. Его большое тело рядом, казалось ангелом, высеченным из камня. Он не выглядел ангелом, определённо нет, но его присутствие заставляло её чувствовать себя хорошо. Всё вместе – она была уверена, что Барби поправиться, что Маркус останется с ней, найдёт новую фантастическую работу, и жизнь будет прекрасной, полной «навсегда».

Она задремала с этими иллюзиями, детскими, как кольцо на шее Маркуса.

Глава 22 

Маркус

Я не могу спать. Думаю о Пенни и не могу заснуть. Она доверяет мне, она мне доверяет. Обычно, женщины предлагают мне то малое, о чём прошу, и уходят, принимая то малое, что я даю. Франческа никогда не открывалась для меня полностью, всегда имелось что-то в запасе, какой-то секрет, своего рода враждебность, встающая на пути к её познанию. Это более чем естественно после того, что с ней произошло, и я никогда не просил о большем.

С Пенни происходит что-то, настолько удивительное, что я боюсь. Она отдаёт мне свою душу. Когда к ней прикасаюсь, то это похоже на то, словно я чувствую биение её сердца в каждом сантиметре кожи. Её глаза говорят со мной, даже если она молчит. Её улыбка как удар в живот. Я вхожу в неё, и мне кажется, что попадаю в незнакомый мир. И имею в виду не то что у неё между ног, а то, что я чувствую, когда я там. Мои желания усиливаются, и неожиданно всё то, что я имею уже недостаточно для меня, и то, что я собой представляю тоже не достаточно для меня. Я хочу больше, но я не понимаю, что означает – «больше». Или, возможно, я знаю, и отрицаю это, потому что признание будет поражением для моей гордости.

Одно можно сказать наверняка: я не позволю этому ублюдку причинить ей боль. При мысли, что он может, не говорю о том, чтобы тронуть её, а даже просто вульгарно подумать о ней, сразу начинаю чувствовать, как вылезает моя примитивная часть. Осознаю, что могу снова убить. Но без подстрекательства, без драки: по злому умыслу, как я хотел поступить с мужиком, который напал на мою мать. Заточить оружие, подготовиться, выследить и нанести удар. Другого пути нет. Мне придётся уйти, и я не могу оставить её наедине с этой опасностью.

Мне придётся уехать.

Я не могу оставить её одну.

Почему должен?

Я хочу отправиться в путь.

И что касается того, что она останется одна... почему без меня она должна остаться одна?

Я, как обычно, самонадеян. Она не будет одна и я для неё никто.

Но если я никто, то почему она дарит себя таким образом, почему она открывает глаза и заставляет меня проникнуть в свои чувства. Почему, когда она получает наслаждение, кажется, что она делает это со мной, для меня, а не только для самой себя?

Мать вашу, может у меня опухоль мозга. Иначе не объяснить эти абсурдные мысли.

И это не объясняет, как такое случилось, что думая о Франческе, первая фраза приходящая мне в голову, такая: «Я должен рассказать ей, должен поговорить с ней».

О чём тут говорить?

Мы разговариваем только о нас или вообще не говорим. После четырёх лет изоляции друг от друга будем трахаться как отчаянные. Мы уйдём, и к чёрту Малковича и тех, кто хочет заковать кандалы на наших лодыжках.

Да, возможно, Франческа – это лекарство от неизвестного зла, которое меня мучает.

Рано утром выхожу из дома и отправляюсь к дилеру подержанных автомобилей. Покупаю старый «Камаро», договариваемся о выгодной для меня цене и рассрочке платежа. Парень доверяет, потому что моим гарантом выступил Малкович. Он не был бы так доволен, если бы только знал, что осталось чуть больше недели, и я смоюсь отсюда подальше.