Кусок арахисового масла застревает где-то в горле иприходится выпить напитка, чтобы протолкнуть его вниз.

— Хм, думаю, потому что ты не спрашивала.

— Не считаешь, что об этом стоило сказать мне до того, как приглашать меня на свидание?

Кладу сэндвич обратно на пищевую пленку и стряхиваю крошки с пальцев. Одновременно стараюсь оставаться спокойным и беззаботным. Только бы не заболел живот. В конце концов поднимаю на неё глаза.

— Мы можем поговорить об этом позже? — говорю я тихо, надеясь, что она последует моему примеру. Но не тут-то было.

— Знаешь, что? Нет, не можем. Мне всё равно, кого ты трахаешь, но мне не нравится, когда меня оскорбляют. И мне не нравится, что ты играешь со мной в свои маленькие игры. — Она отодвигает стул, с треском закрывает пластиковой крышкой коробку с салатом, а потом хватает со стола бутылку с водой. — Если тебе нужен зонтик для прикрытия, иди в супермаркет. Слышала, у них там сейчас распродажа.

Она забирает свой обед и стремительно выходит из комнаты. Какое-то время все молчат, но постепенно разговоры возобновляются. К концу перерыва всё возвращается в обычное русло. Я не принимаю участия в разговорах, и никто не старается со мной заговорить. Слышу звонок и сбегаю в свою относительно безопасную классную комнату.

Вообще-то Дженнифер задала правильный вопрос. Если бы я работал не в государственной школе, а в каком-нибудь другом месте, например, инженерной, бухгалтерской или страховой компании, то я бы не задумываясь признался своим коллегам, что я — стопроцентный гей. Но государственная школа — это отдельный мир. Быть геем нормально. Вот только говорить об этом не надо. Это негласное, но вполне жёсткое правило. Одно из тех, которые ты просто знаешь. Если честно, мне всё равно, что знают мои коллеги. Я просто не хочу быть объектом их сплетен. Ладно, хватит об этом.

К шестому уроку мне так и не удалось полностью восстановить прекрасное расположение духа, но вид входящего в дверь Роберта придаёт мне сил. Пришлось вспомнить, что вести себя я должен сдержано.

Сегодня он улыбается и говорит: «Здравствуйте, мистер Мак», и клянусь, мне хочется расцеловать его прямо здесь и сейчас. Не потому, что мне реально хочется его целовать «прямо здесь и сейчас», а потому что вот так выглядят нормальные отношения между учеником и учителем: улыбка, приветствие, полуофициальное обращение. Никакого подмигивания, никаких пристальных взглядов. Это нормально. И я чувствую себя в безопасности.

После окончания урока Роберт выравнивает парты, потом робко улыбается (очень мило, если вспомнить, где недавно были его губы) и оставляет у меня на столе записку.

Глава 33

Роберт

Невыносимо длинная неделя. Тяжело играть роль ученика, если ты по уши влюблён в учителя.

Вечер пятницы. И на парковку в гараже я приезжаю первым. Нахожу местечко в тёмном тупике в конце ряда на верхнем этаже, где не так уж много машин. Выхожу из автомобиля и быстро обхожу этаж, просто чтобы убедиться, что в припаркованных машинах никого нет. Жду, прислонившись к багажнику машины, когда вижу, что Эндрю паркуется через восемь мест от меня.

Он осматривается, а потом быстрым шагом направляется ко мне. Широкая улыбка на его лице зеркалит выражение на моём.

— Отличное место для рандеву. Так что за сюрприз? —спрашивает он.

Я киваю в сторону машины и нажимаю кнопку разблокировки:

— Сегодня вечером я забираю тебя с собой.

— Я не...

— ... не хочу рисковать. Верь мне!

— Ну, тогда ладно, — он открывает дверь. — Поехали.

Я обратно сажусь на сиденье водителя, и он начинает: «Я скучал...». Но это всё, что ему удаётся сказать, потому что я перебираюсь через консоль и теперь полностью на его стороне. Мы не собираемся задерживаться в этом гараже, но мне нужно его поцеловать; мне нужно прикоснуться к нему; мне нужно держаться за него; мне нужно впитать в себя всё, что он может дать. И он отдаёт.

А потом мы делаем это. Потому что просто не можем иначе.

— Чёртова консоль, — бормочет Эндрю.

— Если бы ты не отказался от своей квартиры, то я бы сейчас не дрочил тебе на переднем сиденье машины, а лежал бы, вытянувшись, на тебе голышом у тебя же дома.

Он широко улыбается и дышит мне в шею:

— Пока это твоя рука, малыш, мне всё равно, где мы.

— Ты снова назвал меня малышом. Мне нравится.

Когда на рампе с другой стороны этажа появляется машина, мы с большой неохотой отлипаем друг от друга. Ну теперь, думаю, я могу уделить внимание дороге.

— Куда мы направляемся? — спрашивает Эндрю, когда мы выезжаем со стоянки.

— В центр.

— У тебя точно есть допуск для вождения на скоростных автострадах?

— Ну, ты даёшь.

Он смеётся и пристёгивает ремень:

— Я сегодня в твоей власти.

— Я запомню, что ты сам это сказал.

По пути я начинаю вытягивать из него информацию: домашние питомцы в детстве? Древний бассет-хаунд по имени Эйнштейн. Любимый способ времяпрепровождения после обеда? Качать двухлетнюю малышку на качелях в парке (хотя думаю, что он врёт). Лучший фильм, просмотренный в этом году? «ДонниДарко», взятый напрокат в Netflix (я не понял этот фильм, как и Эндрю, но образ дьявольского кролика не выходит из головы, поэтому этот фильм запомнился лучшего всего).

— Первый парень, с которым ты поцеловался?

Пару секунд он молчит, и я бросаю быстрый взгляд в его сторону.

— Ты, — говорит он улыбаясь.

— Врёшь. Или ты хочешь сказать, что у тебя никогда не было бойфренда?

— Ты не спрашивал меня про бойфренда. Ты спросил меня про первый поцелуй.

Мне нужно следить за дорогой. Движение в пятницу вечером очень оживлённое, большинство едет на север, но многие, как и мы, отправляются на юг. Но всё же, не могу удержаться, чтобы не взглянуть на него снова.

Эндрю делает глубокий вдох и фыркает:

— По сравнению с Оклахомой консервативный Техас выглядит либеральным. В старшей школе я ни с кем не встречался. Фейсбук и My-Space не были тогда настолько распространёнными, поэтому я скромно жил в своём небольшом мирке. Я был знаком только с парой парней, но они были не в моём вкусе. Тут ты можешь мне поверить.

Я улыбаюсь, глядя на дорогу.

— Поэтому мой первый бойфренд, наверное, был у меня в колледже.

— Почему «наверное»? — спрашиваю я.

Эндрю пожимает плечами.

— И вы никогда не целовались?

— Нет. Мы никогда не целовались.

Пытаюсь соединить в голове воедино: «бойфренд» и «не целовались». Хочется расспросить его больше, задать, например, вопрос: «Что же вы тогда делали?», но не уверен, что готов услышать ответы. По крайней мере, не на скорости за сто километров в час на одной из самых загруженных скоростных дорог штата. По тону Эндрю понятно, что там была целая история, и, возможно, не очень приятная.

— Хм, расскажи мне о мисс Момин.

— Майя? Тебе коротко или ты хочешь услышать полную необрезанную версию?

— Давай сорокаминутную версию.

— Хорошо. Она — мой лучший друг со времён средней школы. Мы были очень близки. По-настоящему близки. Мы и сейчас близки. Мы даже ходили в колледж вместе. Теперь мне кажется, что я ей всегда нравился, но я этого долго не замечал. Всё начало меняться после Кевина.

— Бойфренда из колледжа?

— Да. Не уверен, что хочу рассказывать тебе эту часть истории.

Я смотрю на Эндрю:

— Тридцать девять минут. Хочу услышать.

Он снова фыркает, и его лицо становится серьёзным.

Я перестраиваюсь в другую, более свободную полосу.

— Майя была мне как сестра. Нет, не как сестра. Хм... Больше! Как друг, приятель, понимаешь? Например, пока я принимал душ, она обычно сидела на крышке унитаза и развлекала меня разговорами. В этом не было ничего такого. У нас были именно такие отношения.

Он видит мои удивлённо поднятые брови, но не реагирует.